Запретные желания, стр. 31

– А твой дядюшка не мог бы платить за Тома?

Он покачал головой:

– Боюсь… Тебе следует знать, что у него самого имеется многочисленное потомство, и кроме того, он частично несет расходы на образование Филиппа. Филипп его крестник, но неправильно было бы требовать от него, чтобы он содержал еще Эдварда или Тома.

Наступило подавленное молчание. Мистер Эллендейл нарушил его похвальной попыткой проговорить веселым тоном:

– Мы должны запастись терпением. Это будет очень трудно, но зато у нас впереди будущее. Кардросс сказал, что если мы оба не передумаем, когда я вернусь из Бразилии, он не откажет нам в своем согласии. Я верю, что он человек слова; и эта мысль, эта надежда поможет нам стойко вынести нашу разлуку. Я не считаю его бесчувственным и полагаю, что он не запретит нам переписываться.

– Может и запретить, если захочет, но я не собираюсь ему подчиняться! – заявила Летти дрожащим голосом. – Только я не умею писать письма и вовсе не хочу переписываться с тобой! Я хочу быть с тобой! О, не говори о нашей разлуке, Джереми! Я не могу этого вынести, я не вынесу! Кардросс должен продолжать выплачивать мне содержание, и он будет!

Мистер Эллендейл таких надежд не питал, не вызывал у него восторга и план все-таки уговорить Кардросса, успех которого зависел от того, сумеет ли она довести себя до крайнего истощения, не беря в рот ни крошки еды. Потом Летти горько расплакалась, а к тому моменту, когда ему удалось успокоить ее, уже наступило время расставания. Когда он вышел из гостиной, его измученное лицо вполне восстановило репутацию влюбленного в глазах Селины; а увидев, что кузина все еще судорожно всхлипывает, она поняла, что все идет как надо, оставалось только, чтобы Летти подверглась теперь жестокому преследованию со стороны бессердечного опекуна.

– Нет, я бы предпочла обойтись без преследования, спасибо! – сердито сказала Летти. – И потом, он и так меня преследует!

– Этого недостаточно! – с уверенностью заявила Селина. – Как ты думаешь, если пригрозить ему, что ты убежишь, он запрет тебя на чердаке?

– Ну конечно нет, глупышка!

– Обычно так делают, – возразила Селина. – Если тебе удастся заставить его это сделать, ты сможешь выбросить мне из окна записку, а я тут же доставлю ее мистеру Эллендейлу. Он сочтет своим долгом спасти тебя, и тогда вы смогли бы убежать.

– Так бывает только в романах, – презрительно сказала Летти. – Хотела бы я знать, как это Джереми сможет спасти меня! Ты что, он ведь даже не войдет в дом, не постучав в дверь, и что, скажи на милость, он должен сказать привратнику?

– А может быть, в доме есть потайной вход? – спросила слегка разочарованная Селина.

– Конечно нет! Они бывают только в замках!

– А вот и нет! – торжествующе вскричала Селина. – Я, например, знаю обыкновенный дом, где есть потайной вход! Не помню точно, где это, но я была там, когда мама возила нас с Фанни в Сомерсет к дядюшке!

– Какая разница, где это, на Гросвенор-сквер нет никаких потайных дверей.

– Нет, – согласилась Селина. Тут ее осенила новая идея, и глаза ее было засверкали, но они тут же погасли, когда она представила себе мистера Эллендейла, проникающего в дом Кардросса под видом трубочиста.

– И к чему говорить об этом, – сказала Летти, подводя черту под разговором, – на чердаке всегда полно прислуги. Так что хватит болтать ерунду!

– Ничего не ерунда! Ты же так не думала, когда мы читали эту роскошную историю о девушке, которую ее дядя держал взаперти, чтобы она согласилась выйти замуж за его сына, – у него еще был злодейский вид, и два свирепых мастифа, и…

– То книжки! – нетерпеливо вскричала Летти. – А это вправду!

