Тени былого, стр. 72

Мадам де Сен-Вир теперь сидела в кресле совершенно прямо, вцепившись в ручки сведенными судорогой пальцами. Ее губы беззвучно шевелились. Она уже почти не владела собой, и было нетрудно догадаться, что эта часть истории была для нее совершенно новой.

– А, но каков подлец! – вскричал Лавулер.

– Погодите, мой милый Лавулер. Он был настолько добр, что предложил девочке выбор. Обещал хранить молчание, если она исчезнет из мира, в который только что вступила. – Взгляд Эйвона стал жестким, голос ледяным. – Я вам уже сказал, что она любила своего опекуна. Расстаться с ним, вернуться к прежней мерзкой жизни было для нее хуже смерти. Она ведь едва-едва пригубила чашу счастья.

В зале уже навряд ли остался хоть кто-то, кто не понимал бы, о ком идет речь. На многих лицах был написан ужас. Стояла мертвая тишина. Хонде наклонился вперед, его лицо было мрачным и тревожным.

– Но продолжайте! – сказал он резко. – Она… вернулась?

– Нет, принц, – ответил Эйвон.

– Но как же? – Конде вскочил с кресла.

– Принц, для тех, кто отчаялся, кто думает, что никому не нужен, чье сердце разбито, всегда есть выход.

Мадам Дюдеффан вздрогнула и прижала ладонь к глазам.

– Вы хотите сказать…

Эйвон указал на окно.

– Там, принц, неподалеку отсюда, струится река. Она поглотила много тайн, много трагедий. И эта девочка – просто еще одна трагедия, оборвавшаяся в ее волнах.

Раздался пронзительный, придушенный вопль. Мадам Сен-Вир встала, словно подчиняясь невидимой силе, и в безумии, спотыкаясь, побрела вперед.

– Ах нет, нет, нет! – простонала она. – Только не это! Только не это! Господи, где твое милосердие? Она не могла, не могла умереть! – Ее голос прервался, она вскинула руки и упала у ног Эйвона, задыхаясь в рыданиях.

Леди Фанни вскочила.

– Бедняжка! Нет-нет, мадам, она жива, клянусь! Да помогите же кто-нибудь! Мадам, мадам, успокойтесь!

Поднялся общий шум. Давенант утер вспотевший лоб.

– Бог мой, – произнес он хрипло. – Как все подстроено! Умный, хитрый дьявол!

Внезапно раздался недоуменный женский голос:

– Но я не понимаю… Как… что… Это конец истории?

Эйвон не повернул головы.

– Нет, мадемуазель. Я только ожидаю конца.

Стук упавшего кресла в нише заставил всех забыть о графине де Сен-Вир и оглянуться на графа. Едва его жена утратила контроль над собой, он вскочил, понимая, что ее рыдания окончательно его изобличили, и теперь он как безумный боролся с Меривейлом, засовывая руку в карман кафтана. Несколько мужчин бросились туда, но он вырвался, задыхаясь, с лицом, искаженным бешенством, и они увидели, что в руке он сжимает маленький пистолет.

Конде внезапно встал перед герцогом, загораживая его от пистолета.

Через несколько секунд все было кончено. Они услышали сумасшедший вопль Сен-Вира:

– Дьявол! Дьявол!

Оглушительно грохнул выстрел, закричала женщина, и Руперт быстро подошел и накрыл платком разбитую голову Сен-Вира. Они с Меривейлом нагнулись над трупом. Его светлость медленно подошел к ним, глядя на то, что минуту назад было Сен-Виром. В дальнем конце зала какая-то женщина забилась в истерике. Глаза его светлости встретились с глазами Давенанта.

– Я ведь говорил, что воздаяние будет полно поэтической справедливости, не так ли, Хью? – заметил он и вернулся к камину. – Мадемуазель, – он поклонился испуганной девице, которая спрашивала его о конце истории, – граф де Сен-Вир снабдил концом мою повесть.

Он взял пожелтелый листок с каминной полки, бросил его в огонь и засмеялся.

Глава 31

ЕГО СВЕТЛОСТЬ ГЕРЦОГ ЭЙВОН ВЫИГРЫВАЕТ ВСЕ

В деревню Бассинкур вновь въехал его светлость герцог Эйвон на наемной лошади. Он был облачен в панталоны коричневого сукна и кафтан из темно-лилового бархата с золотым шитьем. Сапоги со шпорами густо покрывала дорожная пыль, перчатки он держал в той же руке, что и длинный хлыст. С сомюрской дороги он въехал на рыночную площадь и натянул поводья, едва копыта его лошади застучали по неровному булыжнику. Жители деревни и крестьянки, приехавшие в Бассинкур на рынок, уставились на него с разинутыми ртами, как уже было однажды, и начали перешептываться.

