Перси Джексон и похититель молний, стр. 6

Самое странное то, что все трое, казалось, смотрели прямо на меня.

Я поглядел на Гроувера, чтобы сказануть про них что-нибудь этакое, и увидел, что у моего друга аж вся кровь от лица отхлынула. И нос подергивался.

– Гроувер, – окликнул я. – Эй, парень…

– Скажи мне, что они не смотрят на тебя! Ведь смотрят же, разве нет?

– Да. Странно, правда? Думаешь, эти носки мне подойдут?

– Ничего смешного, Перси. Совсем даже не смешно.

Старая дама, сидевшая посередине, достала большие ножницы – золотые с серебром и длинные, как коса. Гроувер затаил дыхание.

– Пора садиться в автобус, – пробормотал он. – Пошли.

– Что? – переспросил я. – Да там сейчас настоящее пекло.

– Пошли! – Он распахнул дверцу и забрался внутрь, но я остался стоять на обочине дороги.

Странные дамы по-прежнему не сводили с меня глаз. Та, что посередине, перерезала пряжу, и, клянусь, я услышал лязг ножниц сквозь шум проезжавшего по четырем полосам транспорта.

Две ее подруги скатали ярко-синие носки, предоставив мне гадать, для кого же они предназначались – для Снежного Человека или Годзиллы.

Шофер между тем поднял капот в задней части автобуса и отвернул большую дымящуюся металлическую штуковину. Автобус вздрогнул, и мотор ожил, взревев.

Пассажиры радостно загомонили.

– Готово! – пронзительно выкрикнул шофер. Потом хлопнул по корпусу автобуса шляпой. – Всем на борт!

Как только мы тронулись с места, я почувствовал озноб, словно подхватил грипп.

Гроувер выглядел ненамного лучше. Его трясло, и зубы стучали друг о друга.

– Гроувер?

– Что?

– Что ты от меня скрываешь?

Он вытер потный лоб рукавом рубашки.

– Перси, что там было, сзади у фруктового прилавка?

– Ты про тех старых дам? Да что в них такого, приятель? Они ведь не… как миссис Доддз.

Выражение лица у Гроувера стало загадочным, но у меня появилось чувство, что дамы за прилавком хуже, гораздо хуже, чем миссис Доддз.

– Просто скажи, что ты видел, – попросил Гроувер.

– Та, что посредине, вытащила ножницы и перерезала пряжу.

Гроувер закрыл глаза и сделал такой жест, будто перекрестился, но это было не крестное знамение, а что-то другое, что-то… более древнее.

– Ты видел, как она перерезала нить, – заключил он.

– Да. Ну и что? – Но, едва сказав это, я почуял, что дело нешуточное.

– Пронесло, – пробормотал Гроувер. И стал грызть ноготь на большом пальце. – Не хочу, чтобы все случилось как в прошлый раз.

– Какой прошлый раз?

– Всегда шестой класс. Они никогда не упускают шестого.

– Гроувер! – Я повысил голос, потому что он и вправду начал пугать меня. – О чем это ты?

– Давай-ка я провожу тебя от автобусной остановки до дому. Согласен?

Просьба показалась мне странной, но я не возражал – пусть провожает.

– Это вроде суеверия, да? – спросил я.

Гроувер ничего не ответил.

– А то, что она перерезала пряжу, – значит, кто-то должен умереть?

Гроувер посмотрел на меня скорбно, словно уже подбирал цветы, которые я больше всего хотел бы увидеть на своей могиле.

Глава третья

Гроувер неожиданно теряет штаны

Признаваться, так уж начистоту: я бросил Гроувера, как только мы доехали до автовокзала.

Я знаю, знаю. Это было невежливо. Но он достал меня своими странностями: то глядел на меня, будто я покойник, то бормотал: «Почему это всегда случается?» и «Почему это всегда должен быть шестой класс?»

Когда Гроувер расстраивался, у него всегда срабатывал мочевой пузырь. Поэтому я не удивился, что, как только мы вышли из автобуса, он снова заставил меня пообещать, что я его подожду, и ринулся в ближайший общественный туалет. Вместо того чтобы ждать, я схватил чемодан, выскользнул из автобуса и поймал первое попавшееся такси, которое ехало в направлении жилых кварталов.

