Всевластие любви, стр. 55

– Тем не менее, он выезжает, – сухо заметил мистер Темплком. – Во всяком случае, мне точно известно об одном его выезде, и я не вижу, почему их не могло быть больше.

– Когда это случилось?

– Примерно шесть месяцев назад. Я услышал об этом от своих людей. Правда, ни я, ни кто другой не придали этому случаю большого значения, разве что Торкил всем показался особенно буйным. Он ввалился в деревенскую таверну «Красный лев» поздно вечером, хвастался, что задал им всем в Стейплвуде перцу, и требовал бренди. Кэднем – хозяин таверны, ты знаешь, – решил, что Торкил пьян, но, когда он попытался отделаться от него стаканом портвейна, тот пришел в бешенство и запустил этот стакан ему в голову. Как мне рассказывали, Торкил готов был стереть Кэднема в порошок. Я узнал об этом из третьих рук и, возможно, в искаженном виде. Но будто бы двое парней удерживали его с трудом. Однако вскоре появился Делаболь, и Торкил мгновенно утих и, кстати, выглядел при этом чертовски испуганным. Ну, вашего доктора не очень-то любят в деревне, и, когда он увел Торкила, все, кто находился в таверне, изрядно посмеялись, говоря, что так миледи и надо, раз она держит парнишку на коротком поводке, и что ей некого винить, кроме себя, в том, что за ним теперь требуется неотступный пригляд. И насколько я понял, никто не вспоминал больше об этом происшествии, пока на следующий вечер в «Красный лев» не заявился Баджер и не начал объяснять всем, что к чему. Он долго плел, что Торкил поссорился с матерью и она отправила его в постель и т.д. и т.п. Если бы у него хватило ума-разума держать язык за зубами, я убежден, все было бы через неделю забыто. Но коль скоро Баджер так рьяно убеждал Кэднема, что Торкил повредил шею, и умолял забыть о случившемся, дабы слухи не дошли до ушей миледи, Кэднем и пара посетителей, находившихся в зале, почувствовали, что дело неладно, – и ты же сам знаешь, Филипп, как быстро разлетаются сплетни в таких местечках!

– О Боже, вот баранья башка! Чертов услужливый дурак! – с горечью воскликнул Филипп.

– Да, но никто не отрицает, что у Торкила и в самом деле не была повреждена шея, – сказал мистер Темплком. – И если бы не постоянное пребывание доктора в Стейплвуде, скандальных слухов было бы куда меньше! Леди Брум утверждает, что присутствие доктора необходимо в связи с болезнью сэра Тимоти, но здесь концы не сходятся с концами! Все знают, что доктор появился в Стейплвуде, когда Торкил подхватил оспу и чуть не испустил дух, а это было задолго до болезни сэра Тимоти! Ну и над чайными чашками порхает слушок – ты, наверное, сам знаешь какой!

– Догадываюсь. Что Делаболь – любовник Минервы? Не думаю, что это правда, но этой сплетни следовало ожидать, – равнодушно заметил Филипп.

– Верно, – согласился мистер Темплком. – Но все дело в том, что миледи, мягко говоря, не внушает людям добрых чувств, дорогой мой! И еще одно обстоятельство, вызывающее недоумение в округе, – и для меня это тоже загадка! – какого дьявола она привезла мисс Молверн в Стейплвуд.

Не получив ответа, он продолжил, пронизывая Филиппа взглядом:

– Она очень славная девушка, не так ли?

– Очень, – согласился Филипп.

– И собой весьма хороша!

– Да.

– Ну и ладно, – обиженно сказал мистер Темплком. – Если ты боишься признаться, что по уши влюблен в нее, так тому и быть! Я, может, звезд с неба и не хватаю, но глаза у меня на месте, и я вижу, откуда ветер дует!

