Волшебный дом, стр. 71

— Вэл, — каркнул я, но уже не злился, как прежде.

Ветерок из открытой двери охладил мою липкую от пота спину.

— Господи, у тебя такой вид, будто ты ожидал увидеть призрака Ты хорошо себя чувствуешь, Майк? Я приехала из-за того, что мы обсуждали сегодня днем. Знаешь, в этом есть что-то странное...

— Прогони ее! — взвизгнул Майкрофт.

По-видимому, Вэл заметила синерджиста сразу же, как зашла в коттедж, но только теперь обратила на него все свое внимание.

— Простите? — сказала она, и чуть раньше я бы поежился от этого тона и этого взгляда.

— Пусть она уходит.

Майкрофт говорил тихим, ровным голосом, но я чувствовал, что его гнев проходит. Что касается меня, я был рад ей, хотя и понимал, что присутствие Вэл никак не улучшит нашего положения. Как ни грозна она была, мы столкнулись с чем-то более серьезным, чем просто численный перевес.

— Майк, я прошу прощения, если оказалась некстати, но не был бы ты так любезен сообщить этому невоспитанному кретину...

Она снова повернулась ко мне, но когда взглянула в дверной проем у меня за спиной, ее негодование улетучилось.

Врывающийся через дверь ветер стал еще холоднее, принеся с собой едва заметный, характерно сладковатый запах.

На плечо мне сзади легла чья-то рука.

Боясь оглянуться, я все же повернул голову и заметил какую-то тень. Моей щеки коснулось ее дыхание.

И все-таки я обернулся.

Она была маленькая, гораздо меньше, чем я ожидал. Крохотная. И хрупкая. И у нее было самое старое и самое милое лицо из всех, что я когда-либо видел.

У нее были светлые глаза, даже светлее, чем у Мидж, и в них словно проплывали облачка. Ее губы были старчески тонкими, и уголки загибались вниз, но в то же время рот казался добрым, и морщинки в углах не портили его выражения. И несмотря на свою остроту, нос не выражал высокомерия, а только решительность и волю. На лице завитками и оврагами играли морщинки, и все же оно было ясным, неомраченным, полным жизни и сочувствия, как у матери Терезы, столько повидавшей и столько пережившей, что опыт въелся в эти морщины так же явно, как слова в книгу. На голову ее была накинута шаль, и разноцветные нити вились в грубой материи, не складываясь ни в какой определенный узор; выбившиеся из-под шали пряди белых волос рассыпались по плечам. На ней было длинное темно-серое платье с высоким воротником, как на «Портрете матери» Уистлера Флора Калдиан протянула вторую руку, так что теперь обе лежали у меня на плечах.

И с этим прикосновением я вдруг понял, сколько духовной энергии понадобилось Флоре, чтобы прийти сюда. Ее прошлая отдаленность, постепенное приближение к коттеджу было не более чем видимым (или призрачным) проявлением ее стремления материализоваться, аккумулированием психических сил, отливкой духовного существования в осязаемую форму. И каким-то образом я понял, что происходящее в Грэмери этой ночью позволило ей сломать последний барьер между духовным и физическим миром.

Я увидел все это в ее заоблачных глазах, словно эта дымка и была самими ее мыслями. И я понял, что ее присутствие согрело меня, как это бывало в прежние времена в Грэмери, когда ее фигура виднелась лишь отдаленной призрачной тенью.

Флора приблизилась, ее рот раскрылся, и опять я не понял, то ли услышал слово, то ли почувствовал мысль.

Что бы это ни было, но оно говорило:

— Ты...

И тут, прямо у меня на глазах, Флора Калдиан начала разлагаться. Как будто вся ее психическая энергия к этому моменту выгорела, последнее усилие, приведшее ее в Грэмери, исчерпало все силы, и теперь процесс двинулся вспять, вниз, продвижение к физическим чувствам пошло назад, словно перематывалась назад видеопленка. Вскоре я уже радовался, что не приблизился к Флоре, когда видел ее у леса наблюдающей за Грэмери.

