Циклон над Сарыджаз, стр. 30

Из развороченного пулей и черного от грязи бока вывалились сизые кишки. Они волочились по земле, и зверь наступал на них задними копытами, выволакивая из нутра. Клыки, вздыбившаяся бурая щетина на загривке искрились в ослепительном свете дня.

Таранный бег раненого взбешенного вепря был неотвратим, дик и жуток. Зверь стремглав летел прямо на Семена.

«Стой! — приказал себе Семен. — Стой! И — отскочи…»

Никакая сила не заставит секача ни задержаться, ни свернуть. Это инспектор знал. И никто не мог спасти Семена, только он сам, если окажется достаточно расчетливым, быстрым.

IV

Егерь Зимогоров скинул в сенцах котомку, шинель и олочи, быстрым шагом прошел в горницу. Прибранная и наполненная закатным светом, она казалась удивительно просторной. Став около деревянной кроватки, Федор засмотрелся на своего младшенького. Мишутка заметно изменился за две недели. Побелело и стало осмысленней его личико. Малыш двигал, просыпаясь, вскинутыми бровками и шевелил губешками, что придавало его мордашке глубокомысленное выражение. Мишутка открыл глаза и, как почудилось Федору, с интересом уставился на него, обросшего двухнедельной щетиной, нечесаного, пахнущего болотом и кострами. Выпростав из пеленки хрупкие руки, Мишутка задвигал ими и вдруг улыбнулся.

— То-то, я гляжу, Жучка сама не своя, — послышался за спиной голос Марьи. — Хозяин явился.

Федор для убедительности ткнув пальцем в кроватку, сказал жене вместо приветствия:

— Он улыбнулся… мне.

— Полно…

— Я тебе говорю.

Марья стала рядом.

Малыш бессмысленно водил глазенками. Потом, уловив облик матери, суетливо зашевелился и расцвел улыбкой. Марья всплеснула руками, обхватила Федора за плечи:

— Ты посмотри-ка! — но тут же ревниво заметила: — Иди, иди от кроватки. Ещё налюбуешься. Из тайги — и к постельке. В холодной поешь.

— А Сергунька где? — послушно отходя от ребенка, спросил Федор про старшего, приехавшего на каникулы из интерната.

— За полозами охотится. Вон трофеи на плетне висят. Тебе похвастаться хочет.

— Не нравится мне это, — беспокойно пробормотал Федор.

— Парню скоро девять, а по тебе он в бирюльки должен играть, — возразила Марья Ивановна.

Потом она сидела напротив мужа за столом и смотрела, как Федор, соскучившийся по домашним харчам, уписывал парующие кислые щи с молодой черемшой. Окно в холодной было небольшим, и, хотя солнце ещё не зашло, Марья зажгла лампу. Редкая мошкара искрилась в её медовом свете.

И старшего сына Марья Ивановна к отцу не допустила, отложив расспросы и рассказы на завтра. Июнь — время таежного энцефалитного клеща, а жена егеря боялась этой болезни хуже любого зверя. А чтоб мальчонка не шастал зря, послала Сергуньку последить за каменкой в бане.

— Да мяты в кипяток кинь, — крикнула мать вслед сыну.

— Вот спасибо, — отодвигая опустевшую тарелку, сказал Федор. И не ясно было — то ли за ужин он благодарил, то ли за заботу о бане.

— Тут без тебя, Федя, дней десять назад Шаповалов приходил. Костры на Хребтовой он приметил. Волновался, что чужак там и обещал Семену Васильевичу доложить. Что дальше было — не знаю.

— Нет там чужака, — твердо сказал Федор. — Напутал Шаповалов. Костры… Один костер, поди… Так там поблизости Антошка Комолов. Если Семен Васильевич туда ушел, вернуться должен. Мимо кордона-то не прошел бы. Должен инспектор вернуться, коли ходил. По оголовью сопок сейчас по сорок километров за светлое время пройти можно. Особо налегке.

— Слышь, получается у тебя, Феденька… — сказала Мария Ивановна, разглаживая ладонями скатерть на столе. — Хоть кривая правда, да моя… Не заходил к нам Семен Васильевич — говорю тебе.

— Эх, Маняша, прекрасно знаешь — пойду поутру в Горное и всё узнаю…

— Я не про то… — настойчиво продолжала Мария Ивановна.

— Шаповалов у нас без году неделя. Мог он напутать? Мог. Откуда на Хребтовой чужаку взяться? С неба, что ли?

— Бывает…

Федор снова не дослушал жену:

— Маняша, подозрения — не соль, чего их впрок держать. Узнаю всё завтра…

А потом, уже по полуночи, сидел он на кухне у самовара — чистый, точный, бритый и благоухающий, да гонял чаи. Напился до отвала. Затем задул лампу. Задумался: то ли спать идти, то ли выйти покурить при луне?

