Федька Сыч теряет кличку, стр. 30

Сыч сразу преобразился. Серые глаза тревожно метнулись, губы сжались, он понял, что сейчас произойдет что-то страшное.

– Я давно хотел тебе сказать, – произнес с усилием Андрюшка, – да вот как-то не мог… А тут твой отец помер… Ну я и… В общем, Федька, я все знаю про тебя…

– Что, что знаешь?!

– Ну… что ты воруешь…

Андрюшка увидел, как Сыч побледнел, на носу у него заблестели мелкие капельки пота, но Андрюшка решил во что бы то ни стало высказать все до конца. Он рассказал про церквушку, где увидел Федьку с узлом, рассказал, как они с Тимкой нашли люк в подземелье, и выложил всю сегодняшнюю историю. С каждой Андрюшкиной фразой Сыч бледнел все больше, лицо у него стало каким-то зеленоватым. Андрюшка встревожился, торопливо и сбивчиво забормотал:

– Да ты что, Федька? Ты не бойся, мы что-нибудь придумаем… Тебя не арестуют… Мы выручим… Я и шел к тебе для этого.

Но Сыч или не слышал Андрюшкиных уговоров, или не понимал. Он стоял, словно каменный – не шевелясь и даже ни разу не моргнув. Андрюшка испугался – вдруг что-нибудь случится с Федькой. Он тронул его за плечо. Но Сыч неожиданно отбросил Андрюшкину руку:

– Выслеживал, да? Шпионил? А сам другом прикидывался, да? Иди, иди, заявляй в милицию теперь! Спасибо скажут!

Обида захлестнула Андрюшку.

– Эх ты! – крикнул он. – Если бы я хотел тебе плохого, то давно сообщил в милицию. Ни на что бы не посмотрел. Я и сегодня прибежал, чтобы предупредить тебя, а он… – Андрюшка замолчал, сдерживая негодование.

У Сыча мелькнула мысль, что и в самом деле Андрюшка мог уже давно заявить о нем в милицию. Но ведь не заявил. Даже к себе водил, зная, что он воришка. Как он сразу не сообразил этого? Значит, Андрюшка по-настоящему добра желает? Значит, он и сейчас прибежал помочь ему? Как будто легче стало Сычу. Он уже не злобно, а со скрытой надеждой глянул на друга.

– Не ходи в милицию…

– Нельзя. Кто с тобой в ту ночь в церквушку ходил? Сенька? Петро? Они же и магазин грабили? Еще трое? Это же настоящие враги. Нет уж, Федька, как хочешь думай, а в милицию я пойду. Что, тебе это ворье жалко?

Федька с болью крикнул:

– Себя жалко, а не их! Ведь и меня возьмут! Я ведь тоже воровал.

Андрюшка с минуту думал, потом обрадованно:

– А ты у нас пересидишь пока. Посчитают, что ты убежал. А через месяц все забудут о тебе.

Федька, все такой же бледный, потрясенный, нашел в себе силы улыбнуться, сказать:

– За кого ты меня принимаешь?

Да, за кого его принимает Андрюшка? Что скажет дядя Боря, узнав, что его племянник негодяй? Скверно сложилась жизнь у Сыча. Очень скверно.

Он вспомнил Петра, который, однажды выпив, наставлял его на путь истины. «В нашем деле главное – не плошать. Хорошо «поработал» – месяц, а то и два князем живи. Но уж коли попался – терпи. Однако бояться тюрьмы – не бойся. Тюрьма – не могила. Оттуда возвращаются… Да и сидят там не звери, а такие же люди, как мы с тобой… Для чего тебе говорю это? А для того, чтоб шел смело, не оглядывался на милицейскую фуражку!»

Ему заранее готовили судьбу негодяя. Что ж, Сыч уже прошел полдороги этого пути, уже попался, и его ждет та страшная жизнь в тюрьме, о какой часто рассказывали Петро и Сенька, и о которой Сыч не мог слушать без ужаса. Он представил себя идущим под охраной милиционера, и даже озноб прошиб. «Нет, нет, не дамся!» – чуть криком не закричал Сыч.

Он взглянул на Андрюшку. Тот стоял и о чем-то думал. «Ему хорошо. Ему не страшно. Его не поведут в милицию!»

До слез захотелось быть на месте Андрюшки, на месте других таких же ребят, которым нечего опасаться и дрожать, которые играют, смеются и веселятся, не думая, что за ними следит, не мигая, суровый милицейский глаз.

– Пропал, пропал я… – шепчет Сыч. «Эх, была бы мама!» – как острая боль, появилась мысль.