Глава 8

Летти провела на Брайанстон-сквер весь день; и велика же была радость миссис Торн, вернувшейся после затянувшейся поездки по магазинам, когда она увидела у себя в доме Летти. Они должны были купить шелк и муслин для будущего подвенечного наряда Фанни; и хотя поход по магазинам носил характер предварительной разведки, они накупили столько всяких мелочей, что все оставшееся время, что Летти провела у них в гостях, они только об этом и говорили. Миссис Торн, правда, заметила, что у Летти какой-то невеселый вид, но приписала его капризу и не обратила на это особого внимания, только позволила себе не слишком благовоспитанно заметить, что, несмотря на разницу в три года, она никогда не думала, что Фанни выйдет замуж раньше кузины.

Тем временем для Нелл день проходил обычно, если не сказать скучно, и поскольку такие комнатные занятия, как вязание, плетение кружев и бахромы или попытка разложить пасьянс – развлечение, которому так любезно научил ее принц-регент, – не давали ей отвлечься от тревожных мыслей, она вскоре стала жалеть, что отказалась даже от такого невинного развлечения, как утренник с французскими сельскими танцами, на который была приглашена. Вообще-то, казалось, ей никакого времени не хватит для того, чтобы успеть во все места, куда ее приглашали, потому что сезон был в разгаре, и каких только развлечений не предлагалось – от «венецианского завтрака» до «большой прогулки на воздушных шарах»; а в кратких промежутках между всеми этими развлечениями она либо отдавалась в руки мистера Блейка, в котором смехотворное самодовольство сочеталось с истинным талантом к созданию дамских причесок, либо позировала для портрета мистеру Лоуренсу. Кардросс заказал ее портрет в полный рост, и, поскольку Лоуренс после смерти Хоппнера стал самым модным портретистом в Англии, это обошлось ему в кругленную сумму – четыреста гиней. Но мистер Блейк всего неделю назад сделал ей модную стрижку, и теперь работу над портретом пришлось отложить, пока волосы не отрастут до прежней длины. Ей не хотелось идти одной на выставку Королевской академии в Сомерсет-Хаус, потому что это было бы не только скучно, но и могло бы сделать ее легкой добычей для какой-нибудь другой одинокой дамы, например миссис Берри, которой можно было восхищаться, но только не любить. В Лондоне было полно пожилых дам, являвшихся приятельницами мамы, и если где-нибудь можно было встретить их наверняка, то именно в Сомерсет-Хаус. И вот, сплетя несколько узелков бахромы, прочитав несколько страниц из «Коринны», меланхолически понаблюдав за детьми, игравшими в бильбоке в Сквер-Гарден, и попытавшись сосредоточиться, чтобы написать запоздалое письмо мисс Уилби, она решила, что погода слишком хороша, чтобы сидеть дома, и что в отсутствие более веселых развлечений следует поехать в Челси, в оранжерею Таббса, что на Кинг-роуд, и выбрать там растения, которые превратят бальный зал Кардросс-Хаус в волшебную страну цветов.

Этот грандиозный план возник благодаря желанию Летти задрапировать зал розовым ситцем. Такой новый вид убранства она увидела на одном из первых балов сезона, и он поразил ее воображение. Сотни рулонов ситца были собраны на манер огромного шатра; все громко выражали свое восхищение и поздравляли хозяйку с такой прелестной идеей; и Летти, убежденная, что скоро это станет криком моды, несколько недель то клянчила, то требовала, чтобы Кардросс тоже превратил свой бальный зал в розовый шатер для грандиозного костюмированного бала, который они давали в конце месяца. К сожалению, Кардросса не восхищал эффект розового ситца, а когда Летти согласилась, что ситец – это слишком дешево и что будет гораздо элегантнее (а главное – лучше, чем у леди Уэлдон) использовать для этих целей шелк, он настолько однозначно высказал свое мнение по поводу этого, что она окончательно укрепилась в мысли, что его вкус так же старомоден, как дурен его характер. Она не замедлила сообщить ему об этом, и то, как он принял ужасное обвинение, не сделало ему чести. «Я знаю, – сказал он. – Уверяю тебя, Летти, я и сам удивляюсь, до какой степени я скряга, если жалею несколько сотен фунтов на подходящее убранство бального зала, которое оттенило бы твои чары. – Он смеющимися глазами посмотрел на Нелл и, поддразнивая ее, добавил: – Вот если бы вы попросили у меня голубую драпировку!..»