Менялы, стр. 11

До того как Карлос ее бросил — год назад он просто вышел из дому и исчез, — Хуанита по наивности оформила все кредиты на них обоих. Он накупил себе одежды, приобрел подержанный автомобиль и цветной телевизор, которые и забрал с собой. Хуанита же до сих пор выплачивала бесконечные долги.

По дороге домой Эстела радостно подпрыгивала, держа Хуаниту за руку. В другой руке Хуанита несла бережно свернутый рисунок. Скоро они будут дома, где обычно после ужина они смеялись и играли. Однако сегодня вечером Хуаните было не до смеха.

Ей стало еще страшнее, когда она вдруг четко поняла, что может потерять работу. Она отдавала себе отчет в том, насколько это серьезно.

А найти другую работу будет чрезвычайно трудно. Ее не возьмут ни в один банк, после того как наведут справки.

А как ей быть без работы? Как воспитывать Эстелу?

Хуанита внезапно остановилась и, наклонившись, крепко прижала к себе девочку. Она молила Бога, чтобы завтра ей кто-нибудь поверил.

Кто-нибудь, кто-нибудь. Но кто?

Глава 9

У Алекса Вандерворта тоже было тяжело на душе. Днем, после встречи с Ноланом Уэйнрайтом, Алекс долго мерил шагами свой кабинет, пытаясь осмыслить последние события. Основным предметом для размышлений было вчерашнее сообщение Бена Росселли. А стало быть, и неизбежные перемены в банке. Думал он и о своей личной жизни, которая резко изменилась за последние несколько месяцев.

Мысли его занимали также проблемы кредита и кредитных карт — не только поддельных, но и настоящих.

На столе у него лежали рекламные гранки, подготовленные рекламным агентством “Остин эдвертайзинг”.

И

Или:

И еще с десяток примерно того же содержания.

Алексу Вандерворту не нравился ни один из этих текстов. Но он ничего не мог предпринять. Реклама была уже утверждена отделением “Кичардж” и послана Алексу лишь для ознакомления. В целом идею одобрил и совет директоров банка на заседании, состоявшемся несколько недель назад.

Однако директора вряд ли могли предположить, что рекламная кампания будет вестись столь агрессивно.

Алекс сложил гранки в папку. Он еще раз просмотрит их дома вечером и выслушает мнение Марго — вероятно, весьма категоричное.

Марго…

Мысль о ней вызвала воспоминания о вчерашнем сообщении Бена Росселли. Алекс задумался о недолговечности жизни, о ее извечной непредсказуемости, о том, как мало времени осталось впереди, о неизбежности конца. Мало того что Алекс был искренне опечален участью Бена, так старик еще заставил его в очередной раз задасться вопросом: следует ли Алексу начать новую жизнь с Марго? Или подождать? Чего?

Селии?

Этот вопрос он тоже задавал себе тысячи раз.

Алекс посмотрел на город — в том направлении, где находилась Селия. Что, интересно, она делает, как она?

Почему бы не выяснить это самым простым способом. Он вернулся к столу и набрал номер телефона, который помнил наизусть.

— Оздоровительный центр, — прозвучал женский голос.

Алекс представился и попросил к телефону доктора Маккартни.

Минуту спустя мужской голос, спокойный и твердый, осведомился:

— Где вы, Алекс?

— У себя в кабинете. Сижу и думаю, как там моя жена.

— Я позволил себе задать этот вопрос, потому что намеревался вас сегодня разыскать и предложить вам навестить Селию.

— В прошлый раз вы мне сказали, что это нежелательно.

Психиатр мягко поправил:

— Я сказал, что, с моей точки зрения, визиты на некоторое время лучше прекратить. Вы же помните, что предыдущие посещения скорее расстраивали вашу жену, чем шли ей на пользу.

— Да, помню. — Помолчав, Алекс спросил:

— Есть какие-нибудь изменения?

— Боюсь, не в лучшую сторону. Ваша жена все больше и больше замыкается в себе. Она полностью отгородилась от реальности. Вот почему я и подумал, что ваш визит мог бы помочь. По крайней мере вреда он не причинит.

— Хорошо. Я приду сегодня вечером.

— В любое время, Алекс, и загляните ко мне. Вы же знаете, у нас нет никаких ограничений для свиданий с больными.

