Пособник, стр. 60

Макданн открывает дверь в гараж, я вижу «мерседес» и думаю: в машине, в багажнике. Я вижу чемоданы; бог ты мой, и в них тоже.

Мне худо. Я начинаю кашлять. Макданн и остальные полицейские осматривают чемоданы, машину, они словно и не видят большого черного мусорного бака на колесиках. Я отхожу в сторону и прислоняюсь к стене, прислушиваюсь к их разговору, смотрю, как они открывают, поднимают, заглядывают, а этот большой черный бак стоит себе всеми забытый, этакая темная дура на фоне дневного света; легкий ветерок закручивает в воздухе листья и пыль, несколько листьев залетают внутрь и ложатся на выкрашенный белой краской гаражный пол. Макданн заглядывает под машину. Бюрал и еще один полицейский снимают верхние чемоданы и коробки у стены, чтобы заглянуть в нижние. Натягивая полиэтиленовые перчатки, по дорожке возвращаются двое полицейских из второй патрульной машины.

Все, я больше не могу ждать, отталкиваюсь от стены, и в это время в гараж входит Ивонна; я ковыляю к пузатому мусорному баку высотой метра полтора. Чувствую, как смотрят на меня остальные, чувствую у себя за спиной Ивонну. Кладу руку на гладкую поверхность пластиковой крышки бака и закашливаюсь. Поднимаю крышку.

В нос ударяет подозрительный запах гниения — слабоватый и смешанный с другими. Бак пуст.

Изумленно смотрю в бак; я потрясен, хотя потрясаться вроде и нечем. Отшатнувшись, роняю крышку на место.

Натыкаюсь на Ивонну, она поддерживает меня. Порыв ветра снова проникает внутрь через поднятые гаражные двери, одна из них, качнувшись, скрипит. Затем наверху раздается треск, и средняя секция дверей внезапно падает перед носом двух полицейских, идущих по дорожке; я отскакиваю назад, и в тот момент, когда сноп света снаружи исчезает, перекрытый дверными створками, поднявшими при ударе облачко пыли.

Ивонна издает резкий короткий крик, и я вижу Уильяма. Уильям в запястьях и коленях привязан к внутренним скобам двери веревками и лентой, на голове у него черный мешок для мусора, туго затянутый на горле такой же черной лентой. Тело его обмякло.

Я отворачиваюсь, складываюсь пополам и кашляю, кашляю, изо рта у меня вдруг начинает хлестать кровь, пятная красным белый гаражный пол, и в этот миг одиночества я сквозь слезы вижу, как Макданн подходит к Ивонне и кладет руку ей на плечо.

Она отворачивается от него, от Уильяма, от меня и прячет лицо в ладонях.

Глава двенадцатая

Дорога на Басру

Маленький скоростной катер огибает невысокий остров. Остров порос вереском и ежевикой, да еще на нем растут несколько малорослых деревьев — в основном ясени и серебристые березы. Сквозь кусты и деревья, торчащие среди пожелтевшего папоротника и выцветшей, усыпанной опавшими бурыми листьями травы, проглядывают серо-черные стены, руины с обвалившимися крышами, покосившиеся надгробия и памятники. Небо цвета вороненой стали повисло над самыми головами.

Лох-Брюс тут, среди низких голых гор вблизи моря, сужается до какой-нибудь сотни метров; эта излучина в проливе почти целиком занята маленьким островом-кладбищем.

Уильям давит на газ и сразу же отпускает педаль, и катер резко рвется вперед к маленькой пристани, косо спускающейся в спокойную темную воду. У камней пристани древний вид. Они разной величины — в основном довольно крупные, а из полированной глади верхних камней торчат тронутые временем железные кольца, установленные в круговых выемках. Мы отчалили от выложенного такими же камнями спуска, под углом примыкающего к дороге и проложенного между деревьями в поросшей кое-где тростником траве.

— Эйлеан-Дуб — черный остров, — объявляет Уильям; катер по инерции подплывает к пристани. — Земля, где покоятся кости предков… по линии моей матери. — Он обводит взглядом пологие холмы и горы покруче на севере. — Почти все это принадлежало нам.

— До огораживания [95] или после? — спрашиваю я.

— И до и после, — усмехается Уильям.

Энди прикладывается к плоской карманной фляге. Он предлагает виски мне, я не отказываюсь. Энди причмокивает губами и оглядывается — можно подумать, он пьет тишину.

— Милое местечко.

