Шторм и штиль, стр. 17

Он спустился в машинное отделение.

Доложив командиру корабля о том, что у него все в порядке, старшина Николай Лубенец спросил совсем не официально:

— В море идем, товарищ лейтенант?

— Что, в море хочется?

— Много ли толку на приколе стоять? Тоска зеленая…

Гидроакустики делали свое — колдовали над сложными приборами. Комендоры, [2] минеры, электрики, сигнальщики — к кому бы он не подходил — встречали его в полной боевой готовности, все подтянутые, веселые. Никогда еще Юрий не видел такой выправки у матросов. Словно праздник пришел на корабль.

Настроение у него стало совсем радужным, когда вестовой принес в каюту наглаженные брюки, китель с надраенными до блеска пуговицами и начищенные ботинки.

— А это зачем? — удивился Юрий. — Ведь в море идем!

Но вестовой только улыбнулся ему, как близкому другу:

— В том-то и дело, что в море. Нужно, чтобы все было чистое, как само море.

В семнадцать часов командиры всех кораблей докладывали Курганову. Юрий надеялся, что командир части поговорит с ним отдельно, но этого не случилось. Как и ко всем, Курганов обратился к нему с кратким вопросом:

— Вы готовы?

— Так точно, капитан второго ранга. Корабль готов выйти в море.

После того как был отдан приказ разойтись по кораблям, на пирсе к Баглаю подошел командир одного из кораблей, Лавров, и, взяв его за блестящую пуговицу кителя, улыбнулся:

— Новенький китель снимай, в походе тебе в нем жарко будет.

Этот старший лейтенант понравился Баглаю. Чем? Может быть, тем, что так дружелюбно взглянул на него. Поэтому искренне признался:

— У меня старого кителя еще нет, вот схожу в море, станет старым… Как-то тревожно в первый раз. Вот конверт: «Распечатать в 23.00». А что в нем?

— Курганов — неспокойная душа, — уклонился от ответа Лавров. — Ну, ни пуха тебе, ни пера!

И быстро зашагал прочь.

Юрий направился к своему кораблю. Он хорошо знал: с той минуты, когда командир ступит на палубу, связь с берегом будет прервана, ему уже никто ничего не подскажет и не посоветует. Вот в этом запечатанном желтом конверте указано, что ему делать в двадцать три ноль-ноль. Через час он должен отшвартоваться и идти в сорок третий квадрат. Палуба под ногами мелко дрожала. Из внутренности корабля доносился едва уловимый ровный гул — машинисты прогревали машины. Проходя мимо ходового мостика, Баглай остановился возле свежего номера корабельной газеты. «Лубенец времени зря не терял, — тепло подумал он о комсорге, — везде успевает…»

В каюте он еще раз просмотрел навигационную карту. Требовалось рассчитать не только расстояние и скорость хода корабля, но и сделать поправки на ветер и на волну. Карта, разделенная на квадраты, пестрела линиями, цифрами и различными значками. Выходило, что корабль будет в сорок третьем квадрате в двадцать два часа пятнадцать минут. Если погода не помешает, придется лечь в дрейф и ждать до двадцати трех часов, чтобы распечатать конверт с дальнейшими указаниями. Если же погода испортится, корабль тихим ходом будет курсировать вперед и назад…

11

У Баглая в каюте висел барометр. Ом время от времени посматривал на него. Ничто не предвещало изменения погоды. Весь день ярко сияло солнце, в небе, будто украшая его, появлялись и таяли легкие, как вуаль, белые лепестки облаков.

А теперь, когда корабль уже вышел в море, Юрий стоял на ходовом мостике, и чувство тревоги не покидало его. Время от времени он заходил в штурманскую рубку взглянуть на барограф. Стрелка этого точного прибора упрямо сползала вниз.

Ветер крепчал. Море становилось все беспокойнее. Кое-где уже вскипали зловещие белые барашки. С высокого командирского мостика Юрий видел, как боцман Небаба прошел по палубе — завинчивал покрепче задрайки люков. Потом его приземистая фигура появилась на шкафуте; [3] он проверил, хорошо ли принайтованы шлюпки, не ослабели ли блочки на шлюп-балках.

Осмотрев всю верхнюю палубу и надстройки, боцман исчез, но вскоре появился на мостике с регланом в руках.

