Прощай, оружие!, стр. 20
– О чем же мне думать?
– О чем хочешь. О чем хочешь, только не о нас с тобой. Думай о своих родных. Или о какой-нибудь другой девушке.
– Нет.
– Ну, тогда читай молитву. Это произведет прекрасное впечатление.
– А может быть, я не буду болтать.
– Возможно. Не все ведь болтают.
– Вот я и не буду.
– Не хвались, милый. Пожалуйста, не хвались.
Ты такой хороший, не нужно тебе хвалиться.
– Я ни слова не скажу.
– Опять ты хвалишься, милый. Совсем тебе ни к чему хвалиться. Просто, когда тебе скажут дышать глубже, начни читать молитву, или стихи, или еще что-нибудь. Тогда все будет хорошо, и я буду гордиться тобой. Я вообще горжусь тобой. У тебя такая чудесная температура, и ты спишь, как маленький мальчик, обнимаешь подушку и думаешь, что это я. А может быть, не я, а другая? Какая-нибудь итальянская красавица?
– Нет, ты.
– Ну конечно, я. И я тебя очень люблю, и Валентини приведет твою ногу в полный порядок. Как хорошо, что мне не придется быть при этом.
– А ты будешь дежурить ночью?
– Да. Но тебе будет все равно.
– Увидим.
– Ну, вот и все, милый. Теперь ты совсем чистый, и снаружи и внутри. Скажи мне вот что: сколько женщин ты любил в своей жизни?
– Ни одной.
– И меня нет?
– Тебя – да.
– А скольких еще?
– Ни одной.
– А скольких – как это говорят? – скольких ты знал?
– Ни одной.
– Ты говоришь неправду.
– Да.
– Так и надо. Ты мне все время говори неправду. Я так и хочу. Они были хорошенькие?
– Я ни одной не знал.
– Правильно. Они были очень привлекательные?
– Понятия не имею.
– Ты только мой. Это верно, и больше ты никогда ничей не был. Но мне все равно, если даже и не так. Я их не боюсь. Только ты мне не рассказывай про них. А когда женщина говорит мужчине про то, сколько это стоит?
– Не знаю.
– Ну конечно, ты не знаешь. А она говорит ему, что любит его? Скажи мне. Я хочу знать.
– Да. Если он этого хочет.
– А он говорит ей, что любит ее? Скажи. Это очень важно.
– Говорит, если хочет.
– Но ты никогда не говорил? Верно?
– Нет.
– Нет, верно? Скажи мне правду.
– Нет, – солгал я.
– Ты не говорил, – сказала она. – Я так и знала, что ты не говорил. Ты милый, и я тебя очень, очень люблю.
Солнце высоко стояло над крышами, и я видел шпили собора с солнечными бликами на них. Я был чист снаружи и внутри и ожидал прихода врача.
– Значит, так? – сказала Кэтрин. – Она говорит все, что ему хочется?
– Не всегда.
– А я буду всегда. Я буду всегда говорить все, что ты пожелаешь, и я буду делать все, что ты пожелаешь, и ты никогда не захочешь других женщин, правда? – она посмотрела на меня радостно. – Я буду делать то, что тебе хочется, и говорить то, что тебе хочется, и тогда все будет чудесно, правда?
– Да.
– Ну, вот ты и готов к операции. А теперь скажи, чего бы тебе хотелось сейчас?
– Иди ко мне.
– Хорошо. Иду.
– Ты моя очень, очень, очень любимая, – сказал я.
– Вот видишь, – сказала она. – Я делаю все, что ты хочешь.
– Ты у меня умница.
– Я только боюсь, что ты еще не совсем мной доволен.
– Ты умница.
– Я хочу того, чего хочешь ты. Меня больше нет. Только то, чего хочешь ты.
– Милая.
– Ты доволен? Правда, ты доволен? Ты не хочешь других женщин?
– Нет.
– Видишь, ты доволен. Я делаю все, что ты хочешь.
Глава семнадцатая
Когда я проснулся после операции, было не так, словно я куда-то исчезал. При этом не исчезаешь. Только берет удушье. Это не похоже на смерть, это просто удушье от газа, так что перестаешь чувствовать, а после все равно как будто был сильно пьян, только когда рвет, то одной желчью и потом не делается лучше. В ногах постели я увидел мешки с песком. Они придавливали стержни, торчавшие из гипсовой повязки. Немного погодя я увидел мисс Гэйдж, и она спросила:
– Ну, как?
