Возвращение призраков, стр. 38

Маленький тщедушный человечек на скамейке положил ногу на ногу, обхватил руками колено и несколько мгновений раскачивался взад-вперед, еле заметно — его плечи едва отрывались от спинки. Он задумчиво похлопал рукой по тонкой тросточке с серебряной рукоятью.

Случайный прохожий мог бы принять это местечко за совершенно обычное — ну, может быть, слишком милое с этой своей старомодной гостиницей и живописными домишками, этой лужайкой и прудом — слишком милое, чтобы назвать его совершенно обычным — но, конечно, прохожий бы решил, что тут спокойно и определенно ничего не происходит. О да, и случайный приезжий, вероятно, заключит, что деревенские обитатели — очень милые люди без каких-либо особых забот, кроме обыденных мечтаний; и он не заметит за вежливыми улыбками отдаленной, но — если приглядеться — заметной тревоги, какого-то душевного дискомфорта в бегающих глазах.

Несомненно, это то место. Великий Боже, да здесь чувствуется подрагивание в самом воздухе, чувствуется запах тревоги. Эти люди — только посмотреть, как они прохаживаются мимо, еле кивая друг другу, избегая встречаться глазами — эти люди подозревают, что в их деревне происходит что-то ужасное, но пока не знают что это. Они ждут чего-то, но у них нет нити к тому, что может случиться.

О чем-то задумавшись, Симус Фелан поскреб в носу и вытер палец носовым платком в красно-белую крапинку, который выхватил из нагрудного кармана своего твидового пиджака. Некоторое время он рассматривал землю перед собой, изучая темные пятна на траве, и глубокие морщины избороздили его лицо, а обычно веселые глаза на время затуманились.

Ну вот, отвратительная высохшая кровь заляпала траву (какой мерзкой становится эта жизненная жидкость, когда так безрассудно расплескивается!) и теперь нарушает душевный покой, заставляя размышлять и гадать, откуда она. Что-то случилось здесь, на этом самом месте, совсем недавно, что-то ужасное и жестокое. Смерть запустила сюда свои костлявые пальцы, но ее хватка еще не достаточно крепка. Да, да, я чувствую это. Смерть еще не прошла здесь, но хмуро стоит, рядом. И ждет удобного момента.

Он вытянул шею, чтобы разглядеть подъезжающий к лужайке красный «форд», его интерес привлекла не машина, а водитель. Маленькие глазки, в которые вернулась веселость, прищурились, пытаясь рассмотреть его лицо, но солнце стояло высоко, и внутри машины казалось темно. Однако удалось различить профиль.

Хм, волевое лицо. Впрочем, наполнено сомнениями. Так почему этот человек привлек мое внимание? Ах, да, он тоже часть этого. И ощущение сильное. Ну-ка, он тоже что-то уловил. Смотрит сюда, что-то разыскивая. Он увидел меня, но не уверен. Снова смотрит мимо, осматривает дорогу. Совершенно сбит с толку.

Маленький ирландец наблюдал, как Дэвид Эш втиснулся на последний оставшийся пятачок стоянки по ту сторону пруда, как запер машину и пересек дорогу, направляясь к «Черному Кабану», как обошел стоящий у поребрика полицейский автомобиль и подошел ко входу в гостиницу. И снова остановился и осмотрелся, прежде чем войти.

Он не здешний, наверняка. Приезжий, как и я. Да, он участвует в происходящем здесь. Интересно, его тоже позвали эти страшные вибрации? Его тоже привели сюда они?

Фелан замер на скамейке, уставившись на вход в гостиницу.

Нет, энергия этого человека не очень сильна. Или, точнее сказать, слишком подавлена. Как бы то ни было, мы должны поскорее сойтись. То есть, пока не поздно. Но в данный момент пусть просто сидит и впитывает то же, что и я, что бы это ни было. Например, пруд вон там. Ужасный застоявшийся пруд. И он глубокий, глубже всяких земных пределов, мне даже не нравится сидеть рядом. Пожалуй, я прогуляюсь к церкви, что виднеется вдали. Церковь — всегда хорошее место для начала, и приезжий, шныряющий вокруг подобных древних достопримечательностей, ни у кого не вызовет удивления.

