Испытание, стр. 4
Разговор прервал адъютант. Он вошел в кабинет и передал Михайлину срочные телеграммы.
Прочтя первую из них про себя, генерал побагровел, выругался и, сложив ее пополам, положил под пресс.
Это был ответ на его предложение Генштабу. Михайлин просил у Генштаба разрешения ускорить приведение в боевую готовность приграничных укрепленных районов. Генштаб же в своей телеграмме сообщил, что сроки этих работ остаются без изменений.
Другую телеграмму он прочел вслух.
– Видите, что творится? – с возмущением сказал он Железнову. – Истребителей наших они не боятся: ведь им стрелять запрещено. «Ястребки» вокруг немецкого самолета крутятся, а ему что? То спустится, то вбок возьмет, а там, глядишь, граница – он дома. Что прикажете с ним делать?
– Стрелять! Надо же наконец заставить их выполнять договор! – сказал Железнов.
– Я тоже за это, товарищ полковник, но… нельзя!
Генерал подошел к столу и предложил Железнову сесть.
– Работаете сейчас над чем-нибудь? – спросил он, взял перо и поставил свою фамилию под предписанием, которое было заготовлено для Железнова.
– Работаю, товарищ генерал.
– Над чем?
– Над задачей, присланной штабом округа. Форсирование больших рек стрелковым корпусом.
– Ну и как?
– Трудно. Уж очень много расчетов. Самое сложное – это переправа танков. Средств переправочных дано мало, а танков много…
– Не хочется вас огорчать, но надо сказать, что сейчас на вооружение поступили более мощные танки, и они тяжелее существующих.
– Что вы говорите! – воскликнул Железнов. – Вот видите, новые трудности! Придется опять все снова пересчитывать.
– А вы не падайте духом. Решайте смелее! Ведь в принципе можно решить?
– Нет, товарищ генерал, здесь общий принцип не поможет. С увеличением веса танка меняются и подъемные средства переправ. Закон Архимеда всесилен, и ничего с ним не поделаешь.
– И все равно не унывайте! Тема очень актуальная, и ваше решение подскажет, какие же в конце концов нужны понтоны и переправочные парки. Может быть, и что-нибудь новое на ум придет. А для расчетов все же рекомендую взять тоннаж новых танков. – Михайлин поднялся и подошел к Железнову. – Кстати, мы сделали Наркому предложение о том, чтобы назначить вас сюда, в штаб округа. Так что вернетесь из командировки и заканчивать задачу будете, видимо, уже здесь. Я хотел, чтобы вы возглавили отдел укрепрайонов, но штаб решил использовать вас в оперативном отделе.
Он подал Железнову предписание:
– Поставленная задача вам ясна?
– Так точно, товарищ генерал. Все ясно!
Михайлин пожал Якову Ивановичу руку:
– Желаю вам всего хорошего. На днях буду на вашем участке. Если у вас возникнут вопросы, там на месте их и разрешим.
Яков Иванович вышел со смешанным чувством радости и беспокойства. Его радовало, что наконец-то он будет работать в этом большом штабе, где сможет полностью применить знания, полученные в академии Генштаба.
На улице к нему бросился Юра, поджидавший отца возле машины.
– Получил назначение? – повторил он услышанные от матери слова. – В Москву?
– Нет, пока не получил. В командировку, Юрик, ехать нужно.
– А назначение?..
– Назначение скоро будет. – Яков Иванович обхватил левой рукой сына за плечи и зашагал с ним к машине. – Поехали, товарищ Польщиков. Во Дворец пионеров.
– Папочка!.. – Юра захлопал в ладоши.
– Рад?
– Очень рад, товарищ полковник! – отрапортовал Юра, приложив руку к своей матросской бескозырке.
Когда они уже выехали на главную, Советскую улицу, он спросил:
– Что же мы скажем маме?
– А вот так, сынок, и скажем: пока еще назначения нет.
– А ты просил, чтобы тебя в Москву?..
– Просил, – впервые солгал сыну Яков Иванович.
– Раз просил, то уж назначат!..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Закрыв за дочерью дверь, Аграфена Игнатьевна окинула кухню хозяйским взглядом: все ли в порядке. Сняла с себя передник и повесила за дверью. Дневные заботы кончились, и она пошла в столовую отдохнуть за вязанием в любимом кресле.
