Менялы, стр. 36

— Я причинила тебе неприятности. И немалые, мне кажется. Так давай оба перестанем притворяться, что это не так.

Он собрался было вновь ее переубеждать, но затем передумал, зная, что настало время им обоим вести себя честно.

— Следует сказать еще вот что, — продолжала Марго, — мы говорили об этом, зная, что это может произойти, и спрашивали себя, останемся ли мы теми же людьми — людьми независимыми — и будем ли по-прежнему вместе.

— Да, — сказал он, — я помню.

— Только, — проговорила она с кривой усмешкой, — я не ожидала, что это настанет так быстро.

Он потянулся к ней, как делал много раз прежде, но она отодвинулась, покачав головой:

— Нет, давай разберемся.

Он понял, что их отношения неожиданно достигли кризиса.

— Это случится вновь, Алекс. Давай не будем обманывать себя, будто это не так. Да нет, не с банком, с другими похожими вещами. И я хочу быть уверенной, что мы выдержим, независимо от того, когда это произойдет, причем выдержим не однажды, в надежде, что это последний раз.

Он знал, что она говорит правду. Образ жизни Марго уже был предметом для конфронтации, и поводов для этого будет еще много.

Правдой было и то, что, как отметила Марго, они говорили об этом раньше — всего лишь полторы недели назад. Но тогда спор был абстрактным, выбор менее четким и не столь жестко обозначенным, каким его сделали события прошедшей недели.

— Мы с тобой могли бы, — сказала Марго, — покончить с этим прямо сейчас, пока нам еще хорошо, пока мы еще не подошли к черте. Никаких обид ни у тебя, ни у меня — просто разумное решение. Если мы так поступим, перестанем видеться и появляться вместе, об этом быстро распространится слух. Так всегда бывает. И хотя это не зачеркивает того, что происходило в банке, тебе будет там легче.

Алекс понимал, что это тоже правда. У него было легкое искушение принять предложение, изгнать — напрочь и быстро — осложнение из своей жизни, осложнение, которое с годами скорее будет расти, а не исчезать. Он опять задумался: “Почему столько проблем, столько тягот свалилось одновременно: ухудшение здоровья Селии; смерть Бена Росселли; борьба в банке; незаслуженная отповедь сегодня? А теперь еще Марго и выбор. Почему?”

Этот вопрос напомнил ему о случае, происшедшем много лет назад, когда он был в канадском городе Ванкувере. Молодая женщина разбилась насмерть, выпрыгнув с 24-го этажа, а перед тем как прыгнуть, написала помадой на оконном стекле: “Почему, ах, почему?” Алекс не знал ее, позже он даже не поинтересовался, в чем были ее проблемы, решения которых она не нашла. Но он жил в отеле на том же этаже, и словоохотливый помощник управляющего показал ему грустную надпись помадой на стекле. Воспоминание об этом осталось с ним навсегда.

Почему, ах, почему мы принимаем те или иные решения? Или почему так решает жизнь? Зачем он женился на Селии? Почему она потеряла рассудок? Почему он оттягивает развод? Зачем Марго понадобилось быть активисткой? Почему он раздумывает сейчас, не отказаться ли от Марго? Так ли сильно он хочет стать президентом “ФМА”?

Нет, не так сильно!

Он заставил себя спокойно принять решение и перестал хмуриться. Пусть идет все к черту! Ни ради “ФМА”, ни ради совета директоров, ни ради личных амбиций он не отступится, никогда не отступится от личной свободы действий и независимости. И не бросит Марго.

— Самое важное, — сказал он, — хочешь ли ты, как ты только что сказала, “разумного решения”? Марго произнесла сквозь слезы:

— Конечно, нет.

— Тогда и я не хочу, Брэкен. И никогда не захочу. Так что давай порадуемся тому, что случилось, что мы сумели кое-что доказать, и ни одному из нас не придется больше ничего доказывать.

На этот раз, когда он протянул руки, она не отодвинулась.

Глава 6

— Роско, мой мальчик, — произнес по телефону достопочтенный Харольд Остин, судя по голосу, очень довольный собой. — Я разговаривал с Большим Джорджем. Он приглашает нас с тобой на Багамские острова поиграть в гольф в следующую пятницу.