Симус Фелан встал и потряс по очереди обеими ногами, будто расправляя складки на собственном теле. Потом приподнял легкомысленную шляпу с узкими полями, чтобы пробежать рукой по серебрящимся редеющим волосам. Проделав это, он быстрым движением водрузил шляпу на место, снова взял трость, резко расправил плечи и уже было пошел к церкви на возвышенности. Но что-то снова привлекло его внимание — нечто, вызвавшее его удивление тем, что он не замечал этого раньше Позорный столб и колодки он заметил еще до того, как сел на скамейку; в них не было ничего неуместного. Однако в этот момент по иззубренному древнему дереву позорного столба текла темная жидкость, такая же темная, как на траве.

Фелан подошел к старому памятнику пыткам и мучениям и пальцем провел по гладкой мокрой полоске. Когда он оторвал его, палец окрасился красным.

Посмотрите-ка на это!

Он снова осмотрел место для бичевания, потом свой палец. И удивленно покачал головой.

Господи Иисусе, почему дерево плачет кровью?

Эш подрулил к маленькому коттеджу с террасой, где жила Эллен Преддл, выжал ручной тормоз и несколько мгновений сидел глядя через ветровое стекло. Он чувствовал усталость и сам не понимал отчего. Определенно он плохо спал, потому что сны были явственными, мучительными, но с годами он как-то привык к таким снам. Значит, усталость могла быть физической, а не умственной. Дальняя прогулка к развалинам Локвуд-Холла по дневному солнцепеку была достаточно утомительной, а потом еще расспросы местных полицейских в «Черном Кабане». Ведь ложь всегда немного утомляет.

Сохраняя конфиденциальность клиентов, пришлось сказать двум полисменам, что викарий церкви Св. Джайлса нанял его, чтобы разобрать давние приходские записи и восстановить их, где возможно (на это Эша вдохновил рассказ Грейс Локвуд о том, как Музей Клюни нанял ее, чтобы хронологизировать тамошние экспонаты). В названии Института Эш опустил слово «экстрасенсорики» и назвал его просто Институтом исследований. Это была не слишком большая ложь — только в интересах клиентов, и он сомневался, что полицейские позаботятся проверить его слова, поскольку их допрос был чисто формальным: после ночного убийства лесника полагалось допросить всех приезжих, как и местных жителей.

Весь допрос занял не более десяти минут и проводился с глазу на глаз в пустом обеденном зале, вдали от дотошных глаз и ушей пары провинциальных журналистов, приехавших в Слит осветить убийство и вызывающий содрогание акт насилия, случившийся накануне у лужайки перед гостиницей. Когда Эш зашел в бар выпить и перехватить бутерброд, прежде чем взяться за первую часть отчета для Института, он заметил, как с журналистами быстро расправляется один из завсегдатаев бара. Короткие хмыканья и односложные ответы вроде бы касались распорядка дня, а когда сам Эш приблизился и журналисты спросили у него, что он думает о распространении городских беспорядков на такое тихое патриархальное сельское общество, каким является Слит, то он в грубой форме объяснил, что сам тут приезжий, залпом выпил свою водку и забрал бутерброд с собой в комнату.

Остаток дня он провел у себя, просматривая свои заметки, прослушивая записи разговоров с преподобным Локвудом, Грейс, фермером Сэмом Ганстоуном и, конечно, с Эллен Преддл, фиксируя их от руки на бумаге, чтобы потом перепечатать на компактной, но эффективной пишущей машинке, которую взял с собой.

Закончив, он растянулся на кровати, покуривая сигарету, время от времени потягивая водку из плоской фляжки, лежащей на тумбочке рядом, и обдумывая результаты своих исследований. Но снова и снова его мысли возвращались к Грейс Локвуд.

«Это глупо, — говорил он себе, — глупо связываться с клиентом, пока длится расследование». Это отвлекает и в некотором роде просто непрофессионально — выглядит так, будто врач-психиатр увлекся своей пациенткой, — а подобное увлечение может привести к никому не нужным осложнениям. И кроме того, случившееся с ним однажды вроде бы убедительно показало губительность подобных вещей.

Тем не менее, его тянуло к Грейс, и Эш знал, что и Грейс тянет к нему. Эта взаимосвязь между ними, эта странная дрожь при встречах были бесспорны. И на этот раз, в отличие от прошлого, женщина была реальна, она не была призраком.