Оставшийся в живых, стр. 46

– Энри, это ты? – нерешительно спросил он.

Впервые за все это время Мартин почувствовал страх. Воображение наконец-то заработало. Что напугало его больше всего, так это доносящееся до него тяжелое, хриплое дыхание. Оно было похоже на глухое рычание, как будто воздух с трудом прорывался через поврежденные голосовые связки. В этом было что-то потустороннее!

Запах был просто невыносимый, Мартин пошатнулся, словно отравленный этими ядовитыми миазмами.

– Кто... кто здесь? – закричал он, схватившись за дверь, чтобы не упасть.

В ответ он услышал жуткий сдавленный смех. А затем голос:

– Привет, иудей, – сказал этот голос.

Мартин почувствовал, как что-то толкнуло его в спину. Споткнувшись, он сделал шаг вперед и упал на колени в залитой красным светом лаборатории. Из густой тени навстречу ему выступила темная фигура и остановилась рядом. Тут он вдруг осознал, что видит перед собой темно-красное лицо своего партнера. И в то же время это был не он! Черты лица те же, но его выражение абсолютно не свойственно Эрни. В нем было сконцентрировано все зло мира. Все пороки человечества, собранные воедино и получившие физическое воплощение. Это было лицо Дьявола!

Мартин заскулил от охватившего его ужаса. Никогда раньше он не испытывал такого всепоглощающего, парализующего страха. Крохотные мускулы, окружающие фолликулы волос, сжались, зрачки расширились, сердце в груди бешено заколотилось. Кровь отхлынула от внутренностей к близлежащим мускулам, отчего в желудке возникло тягостное чувство дурноты. В кровь устремились потоки ферментов, вызвав ощущение покалывания. Мышцы конвульсивно задергались, все его тело забила дрожь. Кишечник самопроизвольно опорожнился, и по ногам потекли горячие струи коричневой жижи. Он открыл рот, пытаясь закричать, но ему удалось выдавить из себя только сухие, придушенные булькающие звуки.

– Еврейский ублюдок, – проговорил голос. – Посмотри, как ты дрожишь. Как ты весь обосрался.

Мартин почувствовал, как железные пальцы подхватили его за взмокшие от пота подмышки. Ухмыляющееся лицо демона придвинулось ближе.

– Как обрадуется князь Мастомах, получив такого как ты! Как возрадуется Агалиарепт! Как развеселится Гласиалаболас!

Фотограф почувствовал, что его поднимают, лицо Дьявола было всего лишь в нескольких сантиметрах от его собственного лица, зловонное дыхание попадало через его широко открытый рот в легкие, распространяясь по всему телу.

– Ну, что иудей, нечего сказать? – раздался издевательский смешок. – Смотри, как твой партнер волочет тебя. Ты знаешь куда? Почему бы тебе не позвать на помощь Яхве? – Снова хриплый смех.

Ноги Мартина беспомощно волочились по полу, пока эта бестия тащила его грузное тело к промывочной ванне. Безжалостный голос прошептал в самое ухо:

– Они полагают, что уничтожили меня. Священник думает, что его вода убила меня. Теперь ты понимаешь, иудей, как мыслят эти религиозные придурки? Она обожгла меня, это так, но лишь как огонь обжигает тело. Но я не умер. Меня нельзя убить.

Мартин почувствовал, как его ноги отрываются от пола, а тело переваливается через край ванны, и тут, наконец, ему удалось закричать. Крик этот перешел в булькающий хрип, когда голова его скрылась под водой. Вокруг него в воде взвились и закружились черно-белые снимки. Его крепко прижало носом к круглой решетке на дне, и он изо всех сил затрепыхался, стараясь освободить шею. Но державшие его руки были слишком сильны.

Вода затекала в его раскрытый в крике рот, а оттуда прямо в ноздри. Он постарался втянуть ее в себя, и она хлынула ему в горло, а через него в легкие, точно так же, как минуту назад в них попало зловонное дыхание этого исчадия ада. Но на этот раз результат был смертельным, и серая пелена уже просочилась в его мозг постепенно, подобно опускающемуся занавесу, вытесняя из него все видения. Когда же этот серый занавес опустился совсем, жизнь, словно соскучившийся гость, покинула его.