Именно отсутствие формализма в этом заведении и привлекло Алекса, когда четыре года назад он должен был принять это страшное решение. Даже само название “Оздоровительный центр” вместо пугающего “Психиатрическая лечебница” как-то успокаивало. Это была частная клиника. И хотя лечение здесь стоило безумно дорого, Алекс твердо решил во что бы то ни стало обеспечить Селии самый лучший уход. Это все, что он мог для нее сделать.

На весь остаток дня он с головой погрузился в работу. В начале седьмого он вышел из административного корпуса “ФМА”, назвал водителю адрес Оздоровительного центра и, пока они ползли в веренице машин, занялся чтением вечерней газеты.

Снаружи Оздоровительный центр можно было принять за большой частный особняк: никаких вывесок, только номер дома.

Дверь открыла привлекательная блондинка в цветастом платье. По маленькому значку на левой стороне груди он понял, что это медсестра. Значок был единственным формальным различием, допускавшимся между пациентами и персоналом.

— Доктор предупредил меня о вашем приходе, мистер Вандерворт. Я провожу вас.

Она повела его по красивому коридору в желтых и зеленых тонах. В нишах вдоль стены стояли живые цветы. Медсестра остановилась у одной из дверей.

— Ваша жена у себя в комнате, мистер Вандерворт. Сегодня у нее был трудный день.

В Оздоровительном центре пациентов помещали в одноместные или двухместные палаты в зависимости от того, как влияло на их состояние общество другого человека. Поначалу Селия находилась в двухместной палате, но ничего хорошего из этого не вышло, и сейчас она жила одна. Ее комнатка, хоть и маленькая, была очень уютной и совсем не казенной. Здесь стояли кушетка, глубокое кресло, карточный столик и книжные полки. Стены украшали репродукции картин импрессионистов.

— Миссис Вандерворт, — мягко сказала сестра, — вас пришел навестить муж.

Никакой реакции — ни движения, ни ответа — не последовало.

С тех пор как Алекс в последний раз видел Селию, прошло полтора месяца, и хотя он ожидал ухудшений, сейчас, увидев ее, он ужаснулся.

Она сидела — если так можно охарактеризовать ее позу — на кушетке. Полубоком, отвернувшись от двери. Сгорбленная, голова опущена, руки сложены на груди крест-накрест, ладони сжимают плечи. Ноги поджаты под себя. Абсолютно неподвижна.

Он подошел к ней и нежно положил руку на плечо.

— Привет, Селия. Это я, Алекс. Я все думал о тебе и вот пришел навестить.

— Да, — произнесла она тихим, безразличным голосом, не шевельнувшись. Он сильнее сжал ее плечо.

— Ты бы повернулась ко мне. Тогда мы сможем поговорить.

В ответ она лишь напряглась и еще больше съежилась.

Алекс заметил у нее на коже пигментные пятна.

И все же ее нежная, хрупкая красота до сих пор не стерлась, хотя недалек тот день, когда от нее не останется и следа.

— Она давно в таком состоянии? — тихо спросил он сестру.

— Сегодня с самого утра, вчера — полдня, в прежние дни такое тоже бывало. В этой позе она чувствует себя более комфортно, — сказала девушка, как о чем-то само собой разумеющемся, — так что постарайтесь этого не замечать, просто посидите с ней и поговорите.

Алекс кивнул. Когда он устроился в единственном кресле, сестра на цыпочках вышла из комнаты, неслышно затворив за собой дверь.

— На прошлой неделе я смотрел балет, Селия, — начал Алекс. — “Коппелию”. Я вспомнил, как тебе нравилась “Коппелия”, это был один из твоих любимых балетов.

Тогда он ничего, ничего не соображал! Если бы он не был таким толстокожим, он бы понял, что Селия получила совершенно другое воспитание, не имевшее ничего общего с его собственным, — когда они встретились, она была совершенно не подготовлена к той социальной и семейной жизни, которую он воспринимал как нечто естественное. Селия была единственным ребенком в семье, родители ее жили скромно и уединенно, училась она в церковных школах и не ведала бурных университетских развлечений. Замужество усугубило ее природную нервозность, развило неуверенность в себе, она находилась в постоянном эмоциональном напряжении, пока наконец комплекс вины и груз неудач не привели к необратимым изменениям в психике. Оглядываясь назад, Алекс терзался угрызениями совести. Ему казалось, что тогда он так легко мог помочь Селии — дать совет, рассмешить, вселить уверенность. Но он пренебрегал этим, когда это-то и было важнее всего. Он был слишком безответствен, слишком занят, слишком честолюбив.