Странствие Парка, стр. 18

Теперь кое-что прояснилось. Если она развелась с отцом, то, наверно, совсем по-другому отнеслась к известию о его смерти. Может, чувствовала свою вину. Может, она во всем виновата?

— Ты в порядке?

Фрэнк это сказал-таки. Значит, виновата она, не он. Фрэнк ведь произнес «ты в порядке?». Именно такой знак Парк просил у Бога. Ну, не совсем, но почти такой, почти. Развелись? Как можно одновременно быть мертвым и в разводе? Если твой муж умер, разве это не отменяет развод? Или все наоборот? Голова у мальчика горела, мысли путались.

— Ты готов вернуться? — Фрэнк с беспокойством смотрел на племянника. — Мне, правда, жаль, сынок. Зря я затеял… не я должен был тебе рассказать.

Парк стоял и внимательно разряжал винтовку. У него не хватило духу на последний выстрел. Он не принадлежит этому дому. С ним развелись. У него больше нет отца, даже мертвого отца. И дедушка не его, и дядя, и ферма — все не его. Мама знала, что так будет. Что он тут делает в таком случае? Теперь понятно, почему все к нему так странно здесь относятся. Он не принадлежит этой семье. Как мило было с их стороны вообще разрешить ему приехать. Они его не хотели. Они ведь ему даже не родственники теперь.

— Ты в порядке? — снова спросил Фрэнк.

Он кивнул, протянул винтовку и патрон дяде и забрался в машину. Что же делать?

Фрэнк положил винтовку и коробку с патронами в кузов, затем молча убрал мишень в сарай. Он сел и завел машину прежде, чем снова посмотреть на мальчика. Потом бросил быстрый взгляд в его сторону, когда поворачивался, чтобы дать задний ход. Дальше Фрэнк переключил передачу и откашлялся, как будто собирался снова заговорить, но промолчал. Вместо этого он рванул вперед и, прыгая на кочках больше обычного, машина помчалась к дому.

Парк лежал без сна, прислушиваясь, не раздастся ли крик. Старый дом был полон звуков. Он слышал, как внизу в коридоре тикают дедушкины часы: тик-так, тик-так, слышал приглушенные сонные звуки из коровника, время от времени раздавалось мычание теленка. Еще дальше на что-то гортанно жаловались овцы, трактор переключил передачу на съезде с дороги, на шоссе шуршали колеса машины. Один раз ему послышался скрип, будто кто-то бродит по ночному дому, но сколько он ни прислушивался, звук не повторялся.

Что делать, если он услышит крик? Спуститься и снова встретиться со стариком? И снова испугаться и убежать? Попробовать с ним заговорить? Еще раз его расстроить? Может, даже вызвать новый удар? Он поднял и расправил одеяло вокруг себя. Что же лучше сделать? Наверно, Фрэнк пытался ему рассказать, когда проговорился про развод. И он пропустил все самое важное, зациклившись на этом противном разводе.

Но развод? Она намеренно выкинула из их жизни загорелого летчика. Как она могла? Парк постарался представить лицо отца. Он старался вспомнить фотографию, но видел лишь наклон головы и сдвинутую фуражку. Лицо было размыто, словно не в фокусе. Мальчик прищурился и попробовал представить имя отца на черном граните. Протянул правую руку в темноту и постарался ощутить теплоту камня, восстановить в памяти те минуты, когда отец был для него реален. Тело мальчика затряслось от беззвучных рыданий, слез не было.

11. Король отправляется на прогулку

Шлеп! Что-то мокрое и холодное упало на лицо, моментально прогнав сон. Конечно, она снова стояла у кровати. Такого маленького роста, что подбородком едва доставала до подушки.

— Подъем! — скомандовала она.

В ответ он швырнул мокрую тряпку ей в лицо, но она ловко увернулась.

— Фрэнк говорить идти доить.

— Я встаю. Теперь уходи! Иди отсюда!

— Я ждать, — жеманно возразила Тхань, — а то ты дальше спать.

— Я проснулся. Господи, я не могу одеться, пока ты не уберешься отсюда!

В ее глазах заплясали бесенята:

— Почему?

— Да выйди же, наконец! И забери с собой эту грязную тряпку!

Она постояла еще минуту, явно наслаждаясь эффектом, потом повернулась, широко распахнула дверь и ушла, оставив тряпку лежать на полу.

