Встречи с животными, стр. 75

— Знаешь, Аркаша, — успокаиваю я его, — человек никогда не бывает доволен тем, что имеет. Попадешь надолго в Москву, вспомнишь эту протоку: рыбы-то в ней сколько, сазаны какие!

Вот я на берегу Баренцева моря был. В плохую погоду там просто тоска безысходная. Волны ревут, ветер воет, и самому волком завыть хочется. А местные рыбаки, как уедут оттуда, с тоски места найти не могут. Я раз встретил такого рыбака в чудном уголке на Кавказе и после его жалоб спрашиваю: «Да что у вас там хорошего, здесь-то разве плохо?» — «Все бы ничего, земля плодородная, фрукты, да чайки не кричат, и без крика чаек жизнь немила».

Но вернемся к воронам Астраханского заповедника. «Проезд запрещен», — гласят надписи на берегах многих проток, где издавна большими колониями гнездятся голенастые птицы. Конечно, таким путем удается сократить гибель птенцов и яиц от энергичных и находчивых хищников. Но это только полумера.

Ворона — одна из немногих птиц, вред которых чрезвычайно велик

ВОДА ОДОЛЕЛА

— Ты знаешь, папка, — как-то сказал мне сын, — я видел дикую свинью с поросенком. В самый разлив они приплыли в Дамбинскую яму, где на крошечном островке стоял домик лесника, и стали жить с домашними свиньями и коровами.

— Наверное, ты что-нибудь напутал, — усомнился я. — Беспородные домашние свиньи часто бывают поразительно похожи на кабанов; наверное, ты с такой одичавшей свиньей столкнулся.

Но сын так горячился и доказывал свою правоту, что я не мог ему не поверить. Он только что вернулся из Астрахани от дяди, с которым много поездил по дельте Волги.

Меня этот случай очень заинтересовал. Ведь я хорошо знаю кабанов, знаю, насколько осторожны эти сообразительные животные, как они боятся человека, — и вдруг дикая свинья сама пришла к человеку!

— Знаешь, папка, — продолжал сын, — старая свинья людей совсем не боится, но от них в стороне держится. Как подойдут к ней близко, полосатый поросеночек за нее спрячется, а свинья сгорбится, ощетинится, недобро смотрит, того и гляди бросится.

Спрашивает сынишка у лесника: «Как это она не побоялась человека, сама к вам пришла?» А тот смеется: «Не сама пришла, беда пригнала, не пошла бы, да вода одолела. Вот как спадет вода, свинья с поросенком опять в камыши уйдет, здесь не останется».

Лесник прав. Вода заставит не бояться и человека. Глуп заяц, труслив до крайности, а и тот в лодку к Мазаю прыгал, когда вода одолела. И я вспомнил один давнишний случай с кабанами. Но перед тем как рассказать читателям об этом трагическом случае, я расскажу то, что видел в Астраханском заповеднике, расположенном в дельте Волги.

Я посетил заповедник в год, когда воды было мало, и на этот раз не видел настоящего бедствия. Вода прибывала медленно, за сутки ее уровень повышался на сантиметр, и о паводке никто серьезно не думал. Но и такой слабый подъем все же отразился на некоторых птичьих колониях взморья.

Пока не было ветра, на небольших косах загнездились крупные чайки — обыкновенные и черноголовые хохотуны. Несколько десятков гнезд располагалось близко одно от другого, в них в это время лежали яйца. Только в немногих гнездах успели появиться пуховички.

И вдруг подула моряна, и хотя ветер не достиг значительной силы, но за три дня вода поднялась настолько высоко, что большинство гнезд оказалось затоплено. Над погибшей колонией кружились крупные белые птицы, наполняя воздух то жалобным криком, то своеобразным громким хохотом.

Вода грозила затопить и пеликаньи гнезда. Издавна эти птицы гнездятся в этих местах, но, не в пример другим птицам, не умеют избегать гибели от сильных подъемов воды во время моряны, И сколько труда затратили сотрудники заповедника, чтобы обеспечить пеликанам нормальное размножение, — представить трудно!

