Повести, стр. 23
Сильна Москва ученьем — и всегда была сильна.
В эту ночь приснился ему сон: будто слышен вдали горластый перезвон московских колоколов. Облака плывут по голубому небу над Кремлём. А вот и дедушка Ефремов, высокий, плечистый, смуглый и как будто печальный.
Алесь ждал, что дедушка что-нибудь скажет, и сам дедушка словно старался что-то сказать… но не сказал ничего. Вместо слов он поманил Алеся рукой и указал ему молоточком на свой верстак.
Алесь хотел сказать, что он дедушку понял, но и у него язык не повернулся. И тут Ефремов стал исчезать постепенно — сначала туловище, потом борода. Остались только глаза да морщинистый лоб, подвязанный ремешком. И глаза смотрели на Алеся ласково и скорбно.
«Дедушка Ефремов, ей-богу, я вернусь!» — закричал Алесь и проснулся.
Ему жалко было дедушку и стыдно, что обещал то, чего выполнить не мог, — ведь он не собирался возвращаться. А потом ему так грустно стало, что он целый день ни слова не вымолвил.
— Ну что, браток, — спросил его Ярмола уже к вечеру, — надумал что-нибудь?
— Ничего я не надумал, — рассердился Алесь и хотел было пойти чистить коней.
— Я почищу, — сказал Ярмола, — а ты ещё подумай…
В шведском лагере началась суматоха. Скрипели повозки, чавкали копытами лошади, тяжело лязгали лафеты пушек, возчики ругались на непонятном языке, трубные сигналы один за другим прорезали воздух.
— Выступают, ваше благородие, — замечал Тимоха, — слышите, обоз поехал?..
Через несколько минут вошёл краснолицый унтер и велел пленникам выходить. Их посадили на воз вместе с караульными.
Дорога вся была забита повозками. Пыль стояла столбом. Возчики стегали лошадей. Поминутно скакали мимо всадники в нахлобученных на уши треуголках. Ефремов, прищурившись, посматривал кругом.
— Отходят от Полтавы, — шепнул он Тимохе, — видать, наши близко…
— Ваше благородие, — тихо сказал Тимоха, — а ежели нам податься в кусты? Я с двумя справлюсь…
— Постой, — отвечал поручик, — на открытом месте нельзя.
Обоз вытянулся длинной цепочкой и пополз под гору. Воз, на котором ехали пленники, оказался позади.
Поручик глазами указал Тимохе на тёмную рощицу справа от дороги. Тимоха чуть кивнул головой.
Воз ехал тихо.
Тимоха внимательно разглядывал своего соседа, сухопарого солдата с рыжеватыми усами. У этого солдата было в руках ружьё да сбоку в ножнах висел тесак.
— Ваше благородие, — прошептал Тимоха, — я у него возьму ружьё, а вы разом бросайтесь на дорогу — да в зелень… Унтер-то будет стрелять, да я и с ним справлюсь…
Всего этого не пришлось делать. Только воз въехал на узкую дорожку в лесу, как раздался крик, в воздухе замелькали топоры и рогатины, загремели выстрелы. На дорогу спереди и сзади воза посыпались люди в бараньих шапках и холщовых рубахах. Лошадей остановили, унтеру отвесили удар обухом по затылку.
Поручика и Тимоху ухватили и потащили в сторону. Прежде Чем они успели сообразить, что с ними происходит, как уже оказались в роще. Там на прогалине стояли два человека: один широкий, как ворота, с большой чёрной бородой; другой был мальчик лет двенадцати, золотоголовый, веснушчатый, сильно загорелый.
— В который раз с тобой на дорогах встречаемся! — удивлённо сказал Ефремов, стряхивая пыль с усов. — Ты что, Алесь, пристал к разбойникам, что ли?
— Тут разбойников нема, пан военный, — прогремел человек с чёрной бородой, — а есть вольные люди, которые по своей охоте воюют с королём и Мазепою!
— Господин поручик, — добавил Алесь, радостно улыбаясь, — так, может статься, и дальше поедем?
— Вот как! А кони наши где?
— Есть ваши кони.
БЫЛО ДЕЛО ПОД ПОЛТАВОЙ
Во второй половине ночи за Будищенским лесом слышен был гул пушек.
Поручик слез с лошади и отправился на разведку. Вернулся он через час с озабоченным лицом.
