Нежданная любовь, стр. 40

— Вы дали ей отличный повод! — улыбнулся Деймрел. — Будь вы смуглой, темноволосой красавицей, тогда другое дело, ибо вы могли бы служить контрастом ее невзрачной блондинке дочери. Но вы тоже блондинка, дорогая моя, и ваше сияние полностью затмевает бедную девушку. Золото затмевает лен, что миссис Скорриер отлично известно!

— Черт возьми, вы правы! — воскликнул Обри, окидывая сестру критическим взглядом. — Венеция на редкость красивая девушка! По крайней мере, такой ее считают люди.

— Если даже вы это признаете…

— Я глубоко признательна вам обоим! — рассмеялась Венеция. — Подобные нелепости всегда меня радуют. Но будьте справедливы к Шарлотте и признайте ее хотя бы хорошенькой!

— Разумеется — в кукольном стиле, без всякой индивидуальности.

— Лично я не вижу в ней ничего особенного, — заявил Обри. — Не знаю, почему Конуэй на ней женился.

— Но они отлично подойдут друг другу! — возразила Венеция. — Я прекрасно понимаю, что нашел в ней Конуэй! Она хорошенькая, мягкая, обожает его, никогда в жизни не станет ему докучать и всегда будет считать, что он так же умен, как красив!

— В таком случае Конуэй станет абсолютно невыносимым, — сказал Обри, с трудом поднимаясь со стула. — Пойду займусь Бесс — у нее в ноге колючка.

Он вышел, хромая, и, когда за ним закрылась дверь, Деймрел промолвил:

— Меня не интересует прекрасная Шарлотта и тем более ее мамаша, но признаю, что питаю живейшее любопытство в отношении вашего брата Конуэя, радость моя. Что стоит за этой причудой? Что он за человек, если сыграл с вами подобную шутку?

Венеция задумалась.

— Ну, Конуэй высокий и очень красивый, — ответила она. — Он выглядит человеком с сильной волей, хотя в действительности легкомыслен и упрям. Зато Конуэй добрый и никогда не обижается, если над ним смеются, — это одно из главных его достоинств. Когда Обри говорит ему колкости, он с гордостью думает, что у этого тщедушного парня на редкость острый язык.

Деймрел поднял брови:

— Вы изобразили весьма достойного человека, дорогая!

— В некоторых отношениях Конуэй таков и есть, — согласилась Венеция. — Только он ленив и эгоистичен и, несмотря на свое дружелюбие, никогда ради кого бы то ни было не пожертвует своими удобствами. Не будучи настолько нелюбезным, чтобы напрямик отказать в помощи, он либо забудет о просьбе, либо найдет отличную причину, но которой лучше себя не беспокоить. Что до остального — Конуэй завзятый охотник, споено стреляет и хорошо играет на скрипке. Он любит незамысловатые шутки и, рассказывая их в десятый раз, хохочет так же искрение, как в первый.

— В семействе Лэнион острый язык не только у Обри, — одобрительно произнес Деймрел. — А теперь объясните, почему этот парень, так дорожащий своими удобствами, повесил себе на шею мегеру в качестве тещи?

— Конуэю была нужна Шарлотта. Когда миссис Скорриер стала причинять ему неудобства в Камбре, он избавился от нее, не сомневаюсь, без всяких неприятных сцен, а просто убедив Шарлотту, что она неважно себя чувствует, а заодно убедив ее, миссис Скорриер и самого себя, что его долг отправить жену домой в Англию. Думаю, Конуэй обрадовался бы, если бы я избавила Андершо от присутствия миссис Скорриер до его возвращения, но сомневаюсь, чтобы мне это удалось, да я и не намерена пытаться. Конуэй должен сам это сделать и сделает, хотя его теща об этом не подозревает! — Венеция коротко усмехнулась. — Конечно, Конуэй ни за что бы не стал ссориться с ней в Камбре, где она могла бы поднять шум и поставить его в неловкое положение, но ему абсолютно безразлично, какой шум миссис Скорриер поднимет здесь! Не удивлюсь, если он поручит Шарлотте сказать матери, чтобы она уезжала, а сам на весь день укатит охотиться!

Деймрел рассмеялся, но заметил:

— А пока она не дает вам жить, черт бы ее побрал!

— Да, — согласилась Венеция. — Но думаю, это долго не продлится, и, возможно, если мне удастся убедить ее, что у меня нет ни малейшего желания узурпировать место Шарлотты, мы сможем поладить друг с другом.

