"Две жизни" (ч.III, т.1-2), стр. 189

Как только мы все были распределены среди наших новых Учителей, старший Владыка еще раз поклонился И., приглашая его и мать Анну войти вместе с нами в лабораторию, но И. ответил:

— Как у вас есть своя мировая задача и в эту минуту вы служите проводниками Жизни, чтобы зарядить новые приемники для Нее, так и у меня есть задача, полученная от Светлого братства, не терпящая промедления. Рядом с вами, служа вам проводом для всего, что Светлое Братство поручало ей передать вам, а также через вас этому месту Земли и его населению, равно как и дальним Общинам пустыни, идет мать Анна. Путь ее, хотя и тесно связанный с вами, все же не ваш путь. К ней Светлое Братство направляет меня сегодня. Оставив вам семь моих учеников, я возвращусь с нею на островок, чтобы передать ей ее задачи ближайших и дальнейших дней. Будьте благословенны. Учащие и Учащиеся! Да сойдут мир и усердие в ваш взаимный труд. Перед лицом Живого Бога совершается эта значительнейшая минута в жизни каждого из вас, и начинается величайшая минута новой мировой задачи всего Светлого Братства.

Простившись общим поклоном, И. и мать Анна исчезли в цветущей галерее, и тихий звук закрывшейся вскоре за ними узкой двери сказал нам, что они теперь отделены от нас недоступными для нашей власти препятствиями.

Молчание и неподвижность, точно Владыки стали статуями, длилось довольно долго в этом внутреннем дворе. Тишина, мертвая тишина пустыни — вот что я услышал в первый раз в жизни. Во всю мою жизнь дальше я уже никогда не слышал подобной тишины, хотя много бывал в одиночестве, в самых тихих и пустынных местах.

Владыки все так же стояли, как статуи. Я еще чего не сказал об их внешности, кроме их роста. Цвет их кожи был медно-красный, но очень приятный, матовый, похожий скорее на кость, обработанную в этом цвете, чем на кожу живого человека.

Волосы были у некоторых черные, у других темно-рыжие и у всех спадали до плеч красивыми волнами.

Лица?.. Но их и назвать-то лицами было невозможно. Это были огромные лики, изображавшие собою Древнюю Мудрость. Это были символы, но никак уже не люди. И если, как сказала мать Анна, они пришли на Землю с другой планеты, то ничего не было удивительного, что на Земле они и казались мне символами Вечности.

Боже, как много вопросов снова пронеслось бурей через мою голову. Как хотел я знать об их жизни и делах, но все эти мысли прервал старший Владыка, сказав своим тихим, но таким четким, какой невозможен на Земле, точно стеклянным голосом:

— Войдемте в дом знания, пришельцы. Вы — первые люди за долгое время, которых приказано впустить в лабораторию стихий. Неожиданного в ней для всех вас будет много. Но, входя туда, помните одно: нет религии выше Истины. Истина одна, путей Ее бездна. И вы войдете в дом знаний, чтобы людям легче было понять, как сбросить с себя владычество вековых условностей и дать возможность Творящему Началу в себе подняться на поверхность. Ни одного обета никто из нас не спрашивает с вас, ибо входите сюда не для того, чтобы молчать, но для того, чтобы говорить людям о новых, входящих в действие массы людей началах жизни.

Если вас сюда привели, значит, вы готовы. Только бесстрашный и чистый сердцем может переступить порог лаборатории стихий. Лжец и лицемер умрет, сожженный на пороге огнем стихий. Вам суждено передать людям новые знания, говорить и писать о них.

Но говорить на нашем языке значит вносить силу, утверждать в действии то, что дерзнул сказать. Каждое слово должно раскрывать слушающему его путь к действию в новом знании. Говоря, оценивайте не только самое знание, как таковое, но ищите новых начал в себе — пробужденных аспектов Единого, которые все раскроются в вас, когда войдете в дом знания. Оценивайте теперь по-новому слово, и только такие просветленно понятные слова ваши взойдут как семена, а не плевелы. По жатве понимайте силу и чистоту собственного посева. Ибо для путей Бога — препятствий нет.