В открытые настежь окна веял легкий ветерок, чуть покачивая цветы на подоконнике. Положив вязанье на колени, Аграфена Игнатьевна откинула голову на высокую спинку бархатного кресла и как бы забылась, распластав по подлокотникам натруженные руки. «Яков-то? Да ей и лучшего мужа желать не надо. Живем, что у Христа за пазухой – всего вдоволь. Не то, что мы в проклятое – при царе – время…»
Она невольно вспомнила свое далекое прошлое: горемычное житье впроголодь, тяготы безработицы – все то, что было четверть века назад. Она вновь увидела перед собой маленький домик с палисадничком. Как ей был дорог этот домик, где она прожила свою несладкую жизнь и в тяжких заботах вырастила детей!
И будто снова зазвучал рядом взволнованный голос дочери: «Там, на Смоленском, с забастовщиками Яшу арестовали… Он шел с Ильей Семенычем… у самого Семянникова завода на них налетели жандармы. Яша выхватил у Ильи Семеныча знамя и понес…»
Аграфена Игнатьевна вздрогнула и приоткрыла глаза. Сердце билось часто, тревожно, как и тогда. Она вспомнила, как, переполошившись, побежала в сарай, где Яков прятал запрещенные книжки…
Воспоминания вдруг прервались. За окном зазвенели ребячьи голоса.
Пересиливая дремоту, Аграфена Игнатьевна потянулась к подоконнику. Во дворе дрались ребята. По бескозырке на светлой голове одного из мальчишек в толпе она узнала внука.
– Я тебе покажу, какой я разноглазый! – крикнул Юра и с размаху ударил черноголового мальчугана.
К ужасу бабушки, вся толпа ребят навалилась на Юру и вместе с ним рухнула на землю.
– Стойте! Не смейте! Я вам сейчас, стервецы! – Аграфена Игнатьевна стучала своим маленьким старушечьим кулачком по подоконнику. – Юра, сейчас же домой!
Юра вынырнул из кучи ребят, оглянулся на окно и, махнув бабушке рукой, снова схватился с мальчишками: одного пихнул, второго прижал к стене и стал трясти за грудь. Ошеломленные таким оборотом дела, ребята опомнились только тогда, когда Юра поднял бескозырку, стряхнул с нее землю и зашагал к воротам.
– Беги! Домой беги! – истошно закричала бабушка, когда вся ватага бросилась за Юрой.
Но он, круто повернувшись, пошел мальчишкам навстречу. Тут Аграфена Игнатьевна не выдержала и побежала на лестницу.
В это время к дому подъехал Яков Иванович.
– Ты чего такой красный? – остановил он сына. Увидев высыпавшую за ворота ватагу, отец все понял.
– Драка? Эх ты, пионер! – Он подтолкнул Юру в парадное.
– Чего толкаешься?! – обиделся на отца Юра, остановился в темном углу лестницы и забормотал сквозь слезы: – Я им покажу, как дразниться! Так дам, что за Бугом слышно будет…
– Вот я тебе сейчас дам – так это точно! – Яков Иванович потянул сына за собой. – Живо домой!..
Сверху раздался голос бабушки:
– Покажи ему, Яшенька! Совсем от рук отбился, сорванец!..
– Ты бы послушал, как они дразнятся, так тоже бы дал сдачи! – закричал Юра.
При этих словах Яков Иванович невольно вспомнил, как его в детстве по-разному обзывали. И он так же, как Юра, бил обижавших его ребят. Но тогда за него, сироту, заступиться было некому… Почему же дразнят Юрку? Может быть, потому, что редко видят его с отцом, считают беззащитным? Как захотелось Якову Ивановичу надрать за сына уши этим сорванцам!
Он повернулся к Юре, притянул к себе и спросил:
– Ну, ты им дал как следует?
Юра, удивленный такой переменой в отце, нерешительно протянул:
– По первое число!
Увидев их обнявшимися, Аграфена Игнатьевна развела руками.
– Вот так сами и портите детей!.. – возмутилась она и в сердцах хлопнула дверью.
После ужина Нина Николаевна стала собирать мужа в дорогу. В большой чемодан положила надувную подушку, нитки, иголки, принадлежности для мытья и бритья. Маленький чемоданчик наполнился съестным. Среди копченостей, масла, сахара и прочей снеди оказалась еще и баночка клубничного варенья.