Пожиратель мух, стр. 20

Даже страх отошел на второй план. Хотя, когда она увидела в темном провале люка островерхий капюшон, и ледяная рука в брезентовой рукавице схватила ее за лодыжку, Вике показалось, что она вот-вот умрет от ужаса. С глаз словно спала пелена. Как она могла хотя бы на секунду допустить мысль, что там внизу ее муж? Как она могла поддаться этому гипнозу, или что там было на самом деле? Наваждение? Да, самое настоящее наваждение. А еще вернее – временное помешательство.

Но поняла она это слишком поздно. Человек в светло-сером капюшоне, кряхтя и не переставая что-то бубнить, уже тянул ее вниз, крепко держа за ногу. Она лягнула его по голове свободной ногой. Но это было все равно, что бить в стену. Он, кажется, даже не заметил этого. Во всяком случае, хватка не ослабла ни на мгновение.

Вика вопила, звала на помощь, извивалась, лягалась, но все ее усилия были тщетными. Незнакомец медленно, но верно продолжал стаскивать ее вниз, делая это совершенно спокойно, без угроз и криков, можно сказать, деловито, будто тащил не человека, а мешок с мукой.

Поняв, что сопротивляться бесполезно, Вика попробовала надавить на жалость. Но мольбы и слезы тоже оказались бессильны. Рука все так же сжимала ее ногу, и Вика чувствовала исходивший от нее могильный холод даже через ткань новеньких джинсов.

Она, срывая ногти, заскребла пальцами по шершавым доскам перекрытия в последней отчаянной попытке удержаться наверху. Но выиграла лишь несколько секунд. Последовал резкий рывок, и женщина с криком свалилась вниз, пересчитав ребрами ступеньки.

Пока незнакомец волок ее по сеням к входной двери, она все еще цеплялась за слабую надежду, что сейчас, как во всех голливудских фильмах, раздастся визг тормозов, и в дом ворвутся Сергей и его друзья. Эта детская надежда на счастливый конец не угасала, и когда ее стащили с крыльца и поволокли по хлюпающей грязи прочь от дома. Господи, даже когда незнакомец вышел из деревни, свернул с дороги и нырнул в лес, эта чертова надежда была все еще жива. Хеппи-энд – своеобразный Дед Мороз для взрослых. Вот сейчас он придет и принесет кучу подарков большим девочкам и мальчикам, которые хорошо себя вели.

В лесу Вике каким-то чудом удалось вырваться. То ли незнакомец потерял бдительность, то ли у него устала рука, но Вика вдруг почувствовала, что на долю секунды капкан, сжимавший ее ногу, немного разжался. Она что есть мочи дернула ногой, ухватившись обеими руками за какую-то корягу, и оказалась на свободе. Но человек в дождевике отреагировал мгновенно. Она едва успела встать на четвереньки, как удар по ребрам опрокинул ее обратно на землю, а потом стальная рука схватила ее за волосы, и мир взорвался вспышкой боли.

Больше попыток вырваться она не делала. Наоборот, ей приходилось помогать незнакомцу, перебирая по земле руками и ногами, чтобы сохранить на голове остатки волос. Она молилась, чтобы эта кошмарная дорога закончилась как можно скорее. Что бы ни ожидало ее в конце пути, вряд ли ей будет больнее, чем сейчас. Страшнее, опаснее – да, но не больнее.

Если бы Вика знала, что ей предстоит испытать меньше, чем через час, она, не задумываясь, рассталась бы со своими волосами, лишь бы избежать этого.

Обратная дорога заняла немного больше времени, чем Сергей рассчитывал. Сказался коньяк. Приходилось ехать медленнее, чтобы не соскочить в кювет. К тому же он то и дело притормаживл, когда то слева, то справа придорожные кусты вдруг принимали форму перевернувшейся «девятки». Пару раз Сергей даже выходил из машины, не обращая внимания на косые струи дождя. Буквально только что он ясно видел лежащую на боку «девятку» Виктора, но стоило подойти поближе, из полумрака проступали очертания поваленного дерева или причудливо разросшегося куста.

Сергей и сам удивлялся, как ухитрился так опьянеть с одной фляжки. Всего-то двести граммов коньяка. А чувство такое, будто приговорил литр. В желудке творилось что-то невообразимое, в глазах все плыло. Но, как ни странно, приподнятое настроение, появившееся после первого глотка, никуда не делось. Наоборот, с каждым километром становилось все веселее, несмотря на то, что голова была тяжелой, словно налилась ртутью и пульсировала при каждом движении.

