Кровь звезд, стр. 32
— Какие? — спросил Конрад.
— Он приподнял вуаль, скрывавшую статую, и долго смотрел на нее. Его лицо оставалось неподвижным, но глаза пылали. Затем атабек вскочил в седло, приблизился к Тау и плюнул умирающему в лицо.
Оставив Сафаруса на попечении одичавшего мусульманского богослова, два землянина спешно продолжали свой путь. Монферрат был мрачен. Из-под копыт коней на соленую поверхность плоскогорья летели искры. Небо от жары угасало.
В полдень Конрад разжал наконец губы.
— Почему она уехала? — гневно спрашивал он. — И именно в эту страну? Это какой-то ад.
— Она правильно выбрала себе трон, — сказал Меркуриус де Фамагуст. — Это страна, где в каждой складке местности вас подстерегает смерть в крови или судорогах, где живут лишь земные или марсианские животные, львы, гадюки, скорпионы… где сама земля трескается от жары! Она нашла свою силу.
— Вы ненавидите ее? — спросил Конрад.
Меркуриус бросил на него пронзительный взгляд.
— Вы плохо знаете ваших братьев — эльмов, — сказал он. — Нет, я люблю это безумное племя, иначе почему бы я отправился сюда? Конечно, я не думаю, как вы: «Когда она наклонилась над моей головой и увенчала ее короной, от ее руки на меня повеяло ароматом… Амбры или розы?» Или: «Я уверен, что она смотрела на меня… Ее глаза были словно чистое золото… Я вовсе не давал себе клятву, что уничтожу халифа и атабека…»
— Точно, — прервал его Конрад. — Я и не пытался нейтрализовать мои волны. Вам есть в чем упрекнуть меня.
— Вы не Жильбер Дест. Я просто хотел бы вам напомнить, что эта планета находится в опасности, мы преследуем Бича, вы Охотник, которому надлежит нейтрализовать его. Только Охотник, помните об этом!
— Я никогда и не забывал.
— Мы попытаемся сделать так, чтобы переход в другие миры был для нее легким, — заключил Меркуриус.
«Розы зацвели, когда пришел повелитель»
Конрад, наверное, и не думал, что можно еще глубже погрузиться во мрак.
Баодад предстал перед ними, как раскрытый гранат: пальмовые рощи образовали на окраинах как бы изумрудную оболочку, внутри которой в лучах солнца сверкали гладкие золотые купола мечетей. Финиковые пальмы были такими высокими, что тень от их кроны не достигала земли. Тысячи минаретов выделялись своей мозаикой на залитом пурпуром небе. Внизу воды Тигра раскачивали просмоленные корзины, которые заменяли мосты, и лодки перевозчиков; эти странные суденышки то и дело переворачивались.
Де Фамагуст и его спутник остановились в оазисе у ворот города. Тут, вывернув наизнанку свою белую накидку и обвязав голову зеленым тюрбаном, прелат превратился в очень почтительного мусульманина, совершающего хаджж. Он вынул из кармана флакон с коричневой краской, натер ею лицо и руки и предложил сделать то же самое Конраду. Тот не мог снять свой скафандр, в котором поддерживалась постоянная температура, но все же нарисовал на космическом комбинезоне-панцире превосходный полумесяц. После этой небольшой маскировки они, присоединившись к шумной толпе, вошли в город с устрашающего вида крепостными стенами и занзибарскими лучниками у каждой бойницы, с оборонительными рвами, заполненными гадюками и львами.
Ошеломляющее воображение соседствовало с ужасающей нищетой, а белоснежные алебастровые мечети с саманными домами. В узких, как коридоры, улочках, наводненных тараканами, не могли разъехаться две зебу, а огромные крысы бегали по горам мусора и отбросов. Но над головой, в совершенно голубом небе блестели 124 башни Альманзора Великолепного, а дворцы охраняли бородатые ассирийские сфинксы из розового мрамора с увенчанными звездами тиарами.
— Ну, вот мы и в сердце выбранного ею халифата! — вздохнул Меркуриус. — Город готовился к праздникам, которые ознаменуют, — любезно объяснил он, — самую отвратительную резню. На Земле шаха Хуссейна и его родственников вырезал Омар Саад; казалось, что на Анти-Земле события протекали иначе, но результат тот же.
