Испытание, стр. 64
Артиллерия ударила как раз по тем местам, где на белом обрезе брустверов было заметно скопление темных точек. – это означало, что гитлеровцы завтракают.
После первого же залпа они бросились к снежному валу и залегли там, видимо, ожидая наступления наших войск. Однако на их передний край обрушился новый удар артиллерии и минометов.
Вслед за этим красноармейцы, орудуя чучелами, на которые были напялены каски и ушанки, целый час дразнили гитлеровцев, делая вид, что намереваются выбраться из окопов. Они заставили врагов торчать в траншеях, мерзнуть и вести огневой бой.
Железнов хотел было по телефону поблагодарить Карпова за разумное решение поставленной перед ним задачи, но непроизвольно возникшее утром чувство недовольства помешало ему это сделать.
Было уже около десяти. Железнов не спеша сложил карту, передал ее адъютанту и пошел по ходу сообщения – он собирался поехать в полк Дьяченко. Внезапно Яков Иванович остановился и прислушался.
Канонада на северо-востоке становилась все слышнее и слышнее. Звуки нарастали подобно могучему валу бушующего моря. «Это двинулись войска генерала Рокоссовского!» – решил Яков Иванович, радостно улыбнулся и пошел к своей машине.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В круговороте подготовки к наступлению время летело незаметно. Вечером 12 декабря Железнов в сумерках возвращался из полка Карпова в свой штаб. Он не узнавал сейчас деревню. Ее заполнили кавалеристы корпуса Доватора. У колодцев в очереди стояли казаки с брезентовыми ведрами. Они были в одних гимнастерках, в шапках набекрень, видно, мороз им был нипочем. По всей деревне разносилось лошадиное ржание. Пахло конским потом. В одном из домов, на окраине, слышалась кавалерийская песня. Высокий голос звонко пел:
Хор залихватски с присвистом подхватил ее:
Яков Иванович козырнул вытянувшимся перед ним кавалеристам и прошел в избу к начальнику штаба. На пороге его встретили генерал Доватор и Хватов. Бойко говорил по телефону со штабом армии. На столе шумел самовар. Соблюдая субординацию, Яков Иванович первым представился Доватору.
– Я приехал к вам увязать все вопросы взаимодействия, – сказал Доватор, крепко пожимая руку Железнова. – Но, я полагаю, мы сначала, Яков Иванович, воспользуемся гостеприимством вашего начальника штаба, – он потянул Якова Ивановича к столу, – а потом уж поговорим о деле.
За столом Яков Иванович присматривался к этому живому и остроумному молодому генералу. В последний раз они встречались весной этого года в Волковыске, в штабе кавалерийской дивизии. Тогда Доватор был полковником и выглядел совсем молодым. Но он уже обращал на себя внимание острым умом и смелостью в решении различных вопросов. Слушая тогда его доклад командиру дивизии, Яков Иванович «прицелился» к нему, решил попросить полковника Алексашина назначить Доватора в Оперативное управление штаба округа.
«Война все перевернула по-своему! Вот он уже комкор и генерал. И мне теперь в пору идти к нему в подчинение», – подумал Яков Иванович.
А Доватор был весь в стихии надвигающихся событий, с юношеским задором высказывал он свои мысли о предстоящем прорыве фронта и о самом рейде по тылам врага. В его голосе звучала уверенность, когда он говорил, как прижмет врагов к фронту наших войск и к Тростенским болотам, как будет рубать их по всем статьям кавалерийского искусства, однако проскальзывали нотки тревоги за судьбу рейда, когда речь заходила об артиллерии и танках, для которых серьезным препятствием являлся глубокий снежный покров. У него выходило так: там, где пройдет конь, – танки и артиллерия пройти не смогут, там конь пройдет.
– Ну, значит, все решено! – сказал наконец в заключение Доватор и поднял фронтовую чарку. – Выпьем, друзья, за успех наших войск!.. За разгром врага!.. – Выпив, поставил стакан на стол и, не выпуская его из рук, задумчиво слушал Железнова, который рассказывал о боях за Акулово.