Такое состояние обычно бывало по утрам после особенно удачных вечеринок. Но в этих случаях настроение было под стать самочувствию. С чего веселиться, если кажется, что вот-вот отдашь концы?

Сейчас же мозг словно жил отдельной жизнью. Мысли путались, яркие, но бессмысленные образы сменяли друг друга с немыслимой скоростью, но это только забавляло Сергея. Глуповатая пьяная улыбка не сходила с его губ.

Незадолго до развилки он почувствовал, что его сейчас стошнит. Он едва успел остановить машину и открыть дверцу, как изо рта ударила тугая струя какой-то омерзительно пахнущей жижи. Во рту остался противный привкус, будто целый час жевал жирный чернозем.

«Ничего себе, коньячок», – подумал он, вытирая перепачканные губы, и захихикал.

– Да ты нажрался, приятель, – заплетающимся языком произнес он, тупо глядя на дорогу. – Нажрался, как скотина… Викусик тебе устроит.

Но эта перспектива вовсе не показалась ему печальной. Напротив, образ разъяренной жены вызвал очередной смешок.

– Какая же она все-таки дура, – сказал Сергей, громко икнул и с трудом захлопнул дверцу.

По мере приближения развилки ему делалось все хуже. И в то же время росло невесть откуда взявшееся ощущение счастья, безудержной радости. Сергей боролся с приступами тошноты, смеялся, нес какую-то чепуху, сам не понимая, что говорит, изо всех сил старался не выпустить из слабеющих рук руль и снова хохотал, как сумасшедший.

Развилку он миновал почти в бессознательном состоянии. Несмотря на эйфорию, он все-таки осознал, что вот-вот вырубится. Как во сне, съехал на обочину и нажал педаль тормоза. Его снова вырвало, но на этот раз смеяться почему-то не захотелось. Беспричинная радость неожиданно сменилась тоскливым, давящим страхом. Эта перемена произошла в один миг, будто кто-то внутри повернул выключатель.

Сергей вдруг понял, что его поганейшее состояние вызвано отравлением, и ничего смешного в этом нет и быть не может. Возможно, он даже не дотянет до дома, а умрет прямо здесь, посреди дороги. Это в свой-то день рождения! Прекрасный подарок. Сдохнуть, отравившись коньяком! Он попытался нащупать непослушными руками телефон, но пальцы натыкались то на кассеты, то на пустую фляжку. Сергей в отчаянии застонал и откинулся на спинку сиденья.

В глазах потемнело, машина завертелась, как волчок, он схватился за руль, но в последний момент, перед тем, как потерять сознание, сообразил, что кружится не машина, а голова, и обессилено уронил руки на колени. Ему показалось, что сквозь звон в ушах он слышит, как кто-то зовет его по имени. Тонкий голосок, очень знакомый, но бесконечно далекий, будто расстояние до него измерялось не километрами, а годами… Еще несколько секунд он оставался в сознании, судорожно цепляясь за реальность, но голос был настойчив и Сергей понял, что ему не остается ничего другого, как пойти навстречу. Он устало опустил веки и погрузился во тьму.

Глава 4

В глаза ударил яркий солнечный свет, пробивавшийся сквозь сочную зеленую листву. Над головой весело щебетали птицы, вдалеке слышалось журчание ручья.

– Серый! Серый, ты че, уснул? – звонкий мальчишеский голос заставил Сергея вздрогнуть и обернуться. – Давай, двигай.

Он и правда уснул. Уснул, стоя на узкой тропинке, усеянной хвоей, которая упруго пружинила под ногами. Под вспотевшими ладонями – пластмассовые рукоятки велосипедного руля. Содранная на коленках кожа саднила. Похоже, он совсем недавно упал с велосипеда. Кеды были покрыты толстым слоем уже начавшей подсыхать грязи.

Лицо мальчишки, который обращался к нему, было знакомым. И не только лицо. «Салютовские» джинсы, выцветшая желтая футболка с эмблемой какого-то яхт-клуба на груди, точно такие же, как у самого Сергея, заляпанные грязью кеды… он словно действительно очнулся от глубокого сна, и постепенно проступающая сквозь дремотную дымку реальность медленно, но верно заполняла сознание. Как на квадратике фотобумаги, опущенной в проявитель, постепенно проступает изображение. Перед ним стоял Витька. А в двух шагах позади – Андрюха или просто Дрон, низенький, в стареньких школьных брюках и белой майке, резко контрастирующей с красной, как у индейца, кожей.