— Возьмите, товарищ лейтенант, скоро начнет штормить. Взгляните, какие валы катит, — он показал на море, — и ветер беснуется… Они ведь всегда в одной упряжке: небо тихое — и море тихое, а теперь будто сговорились.

Юрий надел реглан, но не застегнулся, лишь запахнул полы.

— Может, подменить вас, товарищ лейтенант?

— Спасибо, я не устал, — ответил Баглай.

Небаба с каждым днем вызывал у Баглая все большую симпатию. Делал свое дело по-хозяйски, хорошо знал его. Матросы боцмана не боялись, но никто из них не посмел бы ему возразить: если наказывает, значит, заслужил.

Сейчас он стоял возле Юрия в старенькой мичманке, в таком же стареньком, заношенном бушлате и в высоких резиновых сапогах, голенища которых были прикреплены к широкому флотскому поясу.

— Сапоги зачем? — поинтересовался Юрий.

Боцман улыбнулся.

— Чтобы потом не торопиться да не переобуваться…

Когда начнет штормить, другие заботы будут.

— А штормить начнет, — согласился с ним Юрий. — Вон как море разгулялось! Вы и в самом деле умеете погоду угадывать. Боцман улыбнулся.

— Шестой год на море… Прирос, как ракушка к днищу. Сначала — действительная, потом — сверхсрочная

— А женаты давно?

— Уже сынок растет, два годика ему… И его моряком сделаю. Так и пойдет…

— Но ведь вы с Полтавщины, из села. Откуда же у вас такая любовь к морю?

— Раньше не было. Взяли меня на флот по комсомольской линии. Ох, и не хотелось! Думал: как я без родной степи жить буду? Помру от тоски… И когда учился на боцмана, чуть не умер. Проснусь, бывало, ночью, а у меня щеки от слез мокрые… Но прошло какое-то время, смотрю я: до чего же оно красивое! И родными мы с ним стали. Теперь об океане мечтаю. В мореходке ведь я, заочник… На штурмана учусь…

С правого борта ударила большая волна, повеяла холодом, зашипела, истаивая на палубе, облила и Юрия и Небабу. Они стряхивали с себя воду, облизывали соленые губы.

— Извините, Юрий Николаевич, язык развязался…

— Что вы, наоборот, так хорошо побеседовали.

Впервые боцман назвал своего командира по имени и отчеству, и Юрию это понравилось. «Когда-то даже к большим флотоводцам обращались так матросы, — подумал он, — и это было высочайшим проявлением уважения и любви».

— Ну, хорошо, — сказал Юрий, — идите отдыхайте… Если нужно будет, я позову.

Небаба медленно сошел с мостика. Вскоре сменились сигнальщики. На правом крыле возле поручней стал Андрей Соляник. Юрий несколько раз взглянул на него краешком глаза: как он? Заметил или не заметил Соляник эти взгляды, однако сразу доложил:

— Товарищ лейтенант, на горизонте чисто.

Оба знали, что горизонта нет. Нет ни моря, ни неба. Все пространство сузилось, сжалось, видны были только борта корабля. Море бесится, пляшет, перекатывает волны, оно утратило над собою власть, и теперь нет над ним повелителя, некому укротить эту разбушевавшуюся стихию. Тяжелые водяные валы разбивались о железную грудь киля, волны накатывались одна на другую, чтобы, объединившись, ударить с удвоенной силой. Густые брызги то и дело обсыпали мостик, Юрий Баглай горбился, втягивал голову в плечи, плотнее запахивал полы своего реглана.

Он перешел в штурманскую рубку, хотелось взглянуть на барограф. Перо круто двигалось вниз. Значит, следует ждать усиления шторма. Да еще на ночь глядя… А кроме того, в двадцать три ноль-ноль надо распечатать конверт. Какое задание будет в нем?

Конечно, его можно распечатать и сейчас. А если по радио прикажут возвратиться на базу? Ведь еще нет двадцати трех, мало ли какая телеграмма может прийти? Наверное, сейчас Курганов и Вербенко не спят. Корабли в море — не до сна. Ясное дело, знают они и о шторме. А может, это им заранее было известно, потому и послали корабли в море. Пусть, мол, ребята не забывают, что они моряки!

вернуться

2

Комендор — корабельный артиллерист.

вернуться

3

Шкафут — средняя часть палубы корабля.