Погнали, стр. 13

Я включаюсь в игру. Главное, чтобы она поняла, что я очень даже непрочь заняться с ней сексом, но если у нас ничего не будет, я не слишком расстроюсь. И это — чистая правда. Я давно пришел к выводу, что, если тебе не дают, то не стоит особенно напрягаться. С тем же успехом я могу просто с ней пообщаться, запечатлеть в памяти ее образ, а потом подрочить в одиночестве.

Но меня уже постепенно охватывает истома — сладкая и тягучая, как сироп, — когда мне хочется расплескаться этим самым сиропом по ее губам, и глазам, и волосам, по ее бедрам, ногам, по всему ее телу, и она будет вдыхать эту липкую сладость, и глотать, и глотать… пока не выпьет меня всего. У меня уже встало, и когда Дженнифер поднимается и идет к окну, чтобы поплотнее задернуть и занавески тоже, я это воспринимаю вполне однозначно: сейчас у нас что-то будет. Пока Дженнифер стоит ко мне спиной, я потихонечку запускаю руку себе в штаны и поправляю напрягшийся член, чтобы ему было свободнее.

Она отступает от окна и оборачивается ко мне с непринужденной улыбкой. Я поднимаюсь с дивана и говорю:

— Подожди… повернись спиной.

Я подхожу к ней почти вплотную и легонько касаюсь ее лопаток. Меня как будто бьет током. Зубы стучат, в глазах пляшут крошечные огоньки. Даже странно, что это невинное легкое прикосновение вызвало во мне такой отклик. Я снова касаюсь ее лопаток, и она говорит:

— Это что?

— Ну… — я кладу одну руку ей на плечо, другую — ей на живот, и привлекаю ее к себе. Ее аппетитная попка вжимается прямо в мой член, который уже пришел в полную боевую готовность, и я знаю, что она это чувствует.

— Билли, что…

Но я не даю ей договорить. Разворачиваю лицом к себе. Мягкое сопротивление ее пышного бюста, расплющенного по моей груди — это как возвращение домой после долгих странствий. Она не отталкивает меня, когда я начинаю ее целовать. Она сама подставляет мне губы.

На ней — только короткое платье и трусики. Уже через пару секунд и то, и другое лежит на полу. Я наклоняю ее над диваном и вставляю ей сзади.

Это — как сон. Ты — ребенок, сотворенный из похоти. И ты в это веришь. Они все — как дети. Энергия вытекает в пространство, взгляд стекленеет. Теперь ты — зомби, карандаш в руке мамы-природы. Зачеркиваешь номера в лотерейном билете, рисуешь голых теток, пока ставки растут и растут на игорном столе — и вот ты срываешь банк, и все лучится золотой дымкой. Только на это золото ничего не купить, и его ценность стремительно падает. Куда, кстати, деваются эти деньги? Наверное, их прибирает Бог. Но все равно это весело, как говорят в Калифорнии.

Мы оба валимся на диван, мокрые и изможденные, но уже через пару секунд у меня снова стоит. Я целую ее. Она сползает вниз и берет мой член в рот, но я хочу сам доставить ей удовольствие, хочу продлить эти мгновения, и я сажаю ее на диван, а сам опускаюсь на пол и встаю перед ней на колени. По-моему, она застеснялась — но лишь на секунду. Я слегка раздвигаю руками взбитую пену волос над ее влажной щелью и приникаю к ней ртом, царапая себе пальцы собственной щетиной. У нее внутри все разбухает — как будто лижешь ребристый воздушный шар. Я чувствую, что она сейчас кончит. Ее дыхание сбивается, вырываясь короткими стонами. Воздушный шар начинает подрагивать, и она выгибает спину, и уже даже не стонет, а просто воет, и я быстро вставляю ей — до предела, и уже в следующий миг все разрешается неудержимым потоком, залившим дождливые переулки ее потайного города, откуда я ускользаю, как призрак.

Сперва я подумал, что это звенит у меня в голове. Только как-то уж очень настойчиво. Нет, это звонок на стойке портье. И я знаю, кто это. Вышла из моих мыслей и вошла в вестибюль мотель.

Я смотрю на Дженнифер: мокрые пряди волос прилипли к лицу, щеки горят, взгляд витает в каких-то туманных далях. Но звонок возвращает ее к реальности. Она улыбается — просто и искренне. Кричит:

— Иду.