Из пустыни для участия в древнем ритуале приношения жертвы тянулись толпы правоверных; полуголые, они держали в руках факелы и били себя цепями. Некоторые несли с собой детей, которых они приносили в жертву: тот, кто умирает во время этих ритуальных праздников, попадает в рай. Стояла жара. Пропитанная потом одежда липла к телу. Над городом стояло огромное красное облако хамсина; кровь ручьями текла в оросительные каналы.
— Не может быть, — воскликнул Монферрат, — чтобы Земля пережила столь ужасное!
— Пережила, еще в XX веке, — ответил Меркуриус. — В Месопотамии, да и в… других местах.
Неожиданно толпа за ними отпрянула, и послышался ужасный скрип: по улице катилась накрытая холстом тележка. Можно было подумать, что в ней были срубленные стволы деревьев. Верхом на лошадях сидели веселившиеся негры, они горланили песни и размахивали руками.
Распространилась ужасная вонь от завядших цветов, сукровицы и другие отвратительные запахи затхлости.
Не успел Монферрат понять, что происходит, как Меркуриус затянул его под портик и, сорвав подлокотник с его лат, умело сделал ему инъекцию.
— Как я об этом не подумал? — ошеломленный, шептал он. — Страсти и безумие достигли своей вершины, и ей оставалось только спровоцировать войну или что-то в этом роде…
Толпа исчезла, улицы опустели. Посреди дороги лежала полуобнаженная женщина, уткнувшаяся щекой в кучу нечистот. Одна нога ее замерла в движении танцовщицы.
— Но она дышит! — воскликнул Конрад. — Ей необходима помощь!
Он устремился к ней. Фамагуст с неожиданной силой вцепился в его запястье.
— Бесполезно, — сказал он. — Она мертва. Это холера.
Это была холера.
Пустынные улицы, глинобитные лачуги, откуда доносятся стоны. Перед мечетями семьи кочевников ожидали, когда вынесут их умерших родственников. Некоторые прибыли из очень далеких мест. Они держали кули с финиками и мешки, набитые арбузами, которыми они делились между собой, так как общительность находится у араба в крови. По ночам все спали, положив головы на камень, среди крыс и отбросов.
Мертвые тоже спали, их посиневшие тела лежали вдоль стен под мешками, которые служили им саваном. То тут, то там под арками были видны груды смешавшихся конечностей: трупов неизвестных, за которыми должна прийти тележка. Некоторые из них вдруг шевелились, и люди не знали, то ли это живые борются среди трупов, то ли это мертвецы, чьи напряженные мускулы расслабляются.
На земле стоял страшный запах.
Конрад прислонил горячий лоб к стене. Итак, вот он — ее след! Ароматам Сиона она предпочла запах ладана! Она находилась тут; она несла с собой безумство, резню и заразу! Он не пошел бы дальше, если бы Меркуриус (чей тюрбан совершающего хаджж мусульманина творил чудеса: старики падали ниц перед ним, а матери подносили ему для благословения новорожденных) не споткнулся о кого-то, стоявшего на коленях у груды мертвецов. Это был очень старый служитель культа с голубыми глазами, наполненными слезами, который — неслыханное дело в этом Баодаде неверных — носил одежду монаха и крохотные сандалии из пальмовых листьев.
— Брат Бертхольд Шварц! — воскликнул епископ, раскрыв объятия.
— Господин Меркуриус! — как эхо, ответил тот.
Они крепко обнялись.
— Сколько лет! — бормотал отшельник. — И вот вы в Баодаде! Каким недобрым… нет, я хочу сказать, каким добрым ветром вас сюда занесло? Да, на нас обрушилась холера. Заметьте, что мы переживаем ее каждый год, но сегодня она особенно свирепствует! Согласно официальным данным, более сотни умирают за день, а на самом деле больше тысячи… Да смилуется Бог над нами! Я не всесилен, ведь так? Я бегаю по городу… Даю умирающим глоток воды. Иногда мне везет, и я нахожу несчастного, еще живого, которого собираются отправить в костер… Но они умирают… все умирают…
— Но что вы делаете в Баодаде? — воскликнул Меркуриус. — Вы, которого я знал в Сент-Гилдас-сюр-Мозель как процветающего настоятеля монастыря? Вы, наверное, сменили религию?