– Ист-Сайд, угол Первой и Сто четвертой, – сказал я водителю.

Пару слов о моей матери, прежде чем ты с ней познакомишься.

Зовут ее Салли Джексон, и она самый замечательный человек на свете, что только доказывает мою теорию: замечательным людям всегда чертовски не везет. Ее родители погибли в авиакатастрофе, когда ей было пять лет, и воспитывал ее дядя, который не слишком-то о ней заботился. Мама хотела стать писательницей, поэтому в старших классах копила деньги, чтобы поступить в колледж, где учили бы творчеству и сочинению книг. Потом у дяди нашли рак, и маме пришлось бросить школу на последнем году обучения, чтобы ухаживать за ним. Когда он умер, она осталась без денег, без семьи и без диплома.

Единственным светлым пятном на этом фоне было то, что она встретилась с моим отцом.

Я практически ничего о нем не помню, кроме следа от его мягко светящейся улыбки. Мама не любит говорить о нем, потому что всегда расстраивается. Фотографий от него тоже не осталось.

Понимаешь, дело в том, что они так и не поженились. Мама рассказывала мне, что он был богатый и важный человек и отношения у них были тайные. Затем он однажды отправился через Атлантику в какую-то важную поездку, да так и не вернулся.

Пропал в море, так говорила мама. Не погиб. Пропал в море.

Она бралась за любую работу, какая подвернется, вечерами ходила на занятия, чтобы получить диплом об окончании средней школы, и воспитывала меня сама. Она никогда не жаловалась и не выходила из себя. Ни разу. Но я знал, что я – трудный ребенок.

Наконец она вышла замуж за Гейба Ульяно, который был замечательным парнем в первые тридцать секунд нашего знакомства, а затем проявил себя во всей красе как первоклассный подонок. Когда я был ребенком, то прозвал его Вонючка Гейб. И действительно, от этого парня так и разило, как от подгоревшей пиццы с чесноком в тренировочных штанах.

Оба мы сделали жизнь мамы совершенно невыносимой. То, как Вонючка Гейб третировал ее, то, как мы с ним ладили… в общем, мое возвращение домой – хороший пример.

Я вошел в нашу квартирку, надеясь, что мама уже вернулась с работы. Вместо этого я застал в гостиной Вонючку Гейба, игравшего в покер со своими дружками. Телевизор орал на полную катушку. Чипсы и пивные банки были разбросаны по всему ковру.

Едва взглянув на меня, Гейб сказал, не вынимая сигары изо рта:

– Ну, вот ты и дома.

– А где мама?

– На работе, – ответил Гейб. – Деньжата есть?

В этом был весь он. Никаких тебе: «С возвращением! Рад тебя видеть. Как жизнь?»

Гейб располнел. Он походил на моржа без клыков в одежде из магазина уцененных товаров. На голове у него было три волосины, которые он аккуратно зачесывал на лысый череп, как будто это его хоть сколько-нибудь красило.

Вообще-то он работал менеджером в супермаркете электроники в Квинсе, но почти все время торчал дома. Не пойму, почему его оттуда давным-давно не выставили. Он регулярно получал зарплату, тратя деньги на сигары, от которых меня воротило, и, конечно, на пиво. Пиво, пиво и пиво. Когда бы я ни оказался дома, он ждал, что я пополню его игровые фонды. Он называл это нашим «мужским секретом». Что в переводе означало: если я проболтаюсь маме, он устроит мне хорошую выволочку.

– Деньжат нет, – ответил я.

Гейб поднял сальные брови.

Он чуял деньги, как гончая, что удивительно, поскольку его собственный запах должен был перебивать все остальные.

– От автобусной остановки ты ехал на такси, – заявил он. – Возможно, заплатил двадцатку. Значит, шесть-семь баксов сдачи у тебя должны были остаться. Всякий, кто рассчитывает жить под этой крышей, должен вносить свою лепту. Верно я говорю, Эдди?

Эдди, управляющий многоквартирным домом, бросил на меня взгляд, в котором промелькнула симпатия.

– Да брось ты, Гейб, – сказал он. – Парень только приехал.

– Верно я говорю? – повторил Гейб.

Эдди нахмурился, уставившись на миску с посыпанными солью крендельками. Два остальных парня одновременно пукнули.