Он направил лошадь шагом к домику кюре и остановил ее.

Его светлость посмотрел по сторонам, увидел поблизости мальчика и поманил его, а сам легко спрыгнул с седла.

Мальчик подбежал к нему.

– Будь любезен, отведи мою лошадь на постоялый двор и присмотри, чтобы ее поставили в стойло и напоили, – сказал его светлость и бросил мальчугану луидор.

– Да, милорд! Слушаюсь, милорд! – пробормотал мальчуган, зажимая монету в кулаке.

Его светлость открыл калитку, которая вела в сад кюре, и прошел по аккуратной дорожке к крыльцу. Как и в тот раз, его впустила розовощекая домоправительница и, узнав, низко присела.

– Bonjour, m'sieur! Господин кюре у себя в кабинете.

– Благодарю вас, – сказал его светлость, прошел следом за ней по коридорчику и на мгновение остановился на пороге кабинета, держа в руке треуголку.

Кюре учтиво приподнялся.

– Мосье? – Эйвон улыбнулся, и кюре быстро подошел к нему. – Eh, mon fils!

Эйвон пожал ему руку.

– Моя воспитанница, отче?

Кюре просиял.

– Бедняжечка! Да, сын мой, она у меня.

Эйвон еле слышно вздохнул.

– Вы сняли с моей души бремя… почти невыносимое, – сказал он.

Кюре улыбнулся.

– Сын мой, еще немного, и, думается, я нарушил бы свое обещание ей и написал бы вам. Она страдает, так страдает! А этот злодей? Сен-Вир?

– Мертв, mon риrе. Застрелился.

Де Бопре осенил себя крестным знамением.

– Сам, сын мой?

– Но не без моего содействия, – поклонился его светлость. – И я приехал… за мадемуазель де Сен-Вир.

– Это правда так? – с тревогой в голосе спросил де Бопре. – Вы уверены, герцог?

– Уверен. Весь Париж знает. О чем я позаботился.

Де Бопре схватил его руки и крепко пожал.

– Мосье, значит, вы привезли счастье бедной девочке. Господь многое простит вам за вашу доброту к ней. Она мне столько рассказывала! – Он ласково улыбнулся. – Вижу, у меня нет причин сожалеть о моем союзе… с Сатаной. Вы подарили ей жизнь, и даже больше.

– Отец мой, не советую вам верить всему, что рассказывает обо мне моя малютка, – сухо сказал Эйвон. – Она сочла нужным вознести меня на пьедестал, на котором мне сидится очень неловко.

Де Бопре открыл дверь.

– Нет, сын мой, она знает, какую жизнь вел «монсеньор», – сказал он, – А теперь идемте к ней. – Он проводил герцога в маленькую солнечную гостиную в глубине дома, на пороге произнес радостным тоном: – Petite, я привез к тебе гостя, – посторонился, пропуская Эйвона, а сам тихонько вышел и еще тише притворил за собой дверь. – Поистине Бог милосерд! – произнес он с глубокой верой и вернулся к себе в кабинет.

Леони сидела в гостиной у окна с книгой на коленях и, так как она тихо плакала, не сразу повернула голову. Послышались легкие, уверенные шаги, и любимый голос проговорил:

– Mа fille, что все это значит? Она вскочила с кресла и вскрикнула от радости и изумления.

– Монсеньор! – Она упала перед ним на колени, смеясь и плача, прижимая его руку к губам. – Вы приехали! Вы приехали ко мне!

Он нагнулся над ней, поглаживая ее кудри.

– Но разве я не говорил, mа fille, потерять меня тебе будет не так-то просто? Тебе следовало больше мне доверять, дитя. Тебе вовсе незачем было убегать.

Она встала и судорожно сглотнула.

– Монсеньор, я… я знаю! Я не могла… вы не понимаете! Нельзя было, моисеньор… Ах, монсеньор, зачем вы приехали?

– Чтобы отвезти тебя домой, малютка. Зачем бы еще?

Она замотала головой.

– Ни за что! Ни за что! Я н-не м-могу. Я ведь знаю, что…

– Сядь, дитя. Я столько должен рассказать тебе. Плачешь, mа mie? – Он поднес к губам ее ручку, и его голос стал очень нежным. – Тебе не из-за чего горевать, mignonne [176], клянусь! – Он усадил ее на кушетку и сел рядом, не выпуская ее руки. – Дитя, ты не побочная дочь и даже не дочь крестьян. Ты, как я знал с самого начала, Леони де Сен-Вир, законная дочь графа и его супруги Мари де Лепинас.