— Для кладбища, — говорит Ивонна.

Она сидит, нахмурившись и съежившись, хотя на ней теплый лыжный костюм: пуховик и большие перчатки.

— Йа, — говорю я с доморощенным американским акцентом. — Не слишком ли мрачно для кладбища, а, старина? Послушай, Билл, нельзя ли сюда что-нибудь веселенькое? Типа пары надгробий с неоновой подсветкой, говорящие голограммы усопших, и еще не забыть подставку для цветов, а на ней такие миленькие пластмассовые бутончики. Для молодежи поездка на поезде с призраками; некробургеры с настоящим мясом покойников в вакуумной упаковке в форме гробиков и прогулки с ветерком на похоронной гондоле из «А теперь не смотри». [96]

— Забавно, что тебе это пришло в голову, — говорит Уильям, откидывая назад прядь своих светлых волос и перевешиваясь за борт, чтобы рукой оттолкнуться от камней пристани. — Я когда-то устраивал лодочные поездки сюда из отеля.

Он закрепляет пару белых пластиковых кранцев [97] на борту катера и перепрыгивает на пристань с носовым концом в руках.

— И что, местные не возражают? — спрашивает Энди, вставая и подтягивая корму к пристани.

Уильям чешет затылок.

— Не так чтобы очень. — Он привязывает носовой конец к железному кольцу. — Однажды похоронная процессия появилась в тот день, когда тут одна компания устроила пикник; получился скандальчик.

— Ты хочешь сказать, здесь все еще хоронят? — говорит Ивонна, принимая руку Уильяма, который вытаскивает ее на пристань; она неодобрительно качает головой и отворачивается.

— Ну да, черт подери! — говорит Уильям, в это время вылезаем и мы с Энди.

По правде говоря, на ногах мы стоим не очень твердо, так как не успели толком протрезветь к утру, когда поднялись (около полудня) в доме родителей Уильяма в верхней части озера, к тому же мы время от времени прикладывались к фляжкам с виски — сначала к моей, а потом к его — во время двадцатикилометровой поездки по озеру.

— Понимаете, — говорит Уильям, потирая ладони, — именно поэтому я и решил свозить вас, ребятки, сюда — чтобы вы посмотрели, где я хочу быть похороненным. — Он блаженно улыбается жене. — И ты тоже, голубоглазая, если пожелаешь.

Ивонна в упор смотрит на него.

— Нас могли бы похоронить вместе, — счастливым голосом говорит Уильям.

Ивонна недовольно хмурится и проходит мимо нас, направляясь в глубь острова.

— А ты, конечно же, захочешь, как всегда, сверху.

Уильям хохочет, потом мы направляемся за Ивонной через траву к разрушенной часовне, и Уильям на мгновение напускает на себя удрученный вид.

— Я имел в виду — бок о бок, — жалобно говорит он.

Энди фыркает и заворачивает колпачок фляжки. Выглядит он похудевшим и ссутулившимся. Это была моя идея — съездить на западный берег. Я напросился с Энди на долгий уик-энд к Уильяму и Ивонне в родительском доме Уильяма на берегу озера вовсе не ради своего удовольствия (я начинаю ревновать Ивонну, когда они с Уильямом впадают в это воскресное настроение — «веселимся до упаду»), а потому что это была первая моя идея за долгое время, которую Энди не отмел с порога. Клер умерла полгода назад, и, если не считать месяца, который Энди провел в Лондоне, истощая свои карманы и здоровье в ночных клубах, после чего впал в еще более глубокую депрессию, он все это время проторчал в Стратспелде. Я испробовал десяток различных способов, чтобы вытащить его оттуда, — все бесполезно, и только на это предложение он отреагировал.

Думаю, Энди просто питает слабость к Ивонне, а Уильям вызывает у него какой-то нездоровый интерес — большую часть нашего пути через озеро Уильям рассказывал о своей безнравственной инвестиционной политике: намеренное вложение денег в торговлю оружием, в табачные компании, хищнические горнодобывающие отрасли, в концерны, ведущие вырубку тропических лесов, и все в таком роде. Согласно его теории, если хорошо вложенные «нравственные» деньги выводятся из игры, то возрастают дивиденды на хорошо вложенные, но грязные деньги, которые приходят на место нравственных. Я решил было, что он шутит, Ивонна делала вид, что не слушает его, но Энди воспринимал его слова вполне серьезно, а по одобрительной реакции Уильяма я заподозрил: парень не шутил.