Глава 15

Задув свечу, Кейт долго лежала без сна, пытаясь по возможности хладнокровно обдумать свое положение. Весь вечер она только о том и мечтала, чтобы поскорее оказаться в своей комнате. Однако теперь, когда ее мечта сбылась, она вдруг обнаружила, что не в состоянии сосредоточиться. Она хотела обдумать предложение Филиппа беспристрастно, взвешивая как возможные преимущества этого замужества, так и несомненные недостатки, но никак не могла направить мысли в нужное русло. Они блуждали в глупых и милых воспоминаниях: как он на нее посмотрел, когда впервые увидел ее, как улыбка преобразила его лицо, что он ей сказал в цветнике, что он ей сказал в кустарнике, что он сказал ей на прощанье и как при этом выглядел. На ее беду, образ Филиппа, раз возникнув перед ее мысленным взором, уже не мог стереться, что никак не способствовало беспристрастным размышлениям. Она пришла к выводу, что слишком устала, чтобы рассуждать разумно, и решила постараться заснуть. Проворочавшись полчаса в постели, Кейт сказала себе, что ей мешает уснуть лунный свет, и поднялась, чтобы закрыть ставни на распахнутых окнах. Каждый вечер Эллен, глубоко убежденная в губительности ночного воздуха, закрывала окна и ставни; каждый вечер, как только Эллен уходила, Кейт вскакивала, распахивала окна и убирала ставни; и каждое утро Эллен, которая была не в состоянии представить, что ее молодая хозяйка привыкла к этому за годы, проведенные в Испании, негодовала и пророчила всевозможные болезни, которые неизбежно проникают в спальню вместе с вредоносным ночным воздухом. Отчаявшись убедить Эллен, что она не может спать в духоте, Кейт стала открывать окна лишь после того, как Эллен тщательно задернет занавеси около кровати и удалится в свою крошечную, лишенную воздуха спальню.

Ветер улегся вместе с заходом солнца, и воцарилась жаркая июньская ночь. Было так тихо, что Кейт подумала, не собирается ли гроза. Но облаков не было видно, и почти полная луна безмятежно плыла по темно-сапфировому небу. Ни звука не было слышно, ни совиного крика; и соловьи, очаровавшие Кейт по приезде в Стейплвуд, молчали уже несколько недель. Кейт постояла минуту у окна, глядя на залитый лунным светом сад, гадая, не вернулся ли Филипп из Фрешфорд-Хаус, и пытаясь расслышать в ночи стук копыт. Призрачно прозвучал бой далеких часов. Она вслушалась, считая удары, и удивилась, что их было всего одиннадцать, – ей казалось, что она лежит без сна уже много часов. Спать не хотелось совершенно, и Кейт, бросив взгляд на смятые простыни, решительно подтащила к окну кресло и уселась, мечтая, чтобы хоть малейший ветерок развеял гнетущую тяжесть атмосферы. Дом был окутан тишиной, как будто все, кроме нее, крепко спали. Она подумала, что леди Брум, должно быть, стало лучше, но тут ее ухо уловило звук чьих-то осторожных шагов на галерее, и она догадалась, что доктор собрался еще раз проведать свою пациентку. Или, возможно, уже проведал и теперь пробирается к себе в западное крыло. Ей показалось, что звук шагов слышался со стороны тетушкиной спальни. За дверью скрипнула доска, и шаги остановились. Кейт замерла; глаза ее расширились, дыхание участилось. Человек у дверей прислушался, вне сомнения, надеясь, что какой-нибудь звук выдаст, спит ли она. После томительной паузы послышался слабый скребущий звук, как будто кто-то осторожно вставлял в замок ключ.

Кейт сорвалась с кресла, метнулась к двери и рывком распахнула ее, прежде чем Сидлоу, одетая в тускло-коричневый капот и ночной чепец, едва прикрывавший папильотки с накрученными на них редкими седыми волосами, успела повернуть ключ в замке. Некоторое время они разглядывали друг друга, Кейт – пылая гневом, Сидлоу – в сильном замешательстве. Ключ выпал у нее из рук и лежал на полу. Сидлоу нагнулась и подняла его. Кейт сказала нарочито спокойным голосом:

– Спасибо, дайте его мне!

– Я… О да, конечно, мисс! – пролепетала Сидлоу. – Если бы я знала, что вы не спите, я бы отдала его вам в руки, но у вас было так тихо, что я не решилась вас беспокоить и подумала, что будет лучше оставить ключ в замке.

– В самом деле? – иронически произнесла Кейт, все еще стоя с повелительно протянутой рукой.

Сидлоу неохотно рассталась с ключом, пустившись одновременно в неубедительный рассказ о том, как она нашла ключ накануне, но все забывала отдать его Кейт, а сейчас вдруг вспомнила.

– Я была так занята с ее светлостью, мисс; неудивительно, что этот ключ выпал из моей памяти!

– И нашли вы его, как я понимаю, в самом неожиданном месте, после недельных поисков! – с притворной мягкостью сказала Кейт и лучезарно улыбнулась. – Я не буду смущать вас вопросом, где же вы его нашли. Спокойной ночи!