Но мамы нет. Нет отца. Никого нет, кто помог бы Сычу в этот тяжелый час. Что ж, он уже не маленький. Сам постоит за себя. Нет, он не будет прятаться, не будет где-то отсиживаться, как ему предлагает Андрюшка.

А что он сделает? В памяти всплыли печальные глаза мамы. Она смотрит на него и будто подбадривает: «Ну, ну, сынок, думай… Думай, Федюнька. Я мечтала, что ты большим человеком станешь. А ты?.. Думай, Федюнька. Сегодня самый трудный день для тебя. Думай, сыночек, правильно думай…»

Сыч тряхнул головой: мамы нет. Есть пустырь, залитый солнцем, есть он, Федька Сыч, и его друг Андрюшка.

– Федьк, а может, тебе уехать? А? Мы с Тимкой денег наскребли бы…

Славный парень этот Андрюшка. Но нет, не нужны Сычу деньги. Теперь ему ничего не нужно. Он знает, что делать.

– Спасибо тебе, Андрюшка. Не надо мне денег, – хрипло говорит Сыч. – Я сам пойду в милицию и расскажу все…

– Молодец, Федька! Ох какой молодец, даже сам не понимаешь! Иди, Федька. Тебе ничего не будет. Мы поможем.

– Только вот… – произнес Сыч, словно не слыша Андрюшки, – боязно одному-то идти туда… в милицию. – И смотрит в Андрюшкины глаза своими большими, серовато-синими, в которых и решимость, и страх, и мольба.

– Идем, Федька, идем. Я с тобой. Ты только не волнуйся. Ребята медленно двинулись ко двору. Там их поджидали Тимка и Светка.

– Ну как?

– Сейчас с Федькой в милицию пойдем…

И Тимка, и Светка крепко пожали руку Федьке Макарову.

– Не бойся, Федька, все будет хорошо!

ГЛАВА 23

Робко вошли ребята в милицию. В длинном коридоре остановились: в какую дверь входить? Андрюшка ткнулся в одну – заперта, в другую – тоже.

– Выходной у них, что ли? – мрачно произнес он.

Сыч беспокойно огляделся. «Уйду, – мелькнула мысль. – Уйду, пока не поздно!» Но в коридор вошел высокий подтянутый офицер.

– Товарищ Ливанов! – позвал Андрюшка. Это был участковый уполномоченный, тот самый, который проводил родительское собрание, когда ребята совершили налет на стройку. Офицер остановился, выжидательно глянул на Андрюшку.

– Товарищ Ливанов, у нас важное дело… Мы одну тайну знаем…

Ливанов улыбнулся.

– Так-таки тайну? И, конечно, страшную?

Андрюшка кивнул. Ливанов взглянул на часы и все с той же широкой улыбкой произнес:

– Тогда вам нужно к капитану Мазурову. Он любит страшные тайны. Идемте.

Остановились возле двери, на которой Андрюшка успел прочесть табличку: «Следователь». В кабинете за столом сидел пожилой капитан с веселыми карими глазами. Когда ребята и Ливанов вошли, капитан встал.

– Товарищ капитан, – сказал Ливанов. – Эти ребята знают «страшную» тайну. Я бы тоже с удовольствием послушал их, да беда, тороплюсь.

– О! – воскликнул капитан. – Тогда, ребятки, садитесь, прошу. Вот здесь. – И указал на два кресла возле стола. Ребята примостились на краешках.

Сыч тоскливо смотрел в пол, нервно теребя пальцами кепку.

– Ну-с, молодые люди, – капитан закурил, – готов слушать вашу тайну.

Оказалось: не так-то просто взять и рассказать о своих проступках. Сыч беспомощно взглянул на Андрюшку, но и тот чувствовал себя неважно. Ребята настолько оробели, настолько растерялись, что долго не могли вымолвить ни слова. Вся затея идти с повинной в милицию представилась Сычу совершенно безнадежной и глупой. «Эх, пропал я, – мелькнула горькая и запоздалая мысль. – Зря пришел. Как дурак, попался…» Капитан весело посматривал на смущенных ребят.

– А мне, ребятки, не очень интересно слушать, как вы молчите. Туда ли вы пришли?

– Туда…

– Ну, тогда рассказывайте.

Ребята переглянулись. «Хочешь, я расскажу?» – взглядом спросил Андрюшка. «Нет. Я сам», – так же ответил Сыч и глухо произнес:

– Я пришел… Мы пришли… Словом, мы знаем, кто обворовал промтоварный магазин в старом городе…