Парк соскочил с кровати, в два прыжка добрался до двери, вышвырнул тряпку вон и захлопнул за ней дверь. Пакость! Он вспотел, хотя утренний воздух был прохладным, и, когда одевался, одежда прилипала к телу. Наконец мальчик собрался. Он глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы успокоиться прежде, чем выйти из комнаты.

Тхань не было, но мерзкая тряпка лежала на полу и ухмылялась. Мальчик взял и наступил на нее по пути вниз.

Фрэнк был так терпелив, что Парку хотелось закричать. Он не знал, что хуже: нахальство девчонки или тихие, монотонные объяснения дяди. Все говорило ему: ты дурак, ты идиот, ты ничего не понимаешь.

Ты опозорил рыцарскую честь. Отныне меч, которым сражался твой отец, не будет висеть у тебя на поясе. Ты оказался недостоин благородного девиза, начертанного на щите, поэтому ты больше не имеешь права его носить. А без меча и щита что за нужда в копье и доспехах? Иди, презренный и подлый человек, опорочивший образ рыцарства. Иди и скитайся в безлюдных краях, подальше от мира чести и доблести, чтобы ничто не напоминало о твоем благородном прошлом…

Мысль пришла ему в голову, когда он сжимал-тянул. Ему больше незачем тут оставаться. Он им не нужен. Он расстроил старика. Он не принадлежит этому дому. Все просто. Парк вдруг успокоился. Я смогу дойти до города пешком. Здесь идти не сильно дальше, чем дома до остановки автобуса, и у меня не так много вещей. Я пойду в город и сяду на ближайший автобус до Вашингтона. Они должны ходить каждый час или около того.

— Он уехал.

— Но почему? Почему? Почему он уехал, даже не попрощавшись? Мы не успели его поблагодарить.

— Он не ждет благодарности. Вы должны это знать. Он отшельник. Легенда говорит, что когда-то он был одним из благороднейших рыцарей Круглого Стола, но потом из-за какого-то ужасного греха…

— Он давно искупил свой грех.

— Конечно, искупил, но все равно продолжает скитаться, совершая разные добрые дела.

— Я хочу, чтобы ты сегодня познакомился с полковником, — Фрэнк произнес это своим обычным тихим голосом из-за очередной коровы.

— Что? — Парк подпрыгнул так, что корова дернулась и задней ногой чуть не опрокинула ведро. Мальчик успел его подхватить. — Что?

— Я еще раз обо всем подумал, — продолжал дядя, — может, он немножко и расстроится, но он все равно должен о тебе узнать. Зря я это откладывал.

Хаааа.

— Все и так хорошо. Правда, — Парка прошиб пот. — Я не хочу его беспокоить. Он ничего про меня не знает. И не нужно.

— Он должен о тебе знать. Ты его внук, продолжение рода.

— Но я разведен. Вы сами сказали.

Фрэнк усмехнулся и тут же посерьезнел.

— Ты не разведен. Развелись твои родители.

Парк напрягся. Зря Фрэнк над ним смеется.

— Я знаю. И все равно, все теперь по-другому.

— Только потому, что так решила твоя мама. Пойми, я не осуждаю ее, у нее были на то причины. Но ты все равно член нашей семьи.

«Так я и поверил», — подумал Парк, но ничего не сказал.

— Из меня плохой утешитель, я знаю.

— Все в порядке, — сухо ответил мальчик.

«Только смеяться надо мной не надо».

Фрэнк встал и понес свое ведро в сепараторную. Когда вернулся, подошел к Парку.

— Я зайду в дом после завтрака.

— Нет! То есть я не хочу его расстраивать.

Фрэнк положил руку мальчику на плечо. Если дядя и заметил, что Парк весь дрожит, то не подал виду.

— Не переживай, все будет хорошо, — сказал он.

Теперь ошибки быть не могло. Фрэнк произнес заветную фразу. Днем позже, но все будет хорошо. Итак. Что Бог имеет в виду? Фрэнк не сказал все хорошо, он сказал все будет хорошо. Так что Бог имеет в виду? Что Парку нужно немножко подождать? И не уезжать сегодня? Пусть Фрэнк отведет его к старику? Хаааа. Нет, он не сможет. Не сможет снова войти в ту комнату и посмотреть ему в глаза.