— Чуть было не угодили мы к шведам, — сказал он, — с ночи был бой великий. Шведы уходят в Будищенский лес. Стало быть, поедем теперь влево, к Семёновке.
— Наши победили? — спросил Алесь.
Поручик покачал головой.
— Рано хвастаться, — сказал он, — всё поле в дыму, пальба такая сильная, какой до сего времени и вовсе не было… Кажись, попали неприятели под наши ядра…
Поехали к Семёновке. Не успели обогнуть Будищенский лес, как пальба началась снова. Облака дыма поднялись над лесом, как будто лес горел. Земля кругом содрогалась и гром громыхал, как при сильной грозе.
С холма, возле Семёновки, перед всадниками открылась картина, при виде которой поручик стремительно остановил лошадь, а Тимоха зажмурился.
Большое поле между сёлами Семёновной и Яковцами всё кишело людьми. Слева двумя длинными линиями стоили батальоны в русских зелёных мундирах. Ближе к Семёновке таким же образом зеленела стройно поставленная кавалерия.
С правой стороны одной линией стояли шведские солдаты в синих мундирах с жёлтыми перевязями, а по бокам гарцевала шведская кавалерия.
Ветер трепал бесчисленные знамёна и нёс над полем белые клубы дыма. Пушкари стреляли, заряжали и тащили пушки. Вдали, на юге, виднелись крыши и колокольни Полтавы, усеянные народом.
Солдаты то и дело брали ружья к плечу, и залп грохотал за залпом от одного конца линии до другого. После каждого залпа ветер относил в сторону тучу дыма.
— Ваше благородие, — подал голос Тимоха, — надобно ехать в объезд, тут не проедешь…
— Постой, — промолвил поручик.
На поле разом затрещали сотни барабанов. Синяя шведская пехота тронулась с места и стеной покатилась на восток, навстречу дыму и ветру.
Но и русская зелёная пехота тоже пришла в движение и пошла навстречу шведам.
Обе стены, зелёная и синяя, встретились посреди равнины. Засверкали штыки, послышались крики, лязг оружия, громкая команда, прерываемая выстрелами из ружей и пистолетов. Поднялась пыль.
С холма трудно было уследить за тем, что происходило на поле. Дым то закрывал обе армии, то рассеивался. Видно было, как напряжённо шагают в атаку, нагнув штыки, батальон за батальоном. Мелькали фигуры офицеров с высоко поднятыми шпагами, Лошади ржали, дыбились и галопом неслись по полю, потеряв всадников. Иногда поле на миг пустело, и среди истоптанной пшеницы видны были тела убитых, лежавшие то в одиночку, то грудами. Из этих скоплений тел торчали штыки и алебарды.
И снова по изборождённому полю бежали шеренгами солдаты в зелёных мундирах с криком «ура!»…
Час шёл за часом. Алесю казалось, что это будет продолжаться бесконечно.
Шведы атаковали отчаянно. Сбоку, с опушки дальнего леса, по ним палила русская артиллерия. Ряды синих мундиров редели и смешивались под градом ядер. Алесь видел, как шведские конники несколько раз нале-тали на русские батальоны и откатывались в беспорядке.
На поле будто бы всё замирало на несколько минут и начиналось сызнова.
— Господин поручик, — устало спрашивал Алесь, у которого лицо покрылось пылью и глаза покраснели от жары и напряжения, — когда же конец придёт?
— Терпи, Алексей, — отвечал поручик, — да не вылезай на поле, а то шальная пуля убьёт. Сиди за дубом.
И в самом деле, в ветвях деревьев часто слышался заунывный звук, как будто комар звенел, а после этого раздавался гулкий треск — это пуля ударяла в дерево. К подножию холма, на котором находились путники, два или три раза подкатывались шипящие ядра.
— Господин поручик, — кричал Алесь из-за дуба, — что там делается?!
— Терпи, — отвечал поручик, — видишь, не могут прорваться шведы… Смотри, Тимоха, наши палят из закрытия… Под самый огонь попали королевские полки… Ну, славен был король Карлус на полях воинских, да нынче нашла коса на камень…
Алесь словно остолбенелый глядел на большое сражение. Ему никогда не приходилось видеть, как люди убивают друг друга сотнями, как прыгают по полю металлические шары, как взлетают вверх тела людей и лошадей и комья земли… Грохот, свист ядер, удары, звон оружия, топот и полог пыли, повисший, как туман, над полем, — всё это казалось ему страшным сном.