На высотах твоих, стр. 73

Стюарт Коустон спешил ему навстречу, протягивая руку.

— Приветствую от всех нас! — сиял он широкой улыбкой. — И добро пожаловать домой!

— Боже милостивый! — воскликнула Маргарет. — Да нас же всего три дня не было.

— А нам показалось, много дольше, — заверил ее Коустон. — Мы так скучали.

Пожимая руку Хаудену, Весельчак Стю, понизив голос, прошептал:

— Чудесный, замечательный результат. Вы сделали для страны огромное дело.

Спускаясь по трапу вслед за Маргарет, Хауден тихо поинтересовался:

— С Люсьеном Перро говорили?

Министр финансов кивнул.

— Как вы и распорядились, по телефону. Перро и проинформировал, но никого больше.

— Прекрасно! — одобрил Хауден. Они направились к зданию аэропорта. — Завтра проведем заседание кабинета, а сегодня вечером я бы хотел встретиться с вами, Перро, и может, еще кое с кем. Лучше в моем офисе.

— Неужели обязательно сегодня, Джейми? — запротестовала Маргарет. — Мы оба устали, и я действительно так рассчитывала на спокойный вечер.

— Будут у нас еще спокойные вечера, — пообещал ей муж с нетерпеливыми нотками в голосе.

— Может, заглянете к нам, Маргарет, — предложил Коустон. — Дэйзи будет рада.

— Спасибо, Стю, — покачала головой Маргарет. — Только не сегодня.

Они были на полпути к зданию аэропорта. Позади них по трапу спускались остальные пассажиры спецрейса.

И вновь премьер-министр обратил внимание на безмолвно разглядывавшую их толпу. С некоторым недоумением обронил:

— Уж очень они как-то тихо себя ведут, а?

На лице Коустона появилось выражение озабоченности.

— Мне рассказывали, что туземцы здесь настроены недружелюбно, — и добавил:

— Демонстрация организованная, их привезли в автобусах.

И в этот момент, словно слова министра послужили сигналом, разразилась буря.

Сначала понеслись душераздирающие вопли, свист и мяуканье. Потом послышались выкрики, в которых уже можно было разобрать отдельные слова вроде “Сквалыга!”, “Диктатор!”, “Бездушный подонок!”. “Выбросим тебя вон!”, “Недолго тебе быть премьер-министром!”, “Подожди до следующих выборов!”

В тот же момент над толпой взметнулись плакаты. До поры до времени их прятали, но теперь буквы бросились Хаудену в глаза:

Стиснув челюсти, премьер-министр спросил Коустона:

— Вы знали об этом?

— Брайан Ричардсон предупредил, — с убитым видом признался министр финансов. — По его сведениям, все это закуплено и оплачено оппозицией. Но, честно говоря, я не предполагал, что будет так скверно.

Премьер-министр проследил взглядом за телекамерами, которые дружно развернули свои объективы в сторону плакатов и завывающей толпы. Сегодня вечером эту сцену увидит вся страна.

Им ничего не оставалось делать, как продолжать идти к зданию аэропорта под нарастающий рев злобных выкриков. Джеймс Хауден взял Маргарет за руку и выдавил из себя улыбку.

— Веди себя, словно ничего не случилось, — настойчиво прошептал он. — И не беги так.

— Пытаюсь, — пробормотала Маргарет. — Но с трудом.

Когда они вошли в здание аэропорта, улюлюканье приутихло. Их ждала группа репортеров, позади них маячила высокая фигура Брайана Ричардсона.

Хаудены остановились, и какой-то репортер, совсем мальчишка, тут же выпалил:

— Премьер-министр, сэр, не изменили ли вы свою точку зрения на дело Дюваля?

