За рекой, в тени деревьев, стр. 32
— Он мог меня не пригласить именно потому, что этого хотел.
— Верно, — сказал полковник, обдумывая эту догадку. — Что будешь есть?
— Тут очень невкусно кормят утром, и потом я не люблю площадь, когда она затоплена. У нее такой унылый вид, и голубям некуда сесть. Весело бывает попозже, когда дети прибегают играть. Пойдем завтракать в «Гритти»?
— Тебе туда хочется?
— Да.
— Ладно. Позавтракаем там. Я, правда, уже поел.
— Да ну?
— Я выпью кофе с горячими слойками, а если есть не захочется, хотя бы в руках подержу. Ты очень голодна?
— Ужасно, — призналась она простодушно. — Тогда мы проделаем всю процедуру как следует. Тебе от одного слова «завтрак» станет противно.
Когда они шли, ветер дул им в спину и развевал ее волосы веселее, чем знамя; держа его крепко за руку, она спросила:
— А ты меня еще любишь при резком холодном свете венецианского утра? Он ведь правда такой резкий и холодный, да?
— Я люблю тебя, хотя он и резкий и холодный.
— Я любила тебя всю ночь, когда бежала в темноте на лыжах.
— Как это тебе удавалось?
— Лыжня была такая, как всегда, но только кругом темно и снег не светлый, а темный. А идешь на лыжах I обыкновенно: не торопясь, легко.
— И ты бежала на лыжах всю ночь? Сколько же ты прошла?
— Нет, не всю. Потом я крепко спала, а когда проснулась, мне было хорошо. Ты лежал рядом и спал, как ребенок.
— Я не был рядом с тобой, и я не спал.
— Но сейчас ты со мной, — сказала она и прижалась к нему еще крепче.
— И мы почти дошли.
— Да.
— А я тебе уже говорил, что я тебя люблю?
— Говорил, но скажи еще раз.
— Я люблю тебя, — сказал он. — Говорю тебе это прямо и официально.
— Говори как хочешь, если только это правда.
— Молодец, — сказал он. — Ты добрая, славная и красивая девушка. Повернись-ка на мосту в профиль, и пусть ветер треплет твои волосы.
— Ну, это легко, — сказала девушка. — Вот так? Он посмотрел, увидел ее профиль, утреннюю свежесть кожи, грудь, приподнимающую черный свитер, глаза, прищуренные от ветра, и сказал:
— Да, так.
— Ну и слава богу, — сказала она.
ГЛАВА 25
Gran Maestro посадил их за столик у окна, выходившего на Большой канал. В ресторане, кроме них, никого не было.
Вид у Gran Maestro с утра был здоровый и праздничный. По утрам он забывал о своей язве, да и о сердце так же. Когда у него ничего не болело, он старался не думать о боли.
— Мой товарищ рассказывает, что ваш рябой соотечественник завтракает в постели, — поведал он полковнику. — Сюда, правда, могут прийти несколько бельгийцев. «Храбрейшие из них были белги», — процитировал он. — Есть у нас тут и парочка pescecani; сами знаете, откуда их принесло. Но они переутомились и, по-видимому, будут есть, как свиньи, у себя в номере.
— Отлично доложили обстановку, — сказал полковник. — Проблема, которую нам надо решить, Gran Maestro, состоит в том, что я уже поел у себя в номере, как тот щербатый и ваши pescecani. А вот эта дама…
— Молодая девушка, — поправил его Gran Maestro, улыбаясь во весь рот. Настроение у него было хорошее, ибо день еще только начинался.
— Эта молодая девушка хочет так позавтракать, чтобы никогда уже больше к этому не возвращаться.
— Понятно, — сказал Gran Maestro; он поглядел на Ренату, и сердце у него в груди перекувырнулось, как морская черепаха в океане. Редкостное ощущение, мало кому на этом свете удается его пережить.
— Что ты будешь есть, дочка? — спросил полковник, любуясь ее утренней, ничем не прикрашенной красотой.
— Все подряд.
— Может, ты все-таки уточнишь?
— Чай вместо кофе и все, что Gran Maestro удалось для меня припасти.
— Старыми запасами, дочка, я вас кормить не буду.
— Дочкой зову ее только я.