– Лучше, – сказал я.
– Он прямо чудо сделал с вашим коленом.
– Сколько это длилось?
– Два с половиной часа.
– Я говорил какие-нибудь глупости?
– Нет, нет, ничего. Не разговаривайте. Лежите спокойно.
Меня тошнило, и Кэтрин оказалась права. Мне было все равно, кто дежурит эту ночь.
В госпитале было теперь еще трое, кроме меня: тощий парень из Джорджии, работник Красного Креста, больной малярией, славный парень из Нью-Йорка, тоже тощий на вид, больной малярией и желтухой, и милейший парень, который вздумал отвинтить колпачок от дистанционной трубки австрийского снаряда, чтобы взять себе на память. Это был комбинированный шрапнельно-фугасный снаряд, какими австрийцы пользовались а горах: шрапнель с дистанционной трубкой двойного действия.
Все сестры очень любили Кэтрин Баркли за то, что она без конца готова была дежурить по ночам. Малярики не требовали много забот, а тот, который отвинтил колпачок взрывателя, был с нами в дружбе и звонил ночью только при крайней необходимости, и все свободное от работы время она проводила со мной. Я очень любил ее, и она любила меня. Днем я спал, а когда мы не спали, то писали друг другу записки и пересылали их через Фергюсон. Фергюсон была славная девушка. Я ничего не знал о ней, кроме того, что у нее один брат в пятьдесят второй дивизии, а другой – в Месопотамии и что она очень привязана к Кэтрин Баркли.
– Придете к нам на свадьбу, Ферджи? – спросил я ее как-то.
– Вы никогда не женитесь.
– Женимся.
– Нет, не женитесь.
– Почему?
– Поссоритесь до свадьбы.
– Мы никогда не ссоримся.
– Еще успеете.
– Мы никогда не будем ссориться.
– Значит, умрете. Поссоритесь или умрете. Так всегда бывает. И никто не женится.
Я протянул к ней руку.
– Не трогайте меня, – сказала она. – Я и не думаю плакать. Может быть, у вас все обойдется. Только смотрите, как бы с ней чего-нибудь не случилось. Если что-нибудь с ней случится из-за вас, я вас убью.
– Ничего с ней не случится.
– Ну, так смотрите. Надеюсь, что у вас все обойдется. Сейчас вам хорошо.
– Сейчас нам чудесно.
– Так вот, не ссорьтесь и чтобы с ней ничего не случилось.
– Ладно.
– Смотрите же. Я не желаю, чтоб она осталась с младенцем военного времени на руках.
– Вы славная девушка, Ферджи.
– Ничего не славная. Не подлизывайтесь ко мне. Как ваша нога?
– Прекрасно.
– А голова? – она дотронулась пальцами до моей макушки. Ощущение было такое, как если трогают затекшую ногу.
– Голова меня никогда не беспокоит.
– От такой шишки легко можно было остаться кретином. Совсем не беспокоит?
– Нет.
– Ваше счастье. Записка готова? Я иду вниз.
– Вот, возьмите, – сказал я.
– Вы должны попросить ее, чтоб она на время отказалась от ночных дежурств. Она очень устает.
– Хорошо. Я ее попрошу.
– Я хотела подежурить ночь, но она мне не дает. Другие рады уступить свою очередь. Можете дать ей немного отдохнуть.
– Хорошо.
– Мисс Ван-Кампен уже поговаривает о том, что вы всегда спите до полудня.
– Этого можно было ожидать.
– Хорошо бы вам настоять, чтоб она несколько ночей не дежурила.
– Я бы и сам хотел.
– Вовсе вы бы не хотели. Но если вы ее уговорите, я буду уважать вас.
– Я ее уговорю.
– Что-то не верится.
Она взяла записку и вышла. Я позвонил, и очень скоро вошла мисс Гэйдж.
– Что случилось?
– Я просто хотел поговорить с вами. Как по-вашему, не пора ли мисс Баркли отдохнуть немного от ночных дежурств? У нее очень усталый вид. Почему она так долго в ночной смене?
Мисс Гэйдж посмотрела на меня.
– Я ваш друг, – сказала она. – Ни к чему вам так со мной разговаривать.
– Что вы хотите сказать?
– Не прикидывайтесь дурачком. Это все, что вам нужно было?
– Выпейте со мной вермуту.
– Хорошо. Но потом я сразу же уйду. – Она достала бутылку из шкафа и поставила на столик стакан.