И это после Вашингтона.., после переговоров на высшем уровне.., после демонстрации подчеркнутого уважения со стороны президента.., после его личного успеха… Подобный первый вопрос был последним унижением. Опыт, мудрость, осторожность мигом покинули Хаудена, и премьер-министр с нескрываемым гневом заявил:

— Нет, я не изменил своей точки зрения, и очень маловероятно, что когда-нибудь это сделаю. То, что здесь сейчас произошло, — на тот случай, если вы не заметили, — есть заранее спланированная политическая демонстрация, устроенная безответственными элементами. — Карандаши репортеров торопливо бегали по блокнотам, а Хауден тем временем продолжал:

— Эти элементы — мне нет нужды называть их по именам — используют данный пустяковый вопрос в попытке отвлечь внимание общественности от успехов и достижений правительства в куда более важных сферах. Более того, должен вам сказать, что пресса, продолжая раздувать этот незначащий вопрос в тот момент, когда стране предстоят действительно ответственнейшие и великие решения, либо введена в заблуждение, либо проявляет безответственность, либо и то, и другое вместе.

Он увидел, как Брайан Ричардсон почти в трагическом отчаянии умоляюще трясет головой. Ладно, отмахнулся про себя Хауден, пресса достаточно часто делает по-своему, а иногда нападение есть лучшая защита. Однако, слегка остыв, он продолжал уже более сдержанно:

— Вы наверняка помните, джентльмены, что я уже отвечал терпеливо, пространно и подробно на вопросы по этому поводу всего три дня назад. Но если вы успели забыть, я должен вновь подчеркнуть, что правительство твердо намерено неукоснительно следовать правовым нормам, как они зафиксированы в законе об иммиграции.

Кто-то со зловещим спокойствием спросил:

— Хотите сказать, что оставите Дюваля гнить на судне?

— Меня этот вопрос не касается, — отрезал премьер-министр.

Фраза была катастрофически неудачной — он имел в виду, что данное дело находится вне его компетенции. Однако упрямство не позволило ему взять свои слова обратно и пуститься в объяснения.

К вечеру эта фраза облетела всю страну от побережья до побережья, ее цитировали телевидение и радиовещание, а редакторы утренних газет озаглавили — с незначительными вариациями — отчеты о прибытии премьер-министра следующим образом:

Ванкувер, 4 января

Глава 1

Лайнер с премьер-министром на борту приземлился в аэропорту Оттавы за несколько минут до половины второго дня по восточному поясному времени. В этот момент в Ванкувере, находящемся четырьмя провинциями и тремя часовыми поясами западнее, еще было утро. Время близилось к половине одиннадцатого — на этот час в кабинете судьи было назначено слушание по ордеру ниси, от которого зависели свобода и будущее Анри Дюваля.

— А почему в кабинете судьи? — Дан Орлифф недоумевающе смотрел на Элана Мэйтлэнда, которого сумел перехватить в переполненном коридоре второго этажа здания Верховного суда провинции Британская Колумбия. — Почему не в зале судебных заседаний?

Элан минуту назад вошел с улицы, где разгулявшийся за ночь злой резкий ветер бил город ознобной дрожью. Здесь, в теплом здании, вокруг него бурлил людской поток: спешащие адвокаты в разлетавшихся мантиях, еще адвокаты, таинственным шепотом совещавшиеся с клиентами, судейские чиновники, репортеры — последних сегодня было гораздо больше, чем обычно, что еще раз подтверждало растущий интерес к делу Дюваля.

— Фактически-то слушание состоится в зале судебных заседаний, — торопливо ответил Элан. — Послушайте, я не могу задерживаться, нас должны вызвать буквально через несколько минут.

Он с тревогой отметил, что Дан Орлифф уже раскрыл блокнот и нацелил в него карандаш. За последние несколько дней, с первой статьи Орлиффа, это стало знакомой картиной. Вчера, например, после того, как стало известно, что он подал ходатайство о вынесении судом распоряжения доставить Дюваля для рассмотрения вопроса о законности его задержания, его просто засыпали вопросами. Уверен ли он в своих аргументах? Какого результата ожидает? Если такое распоряжение будет вынесено, то что потом?

Он уклонился от ответов на большинство вопросов, ссылаясь на профессиональную этику. В любом случае, заявил Элан, он не имеет права обсуждать дело, находящееся в судопроизводстве. Он также помнил об устойчивой неприязни, с которой судьи относятся к ищущим популярности адвокатам, и в этом плане внимание прессы только ставило его в весьма неловкое положение. Однако, судя по заголовкам, ни одно из этих соображений не трогало ни печать, ни радио, ни телевидение…