– …Было исключительно тяжело, – говорил Яков Иванович. – И не оттого, что фрицы превосходили нас во всем, а от сознания того, что за нами – Москва, а там держать врага некому. Даже сейчас, как вспомнишь – мороз по коже, – передернул плечами Яков Иванович. – Тогда я особенно ощутил необыкновенную боевую силу наших войск. А сейчас эта сила удесятерится благодаря начавшемуся по всему фронту наступлению… и еще тем, что идем в бой с надеждой освободить свое село, свой дом. И я верю в удачу нашего прорыва!
– А вы знаете, друзья, я тоже так думаю!.. – Лев Михайлович поднял свой стакан и пристально разглядывал его, как будто там виделись близкие его сердцу поля и леса Белоруссии и родное село Хотино. – Как мне хочется дожить до того времени, когда я поведу нашу конницу по полям Белоруссии!.. И как мне хочется самому освободить мое родное село и на старой колокольне водрузить красный флаг!..
– А школа там есть? – спросил Хватов.
– Была, – Лев Михайлович с удивлением посмотрел на Хватова. – Почему вы спрашиваете?
– Хорошо бы дать школе эскадронный флажок да еще кое-что из отвоевавшего оружия, и школьники сохранят память о нас.
– О ком эта память-то? – раздалось в дверях, и в комнату в сопровождении полковника Куликова вошел полковник Добров. Добров представился Доватору по всем существующим у кавалеристов правилам.
Доватор, пожимая руку ему и вошедшему с ним полковнику Куликову, ответил, улыбнувшись уголками губ:
– Привет заслуженному конармейцу Ивану Кузьмичу!
То, что он назвал его по имени и отчеству, Доброву польстило. И он не удержался, чтобы не высказать товарищу по оружию своей обиды.
– Не послушали меня весной – расформировали! – развел руками Добров. – Расформировали шестую Чонгарскую. Да это же что ни полк, то история Первой Конной! И кони – один к одному! А теперь с бору да с сосенки… У командиров они еще на кавалерийских похожи, а у казаков простые – савраски. На их бы воду возить, а не воевать!..
– Не савраски, а настоящие сибирские, – перебил его Доватор. – Неприхотливая и выносливая забайкальская порода! На этих конях мы в любом месте: и по лесам, и по болотам – пройдем. Хочешь, тебе, как старому буденовцу, подарим…
– Не надо, – покачал головой Добров. – Если хотите помочь, то вызволите старого буденовца из инфантерии. – Он говорил необычным для него тихим, взволнованным голосом. – Не приживусь я здесь… Не по нутру мне «царица полей – матушка-пехота»! Рука клинка требует, а душа – конной атаки!..
Доватору стало жаль Доброва, и он пообещал ему при первой вакансии взять к себе в корпус заместителем командира кавалерийской дивизии.
Добров молча крепко пожал Доватору руку.
Он хотел что-то еще добавить, но в этот момент вошел командир кавалерийской дивизии, с которой должна была на рубеже Горбово взаимодействовать дивизия Железнова.
Бойко перенес на соседний стол большую настольную лампу. Генерал Доватор развернул на нем свою карту, и все склонились над ней. На этой карте было нанесено его решение прорыва фронта и рейда кавалерии. Нарисованная им изогнутая красная стрела, взяв основание на линии населенных пунктов Локотня – Спасское, пронзала фронт гитлеровцев и, стремительно поднявшись на север к Тростенскому озеру, вонзалась там в опорный пункт противника – Сафониху. От Сафонихи стрела резко поворачивала на запад, дугой спускалась к югу. Она напоминала теперь руку, которая обхватывала все, что находилось севернее дороги Звенигород – Руза. Далее у Захряпина стрела пересекала извилистую синюю нить реки Рузы и здесь сливалась с другой стрелой, определяющей направление удара 5-й армии, а затем выходила к историческим местам Бородинской битвы. В этих местах 5-я армия должна была соединиться с идущей из района Боровска соседней 33-й армией. Таким образом, овладев историческими местами Шевардино и Бородино, войска этих двух армий и кавкорпуса должны были окружить и уничтожить основную группировку войск можайского плацдарма противника.