Страстная женщина, стр. 79

— Боже милостивый, ты до сих пор скорбишь по Кавендишу! — Подавив жгучую ревность, он положил книжечку на стол. Подхватив Бесс на руки, он отнес ее к мягкой кушетке у камина, усадил к себе на колени и с безграничной нежностью прижал к груди. — Успокойся, успокойся, Бесс!

Гладя ее по волосам, Толбот с восхищением смотрел, как на них пляшут отблески огня. Вдруг Бесс задрожала. Он стиснул объятия, словно пытаясь уберечь ее от беды, и с бесконечным терпением ждал, когда лед в ее сердце растает.

— Тебе слишком долго приходилось быть сильной. Теперь я стану твоей силой.

Она все дрожала, а Шрусбери ласково гладил ее по спине. Постепенно Бесс начала успокаиваться, приглушенно всхлипнула и наконец разразилась слезами.

Целый час она провела в объятиях Шрусбери, вскрикивая и захлебываясь рыданиями, замолкая и разражаясь истерическим смехом. Наконец Бесс вскочила и заметалась по комнате, бранясь, крича и швыряя все, что попадалось ей под руки. Эта буря ужаснула бы любого, но только не Толбота, терпеливо сносившего язвительные тирады Гертруды.

А потом Бесс начала без умолку говорить, признаваясь во всех своих грехах, во всех недостатках и пытаясь оправдать себя.

Шрусбери удивленно покачал головой. Такой страстной женщины он еще не видывал, но любил ее без памяти. Выждав еще несколько минут, Толбот твердо сказал:

— Довольно, моя прелесть. — Поднявшись, он начал расстегивать ее платье.

— Что ты делаешь?

— Раздеваю тебя.

Ее заплаканные глаза расширились.

— Ты не посмеешь!

— Не болтай чепухи — конечно, посмею. Я просто раздену тебя и уложу в постель. — Толбот так деловито расстегивал пуговицы, словно раздевал Бесс каждый вечер. Под траурным платьем и черными нижними юбками оказалось самое простое белье. — А это еще что такое? Почему же ты сразу не облачилась в рубище и не посыпала голову пеплом?

Бесс скорбно уставилась на него. Сняв с нее подвязки и чулки, Шрусбери подошел к комоду и достал ночную сорочку — самую простую, шерстяную, которая согрела бы Бесс в просторной пустой постели. Подержав рубашку перед огнем, он надел ее на Бесс. Потом, подхватив на руки, отнес ее в соседнюю спальню, заботливо укрыл одеялом и развел огонь в большом мраморном камине. Убедившись, что пламя разгорелось, Шрусбери задернул плотные занавески на всех четырех окнах.

Начался снегопад, и Толбот понял, что на обратном пути наверняка промерзнет. Он зажег свечу и поставил ее на столике у постели. У Бесс слипались глаза, мокрые от слез ресницы подрагивали на бледных щеках.

Спустившись вниз, Шрусбери увидел трех женщин, с надеждой взирающих на него. Он понял, что время близится к полуночи. Родные Бесс наверняка слышали вопли и шум наверху и теперь ждали объяснений.

— Она спит, как младенец. Завтра встанет такой же, как прежде, — заверил дам Толбот.

Вскочив в седло, он пришпорил жеребца. Снег и мороз вдруг стали ему нипочем: бурлящая в жилах кровь согревала Толбота. Мысли о Бесс прогоняли озноб.

Глава 34

Бесс получила немало писем с соболезнованиями, лондонские друзья и знакомые настоятельно советовали ей вернуться ко двору. Некоторые советы так уязвили Бесс, что она не сдержала возмущения:

— Вы только послушайте, что пишет Энн Герберт: «Найти мужа легче всего при дворе». А вот письмо от Леттис Ноллис: «Убеди ее величество вновь назначить тебя фрейлиной. Сейчас нас всего трое: Бланш Пэрри, Мэри Стаффорд и я, а мужчины при дворе весьма необузданны!»

— Эта особа не имеет ни малейшего понятия о приличиях. Неужели она не слышала о том, что вдовы должны носить траур? — воскликнула Элизабет.

— При дворе траур не в моде. Богатые вдовы в мгновение ока находят себе новых мужей, — объяснила Бесс.

— Ты могла бы стать желанной добычей для любого честолюбивого мужчины, дорогая, — вставила Марселла.

— Больше я никогда не выйду замуж. Мои деньги, поместья и земли достанутся детям. Мое состояние не уплывет к мужу — оно мне слишком дорого досталось.

