Цареубийство в 1918 году, стр. 30

Приговор был таков –

в описательной части: «Виновен, заслуживает снисхождения».

в резолютивной: «Смертная казнь через повешение».

Мясоедов пытался осколками пенсне перерезать себе вены: его спасли и повесили – до получения кассационной жалобы командующим фронтом. («Так торопились, что сначала повесили, а потом утвердили приговор» – проф. К. Шацилло.)

В его виновности сомневались многие: полковник А. Самойло, начальник разведки, действовавшей против Австро-Венгрии, писал, что упреждение казни до кассации не было случайным. Комфронта не утвердил приговор, «ввиду разногласия судей», но дело решила резолюция Николая Николаевича: «Все равно повесить!» (Был убежден в невиновности Мясоедова и крупнейший работник политического сыска России, генерал А. Спиридович.)

После войны начальник немецкой разведки Вальтер фон Николаи писал: «Приговор… является судебной ошибкой. Мясоедов никогда не оказывал услуг Германии.» Лейтенант, которому приписывалось авторство дела заявил: «Я никогда в жизни не обменялся ни единым словом с полковником Мясоедовым и никогда не сносился с ним через третьих лиц.» Укрывать Мясоедова уже не было надобности, его давно казнили.

Свержение правительства, которому он верно служил и которое его обрекло виселице, не помогло реабилитации Мясоедова. При Временном правительстве Мясоедова тоже оставили в шпионах: Гучков-то сделался военным министром. И при Совнаркоме числили в шпионах – ведь Михаил Бонч-Бруевич сделался первым начштаба Реввоенсовета. При Сталине объявили не изменником, а кадровым германским разведчиком: помогал другому агенту фон Николаи, Богрову, убить Столыпина, чтобы посадить в кресло российского премьера третьего немецкого шпиона, Сухомлинова.

Любопытно, что в 1942 году Сталин угрожал концом Мясоедова (он называл его Мясниковым)… Никите Хрущеву, когда тот как член Военного совета фронта пропустил немцев к Дону.

Солженицын прав, считая покушение Богрова первым в цепи злодейских убийств, что завершились в ипатьевском полуподвале. Богров, действительно, был первым. Но промежуточным звеном в той же цепи явилась казнь Мясоедова. Следующим звеном – убийство Распутина. Чтобы понять, чем, кем, к к звенья этих смертей сплетались в пролог истребления династии, нам придется предварительно сделать ход в сторону, к историческому сюжету, который можно назвать так: «Евреи, немцы и судьбы революции в России».

Глава 17

ЕВРЕИ, НЕМЦЫ И СУДЬБЫ РЕВОЛЮЦИИ В РОССИИ

В упомянутой во вступлении работе математика Игоря Шафаревича. «Русофобия» постулируется следующая историософская схема возникновения и победы большевизма в России.

В XIX веке в этой стране начала действовать общность, которую, вслед за Огюстом Кошеном, Шафаревич называет «малым народом». То был орден революционно настроенной интеллигенции, отвергавший органическое, естественное развитие своей нации и мечтавший о перестройке жизни на идеологических, т е. умозрительных, а не прагматических основаниях. Революционная ситуация складывалась в стране объективно, в ходе национального развития. Но столь разрушительный для народного духа характер переворот в ХХ-м веке принял потому, что в его запале слилась энергия полураспада двух чуждых нации сил: стремительно левевшей денационализированной местной интеллигенции и массы молодых евреев, рвавшихся из традиционных местечковых гетто к новой жизни и по дороге туда не жалевших ни чуждую им русскую органику, ни традиционные религиозно-нравственные ценности иноверческого для них, христианского мира.

В этой стройно изложенной и многими фактами обоснованной концепции есть уязвимые, с точки зрения историка, пункты.

Признаем, что энергия вырвавшихся из собственной органики и религии масс ассимилировавшихся евреев была колоссальной и направленной на разрушение окружавшего общества, русской патерналистской монархии и собственного еврейского кагала. Но – почему все-таки именно в России энергия молодого поколения евреев была использована экстремистскими кругами? И, в конце концов, если ограничиться даже пределами Российской империи, почему большевизм победил как политическое течение как раз в собственно России, зато на Украине, в Литве, Бессарабии, Польше, где проживало подавляющее большинство российских евреев, возникли национальные государства, причем в том же 1918 году и вовсе не большевистского типа.