— Я это сказал от души. Мы можем fabricar 49 rognons 50, зажаренные с шампиньонами. Грибы собрали люди, которых я хорошо знаю. Или вырастили у себя в сыром погребе Могу подать омлет с трюфелями — их вырыли очень благородные свиньи. И канадскую грудинку, полученную но случаю из самой Канады.
— Все равно откуда, — сказала девушка, улыбаясь и не теша себя пустыми иллюзиями.
— Все равно откуда, — серьезно повторил полковник. — Я-то уж знаю откуда. Ну ладно, пошутили, и хватит. Давайте теперь поедим.
— Если это не очень нескромно, я бы и сама была за это.
— А мне принесите флягу вальполичеллы.
— И больше ничего?
— Порцию грудинки, если она и правда из Канады. Он поглядел на девушку, потому что теперь они остались одни, и сказал:
— Ну, как ты, прелесть моя?
— Наверно, я очень хочу есть. Но спасибо тебе за то, что ты сегодня добрый так долго.
— Мне это не было трудно, — объяснил полковник по-итальянски.
ГЛАВА 26
Они сидели за столиком и любовались, как утренний беспокойный свет золотит воду канала. Теперь, на солнце, вода была уже не серая, а желто-серая, и волны шли навстречу отливу.
— Мама уверяет, будто не может подолгу жить в Венеции, потому что тут нет деревьев, — сказала девушка. — Она то и дело уезжает за город.
— Все ездят за город, — сказал полковник. — Мы могли бы посадить деревья и здесь, если бы нашли дом с мало-мальски приличным участком.
— Я больше всего люблю ломбардские тополя и платаны, но я в этом плохо разбираюсь.
— Я тоже их люблю, однако мне нравятся и кипарисы и каштаны. Обыкновенные каштаны и конские. Но настоящих деревьев, дочка, ты не увидишь, пока мы не поедем в Америку. Вот тогда ты посмотришь, что такое белая сосна или желтая сосна.
— А мы их увидим, когда поедем путешествовать и будем останавливаться на всех заправочных и общественных станциях, или как там они у вас называются?
— Туристские лагеря, — сказал полковник. — Мы будем там останавливаться, только не на ночь.
— Мне ужасно хочется подкатить к общественной станции, шваркнуть об стол деньги и крикнуть: «А ну-ка, Мак, заправь машину и проверь масло!» — как это делают во всех американских романах и фильмах.
— Их называют заправочные станции.
— А что же тогда общественная станция?
— Общественные бывают не станции, а уборные. Куда ты заходишь, когда…
— А-а… — сказала девушка и покраснела. — Извини, пожалуйста. Я ужасно хочу научиться правильно говорить по-американски. Но, наверно, еще долго буду путать, как ты по-итальянски.
— Язык у нас очень простой. И чем дальше на Запад, тем он проще и яснее.
Gran Maestro подал завтрак, и хотя блюда были покрыты серебряными крышками, они почувствовали аромат жареной грудинки и почек, отдающий темным, приглушенным душком тушеных грибов.
— Выглядит это все просто чудно, — сказала девушка. — Большое спасибо, Gran Maestro. Хочешь, я буду разговаривать по-американски? — спросила она полковника. — А ну-ка, приятель, вали сюда! — произнесла она коротко, ткнув рукой, как рапирой. — Жратва мировая!
Gran Maestro ответил:
— Благодарю вас, сударыня.
— Как правильнее сказать: шамовка или жратва? — спросила девушка.
— Одинаково.
— А на Западе так разговаривали, когда ты был маленький? Что там говорят за завтраком?
— Завтрак подавал сам повар. Он бы сказал: «А ну-ка навались, сучьи дети, не то я вышвырну все на помойку!» — Мне это надо выучить и сказать у нас в имении. Как-нибудь, когда к нам приедет в гости английский посол со своей очень скучной женой, я подучу лакея сказать:
«А ну-ка навались, сучьи дети, не то я вышвырну все на помойку».
— Гость мигом вылетит как пуля, — сказал полковник. — Но опыт будет интересный.
— Научи, что мне сказать по-настоящему, по-американски этому рябому, если он, конечно, появится. Я тихонько шепну ему на ухо, будто назначаю свидание, как когда-то делали дамы.