Каждый из Владык взял своего ученика за руку, и двинулись мы за Владыкой-Главой к дверям лаборатории не так, как стояли, а по той очереди, как И. передавал нас.

Поэтому я очутился вновь седьмым и шел со своим Учителем последним.

Глава 26

Место, где выстроились в ряд Владыки, оказалось дверями лаборатории. Самые двери ее были, очевидно, или ловко пригнаны к стенам, или открывались особым образом, потому что, хотя они и были высоченными, соответственно росту своих властелинов, но я заметил их только тогда, когда они широко открылись. Открылись они сразу, вызвав треск, точно много мелких электрических батарей разрядилось одновременно.

И — что еще более странно — вокруг всего отверстия, которое образовывали эти двери-ворота, засверкала узкая полоса сине-красного огня, создавая овальную раму.

Я вспомнил слова Владыки-Главы, что лжеца и лицемера на пороге дома знаний сожжет огонь стихий.

Все Владыки шли с левой стороны, правой рукой держа ученика за руку. Так как я был выше всех своих друзей то, хотя шел последним, видел отлично всю внутренность здания. Оно было ярко освещено и вмещало в себе второе круглое здание, сплошь белое, как мраморное, с единственной лестницей, довольно узкой, с огромными и крутыми ступенями. Лестница насчитывала семь этажей, кончаясь в каждом этаже балконом и снова подымаясь вверх. Лестницы все были прямые, а балконы опоясывали все здание. Окон и в этом также не было.

Хотя мой новый Владыка-Учитель был не из самых огромных, но я приходился ему едва выше пояса и, держась за его руку, чувствовал себя совершенным ребенком. Он немедленно прочел мою мысль и молниеносно ответил мне на нее улыбкой, слегка пожав мою руку. Так много теплоты и дружелюбия было в его улыбке и пожатии, что я перестал чувствовать всякую неловкость первых минут знакомства и в моем сердце сразу все встало на свое место. Единственное, во что я весь погрузился, — в понимание великой задачи, перед которой я стоял. Я молил Великую Мать и Флорентийца поддержать меня в эту величайшую минуту жизни, чтобы суметь вынести во всей чистоте сердца новые знания для моих братьев-людей.

Еще одно нежное пожатие моего Учителя-великана дало мне понять, что он снова прочел меня насквозь, и помогло моей сосредоточенности еще более углубиться.

Владыка-Глава, подняв руки вверх, произнес какие-то слова на совершенно не известном мне языке. Он держал руки поднятыми до тех пор, пока огонь рамы не сконцентрировался в большой шар в самом верху дверей, а затем сложился там же в чудесную пятиконечную звезду, сверкавшую такими невообразимо чудесными красками, каких мой глаз не мог себе представить существующими на земле.

Все Владыки стали на колени и запели гимн. Не могу сказать, что именно так подействовало на меня в эти минуты. Сияние ли необычайной звезды или потрясающая гамма звуков, стеклянно-прозрачных, неземных, далеко не человеческих голосов, или же сам гимн, музыка которого не имела ничего общего со всем мною слышанным до сих пор на Земле; но я пал на колени и еще раз пережил то состояние блаженного небытия, в котором я очнулся в часовне Великой Матери. Я точно видел сразу всем сознанием, видел все насквозь, видел через толщу грозной двойной башни стихий всю пустыню, всю землю, все небо, — и все было населено живыми существами, посылавшими нам свои благословения, мир и помощь.

Я увидел Флорентийца, благословлявшего меня широким крестом, я услышал его голос:

— Прижми к сердцу мой черный камень. Если сердце твое чисто, все зло, совершенное людьми, им неправедно владевшими, закончит свое существование. Его сожгут огни стихий, а самым злым будет легче проходить свои страшные ступени искупления, если сердце твое подберет их слезу, а уста произнесут за них мольбу.

Мужайся, сын мой, входи в бесстрашии и благоговении. И то, что вынесешь отсюда, перестанет быть тайной, только как твои знания и действия. Но самый факт, где взял ты свои знания, кто посвятил тебя в них, ты должен хранить в полной тайне до тех пор, пока не укажу тебе открыть ее людям.