Встречи с животными, стр. 30

Так прошел еще час, и вот, наконец, я у цели — у края громадной птичьей колонии. Она тянется на пять километров. Часами будешь идти по лесу и видеть великаны-деревья, покрытые гнездами. Одни деревья уже погибли, засохли, другие еще богаты листвой или увиты плющом, но все стволы, ветви, листва — все бело от птичьего помета.

Человек, впервые попавший в птичью колонию, будет ошеломлен, оглушен многоголосым криком, шумом, хлопаньем крыльев. Но я здесь уже не в первый раз и могу наблюдать и рассматривать. Я различаю большие неуклюжие гнезда водяных птиц — бакланов — и похожие на перевернутый конус гнезда цапель. Они сделаны из скрепленных пометом прутьев, отстоящих друг от друга настолько далеко, что все гнездо просвечивает и яйца, лежащие в нем, видны как сквозь сетку.

Птичье население в колонии размещается как бы по этажам. На самых верхушках гнездятся серые цапли и большие бакланы, под ними — малые бакланы и ночные цапли-кваквы, еще ниже — мелкие цапли: желтые, малые белые, египетские.

Чтобы удобнее было наблюдать, я влезаю на дерево. Сперва мое вторжение вызывает переполох, но, так как я сижу очень тихо, птицы успокаиваются и снова принимаются за свои дела, не обращая на меня внимания. Я сижу на дереве и записываю все, что мне кажется интересным.

Теперь сверху хорошо видны гнезда и спины сидящих птиц. Я насчитываю в гнезде у желтой цапли только два яйца. Их должно быть пять или шесть — значит, гнездовье еще только началось. Вижу, как кваква клювом осторожно переворачивает яички в своем гнезде. Другая цапля слетела с гнезда, чтобы не перегреть яиц, и устроилась рядом, загораживая их телом от лучей солнца. Малые белые цапли непрерывно спускаются на землю и снова возвращаются к гнездам, неся сухие веточки. Одна цапля пытается вытащить веточку из соседнего гнезда. Крик, возмущение, драка.

С моря возвращается стая самцов-бакланов. Двое несут в клювах по хворостине. Самки бакланов уже насиживают яйца, а самцы еще продолжают подправлять гнезда. И хотя в лесу полно хвороста, эти настоящие водяные птицы не возьмут ветку с сухой земли, а тащат их с берега моря, за несколько километров.

В колонии ни минуты покоя: то на ее краю появилась ворона; шумом и гамом птицы встречают непрошеную посетительницу; то под тяжестью усевшихся птиц с треском обламывается сухая ветка (на таких отмерших ветках птицы не вьют гнезда, а только садятся отдыхать) — новый переполох: вся масса встревоженных птиц срывается с места и заполняет воздух. Сильно взмахивая крыльями, пролетают черные бакланы, легко и красиво мелькают среди деревьев белые и желтые цапли.

Когда выведутся птенцы, станет еще шумнее. Подрастая, молодь забирается на верхние ветки, и каждый старается раньше других захватить принесенную пищу.

Наблюдая и записывая, я провел в птичьей колонии весь день. Время шло так незаметно, что я вспомнил об обратном пути только тогда, когда солнце было уже на западе и в лесу стало прохладней.

На юге ночь наступает быстро. Надо было спешить, чтобы до темноты выбраться из лесу. Я спустился с дерева и стал искать дорогу. То ли я плохо искал, то ли тропа была едва заметна, но в напрасных поисках прошло полчаса. Я больше не мог терять времени и пошел наугад, выбрав, как мне казалось, правильное направление. По моим расчетам, мне нужно было идти на восток.

Долго шел я, а лес все не кончался. Должно быть, я сбился с пути. Все чаще попадались незнакомые, труднопроходимые участки колючих зарослей. Стало уже совсем темно. Я не мог отыскать кабаньей тропы и должен был ломиться по верху колючих зарослей. Это была мучительная дорога. Бредя в темноте по колючей сетке, спотыкаясь и проваливаясь, я вдруг оступился и, потеряв равновесие, с шумом упал в воду. Тут я понял, что шел по кустарнику, нависшему над лесной рекой. Хватаясь за колючие ветки, кое-как выбрался на берег.

