О зверьках и зверюшах, стр. 30
Несколько дней она, облачившись в розовый стеганый халатик и пушистые тапки, валялась дома везде, где можно было валяться, занималась необязательными делами вроде вышивания скатерти, ходила хвостиком за своей мамой и непрестанно с ней болтала.
И все это время ей ужасно чего-то не хватало. Ты, конечно, эгоистически предположишь, что когда родители в отпуске, они просто дико хандрят и тоскуют по твоим грязным свитерам, засунутым под диван, твоим «Ну я не хочу есть!» и твоим конфетным фантикам во всяком укромном месте. По мокрым штанишкам твоего братца (ну хорошо: сестрицы), по вашим безумным пляскам и двухголосому реву. По ночным явлениям: «Мама, я боюсь!» По соплям, обгрызанным ногтям и нытью: «У меня живот болит и тошнит». Уверяем тебя, даже и в самом длинном отпуске глаза родительские всего этого бы не видели и уши бы не слышали. Но, к сожалению, родители так глупо устроены, что когда все это остается где-то в прекрасной дали и можно наслаждаться жизнью, чего-то определенно не хватает.
Тем временем зверек, снова вынужденный работать папой, мамой, няней и домработницей одновременно, очень устал. По вечерам, уложив, наконец, детей, он устраивался в кресле с книжкой и сигаретой, но от сигарет уже тошнило, а книжка была глупая. И зверек собирался предаться своей обычной тоске о прекрасных, но недоступных странах и прекрасных, но коварных зверках, и с удивлением обнаружил, что все его мысли снова и снова возвращаются к знакомому портрету: мягкие уши, длинные ресницы, розовый бантик на хвосте. И маленькие, умные, трудолюбивые лапы.
— О, зверюша! — завыл зверек в полной уверенности, что она никогда уже не вернется.
Надо ли говорить, что зверюша в своем теплом домике по ночам ворочалась в мягкой розовой постельке, мучилась неопределенными чувствами и то молилась за своих маленьких, то повторяла шепотом:
— Умный мой… Усатый мой… Мой замечательный, мой самый лучший…
Утром пятого дня зверек проснулся от того, что по нему взад-вперед ползали холодные дети. Холодные они были потому, что скинули с себя штанишки и долго бегали по полу, а там несло сквозняком. Зверек накормил их (причем Крися размазала ему всю кашу прямо по мордочке) и сложил в сумку тщательно отмытые от крисиных пакостей, просушенные и начищенные зверюшины ботинки.
— Куда мы пойдем? — поинтересовался Серенький.
— Сходим к маме в гости, отнесем ей ботинки.
— Хочу к маме насовсем, — заявил маленький зверек.
— Отправляйся, — сердито махнул лапой папа и стал одевать Крисю, которая тут же взялась выворачиваться и дрыгать лапами.
Через полчаса запаренный и взъерошенный зверек вышел из дома, держа в рюкзаке на спине вихляющуюся Крисю и за лапу — скачущего рядом Серенького.
Они подошли к мостику и увидели, что навстречу бежит кто-то очень знакомый, в особенности своим розовым бантиком на хвосте.
— Мама! — заверещал маленький зверек и бросился к зверюше. Крися тоже заорала во всю глотку, так что папе пришлось вытащить ее из рюкзака и потрясти в надежде на то, что это поможет. Не помогло.
— Давай мне, — подхватила ее зверюша, и Крися тут же прилипла к ней, обхватив всеми четырьмя лапами.
— Мами, — сердито сказала Крися и укусила зверюшу за щеку, но ее даже не стали сажать в табурет, — и не потому, что табурета не было поблизости, а просто потому, что ее нельзя было отодрать.
И зверьки радостно пошли домой, а через три дня наступила настоящая, бурная весна, от которой хочется болтаться по улицам и кричать во весь голос какое-нибудь глупое «Ого-го!».
И они болтались, и смеялись, и лепили мокрого снежного зверца с рогами, а вечером, когда дети засыпали, сжав в лапах плюшевых зверюш, родители хихикали шепотом, пихались, обнимались, глядели в глаза и вообще вели себя как очень молодые и глупые зверьки, кем они, в сущности, и были, несмотря на наличие двух зверят.
