Золотая корифена, стр. 8

— Второй час.

— „Марлина“ не видно?

— Нет. Не видно. — Станислав чуть шепелявит. Заметив мой взгляд, поясняет, что его вертушкой по челюсти шарахнуло.

— Хм, история. Скажи, как я без зуба выгляжу?

— Мужественно. По крайней мере интригующе…

В висках eщe гнездится боль. Звон в ушах меньше. Сажусь, оглядываю горизонт: стиснутый осевшими к океану тучами, он близок, И пустынен. Где-то там шумят ливни. Наверно, и нас к вечеру или ночью опять прополощет. Но к вечеру нас, может быть, найдут. Мы будем сидеть в лаборатории и слушать, как хлещут по палубе тугие струи. И под шум вечернего ливня я расскажу Вене про смерч, Я ему дам пощупать шишку на своей голове… все же я здорово треснулся: до сих пор в висках ломота. Потом мы сыграем с ним в шахматы. Я, как обычно, проиграю и уйду в каюту, завалюсь на койку. Там, на переборке, возле самой подушки, висит фотография женщины. Это моя жена. Наташа, Она сейчас ходит на каток и покупает к Новому году игрушки, думает, что елку украшать мы все же будем вместе… Нет, я немного задержусь. Но это ничего: впереди еще будут новогодние праздники, И мы их обязательно проведем вместе.

глава II

Корин дразнит акулу. — „Бегущая по волнам“ поднимает резиновый парус — Катастрофа… — Помощь поспела вовремя. — Где "Марлин"? — Красные ракеты. — Размышления над картой, — По следам Бомбара, — Едим планктон, — Корифены. — Мрачный вечер

Вечереет. Волны, разбежавшиеся по заливу днем, вновь начинают собираться возле „Корифены“. Немного отдохнувшая лодка опять прыгает по волнам. Задремать бы, вон как Петя Скачков, чтобы минуты, часы проскочили быстрее, но нет, не дремлется. Качка опять оживляет морскую болезнь. Ну где же „Марлин“?

— Через часик подвалит, — говорит Стась и вытаскивает из-под брезента спиннинг. — Акуленцию подразню…

Возле "Корифены“ уже несколько часов кружится акула. Она то покидает нас, то возвращается и кружит, кружит вокруг лодки. Словно чего-то дожидается, вы-сматривает. Броситься бы в океан, нырнуть раз-другой. Сразу бы голова посвежела. Но страшно; триста острых, словно бритвы, зубов наготове. Прицепив к леске самую плохую блесну, Станислав делает бросок в сторону трехугольного плавника. Акула тотчас замечает сверкнувшую, словно рыба, жестянку. Она разворачивается и устремляется к "рыбке“. Та резвится, крутится перед самым акульим носом, но, когда акула распахивает пасть, Стась резко дергает, блесна выскакивает из воды и, звонко стукнувшись, падает в лодку. Акула кружится на одном месте, разворачивается, и в это время за ее спиной вновь появляется серебряная "рыбка“. Акула направляется к ней, она голодная… И вот "рыбка“. Акула бросается к блесне, но Корин начеку.

— Ха!., — кричит он и выдергивает блесну буквально из акульей пасти. Хлопнув хвостом по воде, та ныряет в глубину, потом снова начинает крутиться около "Корифены".

— А ну еще разок! — предлагает Корин и, взмахнув удилищем, забрасывает блесну чуть левее акулы. Та бросается к «рыбке», спинной плавник режет воду… Стась торопливо крутит катушку.

— Ха! — неуверенно произносит он, дергает и… чуть не падает в воду от резкого рывка: блесна уже в акульем животе. Покраснев от натуги Корин тянет согнувшееся удилище; почувствовав укол крючка, акула уходит в глубину. Резко жужжит катушка, сматывая с себя жилку. Петр взмахивает ножом, и леска звонко лопается; Корин с ожесточением плюет в воду:

— Метров двадцать уволокла, подлая…

— Вот тебе и «ха», — откликается Петр, — это ж не щука. Акула.

Смотрю на часы: стрелки словно прилипли к циферблату. Совершенно не двигаются. А когда не надо, так бегут, спешат, словно сумасшедшие. Бенка спит, прикрыв глаза узенькой, почти человеческой ладошкой. Вытянув из матраца тоненькую соломинку, я щекочу Бену нос. Тот чихает и, не открывая глаз, отмахивается. Думает, что муха,

— Что это там?.. — вдруг говорит Скачков, — плывет что-то в воде…

— Наверно, пенопластовый буек?., — бормочет Станислав, щуря глаза. — Точно, буек!.. Может, достанем? Пожалуй, он нам может пригодиться. Как считаете, парни?..