Вдруг за окном послышался быстро приближающийся конский топот. Смолк поблизости. Пробежал кто-то по двору.

«Кого это носит в столь поздний час? — подумал Федор, отирая полотенцем пот со лба. — Надо выйти… Посмотреть…»

В переплет закрытого от мошки окна, подле которого сидел егерь, заколотили с маху. По крайней мере, ему показалось, будто с маху. Вздрогнув от неожиданности и чертыхнувшись, Федор распахнул створки и увидел жену инспектора Шухова, учительницу.

— Степанида… Кондратьевна? — удивленно, с расстановкой проговорил Федор.

Та только закивала в ответ.

— Случилось что? — высунулся в окно егерь. И тотчас понял всю неуместность вопроса, заданного от растерянности. — В дом, в дом иди! — почти закричал Федор. — Я вот мигом лампу зажгу… — и он по привычке курильщика принялся похлопывать себя по карманам в поисках спичек.

Мария тоже проснулась, поднялась.

— Да вот, на загнетке они… — сказала жена, проходя мимо кухни в сенцы, чтоб встретить негаданную гостью. Федор задел ногой за табурет, опрокинул его. Неловкость ещё больше разволновала егеря. А перед глазами во тьме ещё не померкло осунувшееся лицо Стеши, шалый взгляд, сбившийся на затылок платок… Кивки вместо ответа, когда человек не в состоянии вымолвить ни слова.

В сенях послышались приглушенные голоса, что-то загремело некстати, а Федор всё не мог нашарить коробок.

«Да успокойся ты наконец!» — сказал он сам себе.

И спички будто вскочили в ладонь.

— Давно бы так, — буркнул он и засветил керосиновую лампу.

Женщины уже стояли на кухне, и Мария поддерживала Стешу.

— Ты садись, садись, — придвинув табурет, заторопился Федор.

А Степанида вдруг заплакала, прижала к лицу концы платка. Была она маленькой и хрупкой, а теперь выглядела просто девчонкой рядом со статной Марией.

Справившись с волнением, егерь сел на лавку и неторопливо закурил:

— Ты, Стеша, погоди реветь. Расскажи толком, что случилось.

— Ох, прости, Федор!

— Чего это ты поглупела вдруг? — попытался приободрить гостью егерь.

— Погоди ты чуток, — вступилась Мария. — Дай ей дух перевести. На брусничной водички, полегчает.

У окна показалась голова взмыленной лошади, вязкая пена прикипела к её губам. Лошадь скосила глаза в комнату, выкатив белые новолунья белков.

— Ты Ласку-то не загнала, Степанида Кондратьевна? — поинтересовался Зимогоров, чтоб хоть чуток отвлечь жену Семена Васильевича от непонятной пока ему тревоги.

— Ну чего ты с лошадью пристал? — рассердилась Мария. — Видишь, не в себе человек.

— О деле, Стеша, о деле давай. Не тяни… Я ведь со светом к вам собрался.

— Семен пропал, — и Стеша опять заплакала. — Скоро неделя, как срок ему возвратиться, а нет его.

— Э-э, — успокаивающе протянула Мария. — Мне тогда уж пора свои косы повытаскать. Мой и по три недели пропадал.

— Не бывало такого с Семеном, сами знаете, — Степанида упрямо стукнула кулаком по колену. — Часу меня ждать не заставлял. Раньше уговора случалось ему приходить.

— Точно, — подтвердил Зимогоров. — Про то я знаю. Да и дел у него в тайге нет особых, чтоб пропасть на неделю. Шалить в округе давно перестали. Я про панты говорю. А если бы и поймали кого, то скорее бы вернулся. Чего ему с таким человеком в тайге обретаться?

— И я про то же! — живо воскликнула Стеша.

— Куда пошел Семен?

— Кроки его участка я привезла, с пометками. Он для меня рисовал.

— Чего же молчишь? С этого бы и начинала, — нахмурился Зимогоров

— Может, ничего и не случилось? — немного странным заискивающим тоном спросила Степанида. Измучившись ожиданием и одиночеством, жена инспектора, едва стемнело, села на лошадь и поехала к егерю, закадычному другу Семена, чтобы хоть в разговорах развеять сомнения. Не могла она быть дома одна. Невмоготу стало перебирать в уме множество всяких трагических случаев, могущих произойти в тайге. День ото дня, час от часу напрасного ожидания мысли о возможной беде становилась неотступнее, беспокойство росло. Едва остановила она себя, чтобы не позвонить в район, не поднять тревогу…