Роско Хейворд в раздумье вытянул губы. На дворе стоял март и была суббота. Перед тем как подойти к телефону, он изучал финансовые отчеты, разбросанные на полу вокруг его кожаного кресла.

— Я не уверен, что смогу так скоро освободиться и так далеко поехать, — сказал он достопочтенному Харольду. — Не можем ли мы устроить конференцию в Нью-Йорке?

— Конечно, можем. Правда, будем дураками, потому что Большой Джордж предпочитает Нассау и потому что Большой Джордж занимается делами во время игры в гольф — нашими делами, которыми он занимается лично.

Им обоим не было необходимости говорить, кто такой Большой Джордж. Как не было необходимости делать это и некоторым другим людям, имеющим отношение к промышленности, банковскому делу или светскому обществу.

Джи. Джи. Куотермейн, председатель совета директоров и главный руководитель “Супранэшнл Корпорэйшн” — “СуНатКо”, походил на призового быка и обладал большей властью, чем многие главы государств; пользовался он ею как король. Его влияние и интересы распространялись по всему миру, как и влияние и интересы корпорации, которую он возглавлял. В “СуНатКо” и за ее пределами его и обожали, и ненавидели, и боялись, ему льстили и почитали его как знаменитость.

Восемь лет назад — учитывая мудрость, проявленную в финансовых делах в прошлом, — Джи. Джи. Куотермейн был призван на спасение “Супранэшнл”, в то время захиревшей и находившейся под бременем долгов. За эти восемь лет он восстановил состояние компании, расширил ее до размеров внушительного конгломерата, разделил натрое ее акции и вчетверо увеличил дивиденды.

Вкладчики, обогащенные Большим Джорджем, обожали его и дали ему полную свободу действий. По правде говоря, нашлось несколько Кассандр, утверждавших, что он построил картонную империю. Но финансовые отчеты “СуНатКо” и большого числа ее дочерних компаний — которые Роско Хейворд как раз изучал перед тем, как позвонил достопочтенный Харольд, — весомо это опровергали.

Хейворд дважды встречался с председателем совета директоров “СуНатКо”: однажды мельком в толпе; вторая встреча была вместе с Харольдом Остином в Вашингтоне, в гостиничном номере.

Во время вашингтонской встречи достопочтенный Харольд Остин докладывал Куотермейну о задании, которое он выполнял для “Супранэшнл”. Хейворд понятия не имел, в чем заключалось задание, — те двое в основном уже закончили разговор, когда он к ним присоединился, — он понял только, что тут замешано правительство.

Агентство Остина занималось по всей стране рекламой “Хейплуайт дистиллерз”, большой дочерней компании “СуНатКо”, хотя личные отношения Харольда Остина с Джи. Джи. Куотермейном, видимо, выходили за эти рамки.

Так или иначе сообщение Остина явно привело Большого Джорджа в веселое настроение. Остин представил его Хейворду, и Большой Джордж сказал:

— Харольд говорит, что он — один из директоров вашего маленького банка и вы оба хотели бы получить кусок нашего пирога. Ну что ж, недолог тот час, когда мы подумаем об этом.

Затем кормчий “Супранэшнл” похлопал Хейворда по плечу и заговорил о другом.

Беседа с Джи. Джи. Куотермейном в Вашингтоне и побудила Хейворда в середине января — два месяца назад — сообщить комитету по денежной политике “ФМА”, что возможны деловые операции с “СуНатКо”.

Позже он сообразил, что поторопился. А сейчас, похоже, перспектива вновь забрезжила.

— Ну что же, — уступил Хейворд по телефону, — возможно, я смогу вырваться в следующий четверг на пару дней.

— Вот это ближе к делу, — услышал он в ответ от достопочтенного Харольда. — Что бы ты там ни планировал, ничто не может быть для банка важнее этого. И — ах да, забыл упомянуть: Большой Джордж посылает за нами свой личный самолет.

Хейворд просветлел.

— Правда? Достаточно большой для быстрого полета?

— “Боинг-707”. Я подумал, что тебе это будет приятно. — Харольд Остин хмыкнул. — Так что полетим отсюда в полдень в четверг, проведем пятницу целиком на Багамах и вернемся в субботу. Кстати, как выглядят новые цифры по “СуНатКо”?