«И кроме того, я хочу замуж только за одного мужчину на свете, а он женат с двенадцати лет!»

Апрель заставил зиму отступить и возвестил о приходе весны. Пользуясь ясной погодой, Бесс каждый день объезжала свои владения, фермы и поля. Овец уже начали выгонять на холмистые пастбища. Сердце Бесс трепетало в предвкушении того, что вскоре луга покроются пестрым ковром цветов.

Она была благодарна Шрусбери за то, что он держался на почтительном расстоянии, но знала: вскоре его терпению придет конец. На каждой прогулке Бесс ждала встречи с ним и предчувствовала, что рано или поздно это произойдет. Былая враждебность между ними исчезла без следа. Бесс по-прежнему считала Шрусбери самым надменным мужчиной в мире, но когда убедилась, что он заботится о благополучии не только своих, но и чужих арендаторов, ее мнение о нем изменилось. Наконец Бесс пришлось признать, что лорд Толбот — добрый, справедливый и порядочный человек, образец высокой нравственности во всем, кроме того, что касалось его отношения к ней. Он утверждал, что они влюблены друг в друга, а Бесс заявляла, будто их связывает только похоть. Но теперь она поняла, что питает к Шрусбери более глубокие чувства. Значит, надо поостеречься, пока не поздно. Толбот позволил ей носить траур три месяца.

Письмо от давнего друга сэра Джона Тайна удивило Бесс. Он собирался осмотреть несколько поместий в Дербишире, выражал желание посетить Чатсворт и намекал, что не прочь стать соседом Бесс и возобновить дружбу. Кроме того, Джон Тайн сообщил, что хотел приобрести поместье Эббот-Стоук в Линкольншире, близ Шеффилда, но граф Шрусбери опередил его.

Бесс сунула письмо Джона в стол, решив вежливо отказать ему. Она подозревала, что сэр Джон имеет в виду не только дружбу. Луч солнца упал на ее стол, и Бесс вдруг захотелось проехаться верхом в Мидоуплек, навестить Фрэнсис.

Фрэнсис глубоко скорбела о смерти отчима, но Бесс надеялась, что чудесная весенняя погода приободрит дочь.

Устав от унылых траурных платьев, Бесс надела под черную амазонку нижнюю юбку цвета фуксии. По пути в конюшню она нагнулась, чтобы сорвать крокус, и вдруг вспомнила слова Шрусбери: «Зима когда-нибудь кончится… следом придет весна».

К реке Дав Бесс подъехала рысью и с наслаждением вдохнула чистый воздух, как эликсир жизни. Заметив в кустах крольчонка, она подумала о том, станет ли в этом году бабушкой. Бесс давно взяла за правило никому не называть свой настоящий возраст, но ей уже давно за тридцать.

Увидев впереди одинокого всадника, она вздрогнула. Может, броситься наутек? Какая глупая мысль! Он немедленно настигнет ее, как охотник — добычу! Ей ни за что не сбежать от этого настойчивого дьявола. Бесс вдруг почувствовала себя беспомощной, как крольчонок.

Всадник быстро приблизился и преградил ей путь. На смуглом лице сверкнули белоснежные зубы.

— Какая приятная неожиданность! Откуда вы знали, что я еду к вам, моя прелесть? Бесс вскинула голову:

— Я не ваша прелесть.

— Ошибаетесь!

— Я понятия не имела, что вы едете в Чатсворт.

— Лжешь, Бесс: ты прекрасно знала, что рано или поздно я навещу тебя.

Она понимала, что не должна поддаваться гневу: вдова обязана сохранять самообладание.

— Лорд Толбот, я в трауре. Он рассмеялся:

— Вижу — по твоей нижней юбке!

— Дьявол! — Бесс одернула подол амазонки.

— Не пытайся обмануть меня, Плутовка: я знаю тебя как свои пять пальцев.

— Похотливое, ненасытное животное!

Толбот лукаво усмехнулся:

— Под стать тебе, моя прелесть.

— Зачем ты дразнишь меня? Ты же знаешь, как я вспыльчива!

— Мне нравится пробуждать в тебе страсть. А вспыльчивость — неотъемлемое свойство твоей натуры, и я могу разбудить ее, не предаваясь с тобой любви.

— Шру, прошу тебя, перестань.

— Бесс, перед тобой открыта дверь, за ней — свобода. Тебе наверняка хватит смелости перешагнуть порог.

— Господи, как же ты упрям!