— А вдруг к нему что-нибудь привязано?.. — строит догадки Корин, поглядывая на Валентина. — Помню, однажды вытащили буек, а к нему привязано…

— Ладно, черт с вами, — соглашается Валентин, — надувайте лодку и добирайтесь до буйка на шкертике. Как твой кумпол, Коля?.. Ничего? Тогда крепи конец… Только осторожно, ч-черти…

Я достаю бухту тонкой веревки, один конец привязываю к лодочной банке, другой креплю на резиновой шлюпке, Стась уже накачивает ее небольшим мехом. Шлюпка, довольно похрюкивая клапаном, быстро распухает, наполняется воздухом.

— Сильно не перекачивай, — беспокоится Валентин, — заплата отскочит. Слышишь, Стась?

Заплата чернеет на самом носу лодки. Большая, черная. Наклеенная еще кем-то на берегу.

Первыми в шлюпку лезем мы с Кориным. Валька потравливает конец, ветер подхватывает легкую, словно пробка, шлюпчонку и быстро относит от «Корифены». Вытянув ноги, мы сидим прямо на днище и гребем короткими, составленными из металлических трубок веслами, направляя шлюпку носом против волны.

— Поставим парус, — предлагает Корин, — давай сюда весло…

Из двух весел мы собираем небольшую мачту, вставляем в специальные пазы, и Стась поднимает резиновый трехугольный парус. Ветер туго ударяется в него, парус гордо выпячивает свою округлую грудь, и шлюпка, чуть накренившись, легко мчится по волнам. Конец шлепает по воде, то выскакивая из нее, то опускаясь вглубь… Потом ослабевает,

— Бегущая по волнам! — в восторге хлопает шлюпку Корин по тугому звонкому боку. — Вперед! Навстречу опасностям!.. Хватай буек!..

Я подхватываю буек — легкую пенопластовую пластину.

Но что за крик? Я поворачиваюсь: «Корифена» чуть заметной точкой белеет далеко позади.

— Стась! Конец лопнул!

С лица Корина соскакивает улыбка. Он дергает за веревку, и та легко выскакивает из воды: порвалась!

— Парус!

Я Отпускаю шкот, парус вянет, падает в лодку, накрывая нас…

— Весла быстрее! — Корин выдергивает мачту, раскручивает ее на куски, втискивает в белые трубки лопасти весел. В спешке одно весло получается коротеньким, другое в три раза длиннее. Но вот весла собраны, лопасти ныряют в волны, мы торопливо разворачиваемся носом на ветер, гребем… гребем. Шлюпка неохотно подчиняется нашим усилиям. Она переваливается через одну волну, через другую. Сжав до боли в суставах весло, наваливаюсь на него всем телом, пропихиваю воду вдоль борта, отталкиваю ее назад. Стась гребет рывками, со столом. Он повернулся ко мне спиной, и я вижу, как по желобку вдоль спины скатывается струйка пота. И у меня лицо уже сырое. Соленые, едкие капли сбегают по щекам, от них щиплет в уголках глаз. Но нет, некогда смахнуть их. Нужно грести, грести. Когда шлюпка вскакивает На крутой гребень, нам видна лодка. Нет, она совсем не приближается. Пожалуй, удаляется. Когда шлюпка взбирается на волну, нам видно, как в лодке суетятся две маленькие фигурки. Потом шлюпка скользит вниз, и кругом одна вода.

Шаркнув по борту веслом, Корин задевает заплату. Та оттопыривается, и из резинового чрева лодки со свистом вырывается воздух. Бросив весло на дно шлюпки, Стась прижимает заплату ладонью, но воздух сильнее Корина: он шипит, пищит, но лезет, рвется из-под заплаты, и шлюпка начинает худеть. Ее упругое, звонкое тело дрябнет, покрывается глубокими морщинами… Мы оседаем, через борта в лодку вливается вода.

Корин поворачивается ко мне. Лицо его бледно, из закушенной губы стекает по подбородку струйка крови.

— Рубашку… быстрее рубашку, — просит он.

— Рубашку? — не понимаю его. — Зачем?..

— Быстрее! Черт… — кричит Корин, и я сдираю с себя рубашку.

Корин отрывает заплату начисто и запихивает в дырку мою рубашку. Воздух перестает пищать и шипеть.

— Вот ведь, а? — криво ухмыляется Стась. — Приключение за приключением…