Не хотелось мне ночевать в лесу. В этих местах, в Ленкоранском районе, очень распространена малярия. С наступлением сумерек бесчисленное количество малярийных комаров набрасывается на запоздавшего человека. Но другого выхода не было.

Я снова углубился в лес, выбрал большое дерево, залез повыше, чтобы избавиться от комаров, и расположился на ночь.

Удобно облокотившись на толстую ветвь, я сидел, прислушиваясь к ночным звукам. До меня доносился далекий сонный гомон птичьей колонии. Квакали лягушки, монотонно кричала маленькая сова-сплюшка, да иногда в потемневшем небе резко каркала ночная цапля. Вот где-то далеко жалобно закричал шакал, в след ему затянули другие. Испуганный шакальим воплем, в стороне сорвался фазан. Вдали усиливался гомон птичьей колонии.

Но потом все смолкло, и ночная тишина нарушалась лишь невнятным шорохом да изредка тихим треском сухой ветки под ногой вышедшего на охоту хищника.

Видимо, я задремал, как вдруг резкий голос заставил меня вздрогнуть и открыть глаза. Голос был так силен, что заглушал все шорохи ночи, проникая в самые глухие уголки чащи.

— Э-э-эй! — разнеслось по лесу и отдалось. — Э-э-эй!

Я с удовольствием прислушался. Откуда мог взяться ночью в лесной чаще человек и кому он подавал голос?

— Э-эй! — опять прокатилось по лесу. «Неужели это меня ищут? — мелькнула мысль. — Вероятно, кто-нибудь из моих приятелей, жителей ближайшего поселка, догадался, что я заблудился, и хочет помочь мне выбраться».

— Э-эй! — раздалось снова.

Конечно, это меня зовут.

Я откликнулся и уже взялся рукой за сук, чтобы начать спускаться с дерева, но дикий, нечеловеческий хохот был ответом на мой призыв. Я обомлел. Казалось, весь лес хохотал, издевался надо мной. Хохот перешел в резкий визг и оборвался. Затем я услышал обычный голос ночной птицы: «Ху-бу, ху-бу...».

Теперь я все понял: это кричал не человек, а филин. Мне стало понятно происхождение сказки о лешем. Должно быть, ее создала фантазия суеверных людей, слышавших ночью в глухом, диком лесу хохот и крики филина.

Все снова затихло, и я стал ждать рассвета, с улыбкой вспоминая свою перекличку с ночной птицей.

НАЗОЙЛИВАЯ ПТИЦА

Сколько неприятностей и бед приносят птицам разнообразные четвероногие хищники. Весной и летом лисята требуют много пищи, и взрослая лисица, обремененная потомством, рыскает по полям и болотам в поисках добычи. Поймает она мышь или полевку, съест птенчиков у гнездящейся на земле птички, бесшумно подкрадется к зазевавшемуся тетереву, и не успеет тот подняться на крылья, как попадает в зубы беспощадного врага. А дикие кошки для крылатых обитателей полей и леса опаснее всякой лисицы. Заметит кошка среди листвы на ветвях птичье гнездо, заслышит, что в нем пищат птенцы, без труда вскарабкается на высокое дерево и погубит все потомство сразу. Кружатся над хищником, кричат несчастные родители, но ничем не могут защитить своих детенышей. Того и гляди сами попадут на завтрак кошке.

Многие птицы терпеливо переносят все беды, наносимые кошками, лисицами и шакалами. Как завидят или заслышат они своего врага — спешат убраться из опасного места. Другие птицы, заметив кота или лисицу, оповещают криком о близкой опасности всех пернатых соседей. В этом отношении особенно отличаются птицы нашего леса: сойки, сороки, вороны. Обнаружив врага в зарослях, они очень часто поднимают такой переполох, что не дают шагу сделать зверю. Следя за ним по пятам и наполняя лес тревожными криками, они предупреждают все живое о появлении хищника. Обнаруженный враг мечется из стороны в сторону, пытается скрыться от крылатых преследователей, но не всегда это ему удается.

Если кошки приносят сорокам и воронам много несчастья, то и те при случае отплачивают им той же монетой. Вот об одном подобном случае, свидетелем которого я был, мне и хочется рассказать.