Я быстро встаю, сгребаю свою одежду, встаю так, чтобы меня не было видно, когда откроется дверь, и натягиваю трусы, опираясь плечом о стену. Очень не хочется сразу ломать это приятное сонное ощущение, и я пытаюсь хоть что-нибудь от него сохранить. Дженнифер кричит:

— Иду, — и сползает с дивана.

Она подбирает платье и трусики, уходит в ванную и включает там воду.

— Сейчас, две секунды!

Вот блядь. Замечательно. Драма развязывается. Но мне совершенно не хочется в ней участвовать. Я точно знаю, кто там за дверью.

Когда Дженнифер выходит из ванной, я шепчу ей одними губами, что если это Крисса, ты ей не говори, что я тут. Взгляд у нее совершенно шальной, и ей явно хочется поговорить — но нет времени. Она выходит, и я припадаю ухом к двери.

— Привет, — говорит Крисса.

Я слегка подгоняюсь. Я почему-то уверен, что если я знаю, что это она, то и она знает, где я.

— Привет.

— Я ушла без ключей. Они не у вас?

— А почему ваши ключи должны быть у меня? — говорит Дженнифер.

— Потому что в номере никого нет. Я надеялась, что мой друг оставил ключи у вас.

— А-а. Нет. Не оставил.

— Ну ладно, я подожду. Он, наверное, скоро вернется.

— Не надо никого ждать. У нас есть запасные ключи.

— Хорошо. А вы не видели, как он выходил?

Крисса. Я знаю, чего она добивается, и я себя чувствую виноватым, я себя чувствую просто сволочью. Прямо тут, стоя за дверью. Я не вижу, что делает Крисса, но я точно знаю: сейчас она смотрит в глаза Дженнифер, а Дженнифер — это видно сразу — врать не умеет.

— Кто? Билли? Нет.

— Ну ладно, спасибо. — Крисса уходит.

Когда Дженнифер возвращается в заднюю комнату, я прикладываю палец к губам. Может быть, Крисса сейчас вернется, и я не хочу, чтобы она нас услышала. Выброс адреналина чем-то похож на прилив сексуального возбуждения, но конкретно сейчас мне погано и гадко, и в душе уже плещется злость на себя — расходится рябью внутри. Я себя ненавижу. Нет, только не это. Снова — разборки наедине с собой.

Я сгребаю Дженнифер в охапку и целую, чуть ли не заглатывая ее горячий язык. Как будто от этого поцелуя зависит вся моя жизни. Мне опять хочется ее вылизать.

Нет. Мне надо подумать. Я прошу ее сходить посмотреть, точно ли Крисса вернулась в номер. Она отрывается от меня чуть ли не с обиженным видом, идет в ванную и выглядывает в маленькое окошко.

— Ага, вернулась.

Я говорю:

— Господи, ты такая красивая… сексуальная… но мне надо подумать. Прости меня, ладно, но мы с Криссой знаем друг друга уже давно, и нам предстоит долгий путь… вместе… и я не хочу, чтобы у нас все разладилось с самого начала. Понимаешь?

— Как скажешь. — Дженнифер снимает платье.

— Нет, нет…

Ее сосок уже у меня во рту — круглый и твердый, как шарик жевачки. Как резиновый ластик.

— Я не могу. Не могу. Я тебя очень прошу, оденься. — Я поднимаю с пола ее яркое платье и подаю ей, старательно глядя в другую сторону. Да, она очень красивая и сексуальная, но все мои мысли сейчас о Криссе, плюс к тому, я понимаю, что мое теперешнее возбуждение — это не более чем биологический рефлекс, и мне не хочется выяснить в самый последний момент, что член у меня не стоит и стоять не намерен. Я же умру со стыда — на месте.

Она и прижимается ко мне сзади всем телом и лезет рукой мне в ширинку. Я отстраняюсь.

— Нет правда, Крисса… то есть… Дженнифер…

Я просто оговорился, но это сработало.

Дженнифер вырывает у меня свое платье и одевается. Вид у нее сердитый.

Мне все-таки удается выпросить у нее парочку косяков. Я говорю: Ладно, увидимся, — прохожу к выходу и выбираюсь на улицу.

Вот она, Америка. Сижу в компании бомжей на бетонном бордюре, в переулке за круглосуточным магазином. Держу в руках картонный стаканчик с кофе и пытаюсь сообразить, как объясниться с Криссой: чтобы вышло убедительно. Ясный погожий денек, вкусный хороший кофе, но мне пора возвращаться в мотель, пока Крисса не начала думать всякое.

— Блядь, блядь, блядь, — бормочу я себе под нос.