Например, кряковая утка в дельте обычно откладывает яйца на высоких деревьях в гнезда ворон и коршунов. Сидит такая утка на яйцах, воды не боится, и комары до нее не добираются. Глупый же пеликан, хотя и есть места более надежные, упорно продолжает гнездиться на крошечных камышовых островках, где его птенцам при подъеме воды верная гибель. Вот и в предыдущую зиму сколько труда было затрачено, чтобы для птиц создать надежные места гнездования! Еще по льду навозили на взморье громадное количество камышовых снопов, соорудили большой плот, закрепили на месте толстыми кольями. Удался плот на славу, десяток коров на нем поместить можно — тесно не будет.

Закончили энтузиасты работу, представили, как весной загнездятся десятки громадных птиц и как спокойно им будет на надежном плоту растить молодь, и решили на следующий год еще такой плот построить.

Настала весна, прилетели пеликаны, устроили гнезда, отложили яйца — только не на прекрасном новом плоту, а опять на маленьких камышовых кочках. Издали такие гнезда совсем незаметны. Видишь только большое светлое пятно среди водной глади. Это 15 — 20 пеликанов сидят на гнездах, скрывая их своей массой.

В последней декаде мая посетили мы пеликаньи колонии на взморье и поняли, что многим из них грозит гибель. Моряна нагнала в култук воды, уровень ее поднимается с каждым часом — вот-вот начнет топить гнезда. Приехали на другой день — уже первые жертвы есть. В самых низких гнездах от воды пеликанята погибли. Что делать? На двух небольших камышовых кочках сгрудились 25 крупных и маленьких пеликанят и, видимо, не предполагают, что им грозит гибель. Тесно на кочках, ступить некуда, а тут еще около десятка взрослых пеликанов на гнездовья взобраться пытаются — того и гляди все погубят.

— Затопит? — спрашиваю я местного наблюдателя-охотника Сашу.

— Обязательно затопит, — отвечает он, а сам, видимо, старается выход найти из создавшегося положения. Подумали мы, подумали и пришли к следующему выводу. Если пеликанят до завтрашнего дня оставить, они все погибнут. Значит, нечего бояться делать с ними какие угодно опыты. Перевезем сейчас их на искусственный плот, а завтра, если взрослые не найдут их и кормить не будут, заберем всех на кордон и раздадим ребятам на выкормку, благо попавшихся в вентери щук девать некуда, выбрасывать приходится. Этими щуками и полсотню пеликанов выкормить можно.

На этот раз в лодке нас было четверо. Высадили мы двух наших спутников-ленинградцев на искусственный плот, туда же сложили все вещи и отправились к пеликаньей колонии. Выбрался я на кочку, хватаю пеликанят за шеи, за клювы и передаю Саше, а он их, как мешки, в лодке укладывает. Только птенцы на месте не сидят, пытаются за борт выбраться и спешат освободиться от съеденной пищи. Широко откроет пеликаненок рот, покрутит головой и выбросит наполовину переварившуюся рыбу. В одно мгновение всю лодку испачкали, и такой от нее невыносимый запах пошел, что дышать нечем. Скорей бы перевезти птенцов и лодку вымыть, а тут некоторые пеликанята с гнезда соскочили и вплавь пытались уйти от нас — беспокойных посетителей. Пришлось за ними гоняться.

Поразило меня, что совсем голые и, казалось бы, беспомощные пеликанята умели отлично плавать. Шлепнется птенец с гнезда в воду, шею вытянет и, заработав ногами, плывет в сторону. Почему не знаю, но напоминали они мне волжский колесный пароход; что-то было между ними общее.

Наконец, мы переловили всех пеликанят, доставили их к новому месту и выгрузили на искусственный плот. Старые же птицы тем временем возвратились к опустевшей колонии и, не зная, что предпринять, расселись на камышовые островки.

— Будут там сидеть и птенцов не найдут, — говорит Саша, — давай-ка раскидаем камыш, чтобы от гнезд и следа не осталось.

Опять возвратились мы к бывшей колонии и, работая веслами, уничтожили оба маленьких островка. После этого, воспользовавшись моряной, подняли косой парус и, гонимые свежим ветерком, укатили к кордону.