Другой вопрос: почему главные в мире центры самого левого, самого бескорневого, самого общественно активного еврейства, то есть США и Палестина, не превратились в большевистские оплоты, а стали напротив средоточием либерализма и демократии? А если мои вопросы к Шафаревичу покажутся кому-то очень уж широкими, то можно от судеб стран и народов перейти к отдельным людям. Например, спросить, почему народоволец, т е. террорист, Меир Дизенгоф, переехав из России в османскую Палестину, отнюдь не самое терпимое и цивилизованное место на Земле, вместо кровавой революционной работы занялся здесь основанием города Тель-Авива, музея, оперы.

Почему эсер Петр (Пинхас) Рутенберг, тот самый, что организовал убийство попа Георгия Гапона, стал в Палестине заниматься строительством электростанций?

Почему другой эсер, Моше Новомейский, горный инженер, снабжавший Боевую организацию эсеров динамитом, в Палестине создавал химический комбинат на Мертвом море?

Что таилось в воздухе Российской империи, заставлявшее этих самых и никаких других еврейских разрушителей (тут я с Шафаревичем согласен), заниматься в других странах не террором, а созиданием – городов и заводов и легальных политических партий (социалистическую партию Чили создавал, в числе прочих, еврей-народоволец Оржих; китайский Гоминьдан вместе с Сунь Ят-сеном строил русский еврей-большевик Грузенберг), лингвистики (иврит возродил бывший народоволец Перельман), эпидемиологии (противочумную вакцину изобрел бывший народоволец Хавкин.)

Вопросы множатся. Почему чисто еврейский Бунд считался в социал-демократии как раз умеренной и неизменно антиленинской фракцией? Почему товарищ Сталин с присушим ему острым словцом печатно объяснил после V (Лондонского) съезда РСДРП, что для победы большевиков над меньшевиками надо было произвести в партии маленький еврейский погром?

Если же предположить, что вектор русско-еврейских отношений (русско-еврейской войны, как прозвал ее один из современных исследователей, – С. Семанов) менялся, то опять-таки стоит заметить, что с годами он менялся в сторону как раз не подрыва «органики» со стороны «малого народа», как кажется, глядя из будущего, задним числом осмысляющему историю Шафаревичу. Наоборот: надвигалась эпоха русско-еврейского замирения. Видимо, большую роль в эволюции сыграло дарование политических свобод, позволившее обсуждать конфликт публично и искать разумные решения в рамках законов империи; и практическая политика Столыпина, железной кистью обуздавшего политическое насилие, а вместе с ним и погромную стихию. (Премьер руководствовался правилом, что подданные государя делятся не по национально-религиозному признаку, а исключительно согласно лояльности стране и ее законам.) Наконец, оправдание Бейлиса тоже примиряло еврейскую молодежь с Россией.

Можно сослаться на мнение, например, украинского профессора Н. Полетики, называвшего себя не просто историком, а «свидетелем истории»: он зафиксировал в памяти крупные пожертвования еврейских дельцов на оборону и Красный Крест в 1914 году, выступления общепризнанных еврейских лидеров, депутатов Государственной думы, в поддержку правительства Николая II и т д. Куда важнее, однако, факт, замеченный им в среде тогдашних сверстников: еврейская молодежь на Украине охотно шла в Действующую армию. Друзья юного Полетики объяснили: после победы их заслуги на фронте учтут и даруют равноправие.

Столыпинская линия вызвала доверие у поколения еврейской ассимилированной публики, как раз у «малого народа». (И здесь я должен возразить Солженицыну, считающему, что русское общество вложило пистолет в руки Богрова: ведь этот террорист до покушения обратился во все подходящие подпольные партии с единственной просьбой: «взять на себя», формально одобрить «акт» после покушения – и не нашел никого. Даже эсеры и анархисты отказались в 1911 году одобрить убийство Столыпина.)