Морщины на ее лице и руках углубились, а потом отвалились, оставив лишь еле заметные следы, ее плоть стала... распадаться. Чувства выходили из глаз, словно облачка соединялись с обволакивающим туманом. Ее руки у меня на плечах задрожали, заколотились, отбивая неправильную барабанную дробь, кожа стала восковой, блестящей, как остекленевшее мясо, натянулась, стала тонкой, как бумага, и начала рваться.

Ее разложение происходило так быстро, что заняло не более минуты или двух, но каждая секунда сама по себе была вне времени.

Тело начало гноиться.

Там, где на нее садились мухи, когда она умерла за кухонным столом несколько месяцев назад, снова появились их личинки. Белые извивающиеся червячки, наедавшиеся и растущие, собирались в нечто единое, непрерывно шевелящееся, в великолепно вымуштрованный полк мельчайших плотоядных. Они исчезали в дырках, которые сами же и проедали.

На меня хлынул страшный смрад, и я задержал дыхание, опасаясь вдохнуть эти испарения.

Плоть Флоры начала сползать, обнажая мышцы и кости, открывая копошащихся внутри тварей. Веки уже не могли удерживать глаза внутри, и глазные яблоки вывалились на обезображенное лицо. Одна рука с моего плеча сползла на грудь, кости пальцев — на них почти не осталось плоти — зацепились за изодранный материал рубашки.

Флора Калдиан сжалась передо мной; фигура, и при жизни бывшая маленькой, стала еще меньше, превратилась в кости и мышцы, слабо соединенные между собой. Вторая рука — скелет второй руки — отвалилась.

В глазнице копошились другие твари, какие-то черные букашки лезли друг на друга, как кусочки веревки, скручивающиеся и слизистые, пирующие в своей сокровищнице. Челюсть Флоры отвисла, не осталось ничего, что могло бы управлять ее движением, и казалось, что почерневший, сморщенный язык присоединился к рядам ползущих гадов, стал одним из них.

Шаль соскользнула с головы, и белые волосы в беспорядке повисли безвольными пучками, а кожа оставалась лишь островками на сером черепе.

Тело Флоры медленно рухнуло и, слава Богу, прежде чем упало на пол, начало растворяться в воздухе. Одежда, кости и расползающаяся плоть лежали грудой на плитках пола, но через мгновение тоже исчезли. От Флоры Калдиан не осталось ничего, кроме запаха.

Я отшатнулся и крепко ударился о дверной косяк. Вэл недоуменно смотрела на пол. Майкрофт чуть не рухнул на ступеньки. Я видел, что его глаза прикрыты, словно он изнемог, обессилел.

Но странно, я чувствовал себя полным сил, как будто во мне искрилась какая-то химическая энергия, заставляя кровь бежать по всему телу, мои нервные окончания пульсировали и отдавались покалыванием. Флора прикоснулась ко мне, и меня заполнили ее глаза и мысли. Но я по-прежнему ничего не понимал!

Пока не заметил, что Майкрофт настороженно смотрит на меня, и я ощутил его страх, в синерджисте больше не было пренебрежения. И тогда я начал понимать...

Оковы пали

Майкрофт скрылся наверху лестницы — и оттуда донеслись еще чьи-то шаги, очевидно тех его последователей, что все еще прятались там, — а я смотрел на свои поднятые руки, не понимая, почему они так пульсируют и почему на коже головы (и других волосистых частей тела) ощущается покалывание и сухой зуд. Я потрогал голову, волосы на ней казались хрупкими и ломкими (я почти ожидал, что они встали дыбом, как у панков). Таково психическое ощущение, приходящее с Волшебной силой?

Волшебная сила. Этого просто не может быть! Не у меня, не у Майка Стрингера, скептика и в свободное время неверующего. Но меня увлекало за собой нечто, не берущее в расчет мои сомнения и замешательство.

— Майк...

Вэл оперлась на стол, схватившись обеими руками за его края. Она была в шоке — и неудивительно, если принять в расчет все происшедшее с тех пор, как она вошла в коттедж. Впрочем, постепенно ее сознание сосредоточилось на мне, Вэл почувствовала, что во мне что-то переменилось.

Не думаю, что перемена была явно видна, но Вэл прекрасно ее поняла. Может быть, конечно, у меня из ушей вырывались голубые искры, но вряд ли. Однако в моем уме произошел какой-то сдвиг, иначе бы это превращение совершенно ошеломило меня.