Тело перестало биться в тщетных попытках освободиться, короткие ноги безвольно свесились вниз, как бы устав от предсмертных брыканий, и Демон отпустил его, оставив висеть на краю ванны с погруженным в воду лицом.

Он вышел из лаборатории, и когда проходил мимо высохших фотографий, лежащих на столе, они вдруг задымились, а затем разом занялись огнем. Демон сгреб одной рукой все висящие негативы и швырнул их на середину комнаты. Взламывая шкафы, он вытряхивал из них сотни желтых пакетов с рулонами пленки и многочисленные прямоугольные коробки с фотопластинками и бросал их в кучу скрученных негативов. Затем Демон подошел к горящим фотографиям и взял часть из них, не обращая никакого внимания па ожоги, от которых его руки мгновенно покрылись волдырями.

Для Демона боли не существовало, но человеческая душа, которую он полностью подчинил себе, вопила и корчилась в муках, почувствовав, как огонь начал вгрызаться в ее плоть.

Тварь дотащила горящую кипу снимков до середины комнаты и бросила их на кучу негативов и коробок с пленкой. С шумом полыхнули темно-серые негативы, разом занялись огнем, мгновенно поглотившие желтые коробки. А посреди этого полыхающего ада виднелась фигура Эрнеста Гудвина, тело которого сотрясалось от хохота овладевшего им Демона. Сейчас огонь был его старым другом. Когда-то пламя уничтожило его бренное тело; теперь же оно его поддерживало.

Демон прошел сквозь пожарище и открыл дверь из фотостудии, как бы приглашая других следовать за ним. Сегодня ночью у него было еще много, очень много дел.

Глава 19

– Лондон-Старт, я Консул 2802, прошу условия. – Капитан Роган начал терять терпение. Он не выносил никаких задержек на взлете, его раздражала бессмысленная трата горючего, когда приходится сдерживать рвущуюся наружу мощь, накопленную четырьмя реактивными двигателями. Пока что их задержка не превышала и минуты, но у командира и так уже было испорчено настроение, правда по другим причинам, скорее личного характера, и опоздание со взлетом только подлило масла в огонь.

– 2802, ждите, – ответил жесткий металлический голос.

– Ну, давай же, – раздраженно проворчал Роган, правда про себя, а не в переговорное устройство.

Келлер посмотрел в его сторону, но капитан, избегая его взгляда, смотрел прямо перед собой в ночную тьму.

«Боже, – подумал второй пилот. – Это же конец нашим добрым отношениям. Ну зачем надо было Бет говорить все это? На что она рассчитывала, рассказав мужу о своей измене с его учеником и другом. Ведь у нее был достаточно большой выбор, она могла назвать любого, но почему именно его? И всего-то одна ночь. Ничего серьезного. Оплошность с его стороны. Непростительная, верно; однако, на фоне других многочисленных и, наверное, более серьезных случаев, этот не стоил даже упоминания. Видимо, Бет хотела как можно чувствительнее ударить по самолюбию Питера Рогана, и это ей удалось. Он страдал не столько от ее неверности, сколько от унижения, что ему наставил рога его же подчиненный! Человек, которому он полностью доверял. И вот еще вопрос – скажет ли он об этом Кэти?»

Для себя Келлер уже решил, что, как только представится случай, он сам сделает это. Глупо жить в постоянном страхе, ожидая, что кто-нибудь тебя разоблачит. Конечно, она будет глубоко оскорблена, услышав его признание, но если она узнает это от кого-нибудь другого... Он запретил себе даже думать об этом. Она переживет, если по-настоящему любит его и если он будет с ней полностью откровенным. Если же не переживет... Об этом он тоже не хотел думать. Что бы ни случилось, он ни за что не должен ее потерять. Она была слишком дорога ему сейчас. Но Роган – это другое дело. Келлер понимал, что ему никогда уже не удастся загладить свою вину перед ним, и то, что вчера Роган упал от его толчка, отнюдь не способствовало их примирению. «Прости меня, командир, – мысленно извинился он, – может, и с тобой мы помиримся когда-нибудь».

– Консул 2802, – металлический голос прервал раздумья обоих пилотов, – вам разрешается выполнять полет по намеченному маршруту до Вашингтона, Даллес. Штат-полет по приборам по трассе Давентри 2, эшелон полета 350, код ответчика Альфа 4208.