А потом они поженились, и через год у них родился еще один маленький зверек, а у Криси на хвосте появилась кисточка, но это еще не значит, что родители с ней потом не намучились, потому что намучились. Но уже гораздо позже, когда она наубегалась из дома, нахлебалась лиха, набралась ума и опушилась, из нее получилась спокойная, умная и красивая зверюша, хотя и чрезмерно ехидная.
СКАЗКА О ТОМ, КАК ЗВЕРЕК СВАТАЕТСЯ К ЗВЕРЮШЕ
Когда зверек совсем устает жить один и понимает, что лучше зверюш никого не придумано на всем белом свете, и вспоминает, какими влюбленными и добрыми глазами смотрит на него одна хорошо знакомая зверюша, которая варит такую вкусную гречневую кашу с грибами и носит такой смешной бантик… Когда зверек приводит в порядок свои чувства и делает выводы, когда он понимает, что надо как-то изменить свою жизнь, он собирается с духом и решает жениться.
Не все зверьки так решительны: некоторые, мы знаем, действуют увозом или наводнением, но сейчас речь идет о самых мужественных из зверьков. Потому что для гордого зверька совсем не просто сказать зверюше вслух, что он ее любит и хочет с ней жить.
Такой зверек собирается проснуться на заре, но, естественно, просыпает, потому что будильники у зверьков всегда сломаны. Он умывается и наводит порядок: прячет все, что валяется на полу, в ящики и за дверки, поправляет старенький коврик, чтобы лежал ровно, и протирает лапкой зеркало, в котором почти ничего не видно. Лапку, естественно, он вытирает о штаны. Затем зверек причесывает усы, принаряжается и теряет всякое мужество.
— И что я, как дурак… — думает он. — А если она мне откажет? Ну и поделом дураку. И вообще зачем мне это все надо.
Зверюша в это время присматривает за соседскими зверюшатами, или помогает ежику в дальнем углу огорода починить нору, на которую рухнуло старое сливовое дерево, или где-нибудь на лужайке у речки, собрав вокруг себя маленьких зверьков, занимает их веселой игрой и ненавязчиво учит читать. Или, особенно в зимнее время, вяжет зверькам теплые носки. И думает: «Что это мой зверек давно не заходил? Может, у него что случилось? Надо бы закончить дела и самой к нему пойти. А то еще подумает, что я про него забыла». И скучает по своему зверьку.
А зверек, отхлебнув для храбрости дурной воды, чувствует небывалый подъем и оживление, и даже какой-то зуд в лапах. Он выскакивает из дома, немножко думает, не прихватить ли цветов или мороженого, но ни того, ни другого у него нет, и искать их он не идет, потому что боится по дороге растерять свою кое-как собранную решимость.
И вот приходит зверек к зверюше, и у самых дверей подъем, оживление и зуд в лапах оставляют его. И зверек испытывает тупую вялость, и ужас, и трясение поджилок. И готов повернуть назад, но лапы у него подгибаются. А навстречу уже выскакивает заждавшаяся зверюша. Она целует зверька в мохнатые щеки и удивляется:
— Фу! Зверек! Ты зачем дурную воду пил?
— Да ну, не так уж и пахнет, — бормочет зверек. — Ты погоди мельтешиться. Сядь. Я, может, сказать чего хочу.
Зверюша кротко садится и озадаченно глядит на него большими глазами.
— Ты вот что, зверюша… — начинает зверек. — Я подумал, может, у тебя найдется…
— Рассолу? — сочувственно спрашивает зверюша, которая знает, что после дурной воды зверьки обыкновенно пьют рассол.
— Да нет, — отмахивается зверек. — Понимаешь, зверюша, я вот подумал, мы же с тобой давние вроде бы друзья, так надо бы, наверное…
— Конечно, — мгновенно откликается зверюша. — Я с удовольствием тебе помогу, только скажи, когда прийти.
— Да нет, — с досадой говорит зверек, морщась. — Ты вот сама рассуди: ты зверюша, я зверек…
— Так и очень хорошо, — убеждает его зверюша. — Кто же сказал, что зверюши со зверьками дружить не могут? Ты, если хочешь знать, мой самый лучший друг.
— Ну тогда ты должна уже понять, наконец. Зверюша! Нехорошо зверьку быть одному, как пень в лесу.
— Конечно, нехорошо, — подхватывает зверюша. — Ты так редко приходишь. Я жду тебя, жду, а ты там где-то дурную воду пьешь…