Глава 13

Оптимизм Венеции, к сожалению, не оправдался. Спустя десять минут после ухода Деймрела враждебность вновь дала о себе знать. Миссис Скорриер, чьи глаза сверкали праведным гневом, отыскала Венецию, чтобы осведомиться, правда ли, что она не только приводила лорда Деймрела в Андершо, но даже представила его Шарлотте. Миссис Скорриер заявила, что не могла поверить своим ушам, когда дочь поведала ей об этом скандальном инциденте, и, хотя она уже знала, что мисс Лэнион ведет себя, согласно ее, возможно, устаревшим представлениям, с неподобающей свободой, ей и в голову не приходило, что мисс Лэнион может настолько не хватить осторожности и деликатности, чтобы позволить мужчине с репутацией лорда Деймрела ступить на землю Андершо, а тем более представить его молодой и невинной жене своего брата.

Если Венеция, по зрелом размышлении, и могла испытывать сомнения, разумно ли она поступила, познакомив Деймрела с Шарлоттой (ибо знакомство с ним не могло способствовать популярности в округе молодой леди Лэнион), то теперь они исчезли в пламени гнева.

— Боже мой, мэм, — быстро отозвалась она, — неужели вы опасаетесь что Шарлотта может поддаться его чарам? Я полагала, что она слишком сильно любит моего брата, но вам, конечно, виднее.

— Мисс… Лэнион! — с трудом выдавила из себя миссис Скорриер.

— В чем дело? — с обманчивым спокойствием осведомилась Венеция.

Миссис Скорриер шумно выдохнула:

— Я оставлю без внимания вашу дерзость. Но должна заметить, что для скромной женщины в положении моей дочери — чужой в этих местах и приехавшей сюда без защиты мужа — выглядит крайне неподобающе, когда в ее доме принимают мужчину с дурной репутацией. О том, насколько неподобающе выглядит дружба незамужней женщины с подобным человеком, я умолчу!

— И правильно сделаете, потому что это касается только меня, а моя репутация не пострадает. Но в остальном вы правы — я поступила необдуманно и прошу прощения. Шарлотте при ее обстоятельствах следует быть особенно осмотрительной. Но не волнуйтесь, мэм! Я скажу Деймрелу, чтобы он никому не говорил о том, что видел Шарлотту!

Покрасневшая миссис Скорриер отозвалась голосом, в котором слышалась с трудом сдерживаемая злоба:

— Вот как, мисс Лэнион? Значит, вы считаете, что ваша репутация не пострадает? Позвольте заметить, что вы глубоко заблуждаетесь!

Она умолкла, и Венеция стала ждать продолжения, слегка приподняв брови и с презрительной усмешкой на губах. Ей казалось, будто в тяжело вздымающейся груди миссис Скорриер идет напряженная борьба чувств, но вскоре леди молча повернулась и вышла из комнаты.

Чувствуя, что вся дрожит, Венеция опустилась на стул. Ей понадобилось время, чтобы взять себя в руки, понять, что упрек, в какой бы оскорбительной форме он ни был выражен, не так уж и незаслужен, и пожалеть о том, что она вышла из себя. После не менее тяжелой борьбы, чем та, которую испытала миссис Скорриер, Венеция отправилась приносить извинения. Они были приняты с холодным кивком и плотно сжатыми губами.

— Мне не следовало поддаваться эмоциям, мэм, — сказала Венеция. — Я должна была объяснить вам, что лорд Деймрел очень помог Обри, когда с ним случилась беда, поэтому мне трудно выслушивать оскорбительные замечания в его адрес.

— Не будем это обсуждать, мисс Лэнион. Однако, я надеюсь, вы дадите понять лорду Деймрелу, что его визиты в Андершо должны прекратиться.

— Нет, — мягко возразила Венеция. — Я не стану этого делать, но вам незачем беспокоиться, мадам: если он придет сюда, то повидать Обри, а не Шарлотту.

На это миссис Скорриер ответила лишь взглядом, заверившим Венецию, что с этого мгновения между ними война не на жизнь, а на смерть.

Это явилось прелюдией к неделе, похожей на ночной кошмар. Миссис Скорриер, отказавшись от прежнего дружелюбия, заговаривала с Венецией редко и всегда с холодной вежливостью, но, игнорируя ее, не упускала возможности ей досадить. Если миссис Скорриер не удавалось найти какую-нибудь домашнюю традицию, которую можно было нарушить, то она обсуждала с Шарлоттой в присутствии Венеции изменения, которые следует произвести в управлении Андершо. Шарлотта, приводимая в смущение подобной тактикой, не находила сил ей противостоять. Иногда она бормотала робкие увещевания, но чаще с жалким видом давала односложные ответы. В тех редких случаях, когда присутствовал Обри, он использовал свой острый язык с таким ощутимым эффектом, что Венеция умоляла его держаться подальше от гостей.