Кудеяров стан, стр. 31

Так и швырял, пока не упал избитый, обессиленный под липу, на острые колья, ещё вчера густо понатыканные Поляном под деревом.

Вскочил тогда Полян на ноги, бросился к липе - топором раскроил череп лакомке.

Вот теперь Заряна побежала за людьми на городище. Шкуру сняли с могучего зверя, мясо распластовали, окорока отрубили.

Полян грозные клыки из зубастой челюсти выбил и когти из лап вырвал.

Дмитрий Павлович подбросил на ладони уже знакомый ребятам просверленный медвежий клык.

- Просверлил, как видите, дырочки в клыках да когтях, нанизал на тонкий ремешок - получилось ожерелье.

Красивое - некрасивое, это как кому глянется. Да не за красоту надевал Полян это ожерелье, когда уходил на охоту. Верили тогда, что оберегает оно охотника в лесу от зубов и когтей звериных.

ГЛАВА XVI. ДЕВИЧЬЕ УЗОРОЧЬЕ

Через год, солнечным червнем - июнем, когда закончены были все весенние работы, уехал Полян вместе с Горюном. Далеко уехал - на Нижний Дон, туда, где за крепкими каменными стенами стояли города могучего Хозарского царства.

Каждое лето приезжали на Дон купцы из солнечной Средней Азии. Везли красивые шелковые ткани-поволоки, хитрые изделия из драгоценных металлов и бронзы и многие ещё другие товары далекого, неведомого Арабского Востока. Прибывали со своими товарами и торговые люди из русских славянских земель.

Поехал и Полян с тихим, немым помощником. Поехали верхами, а с собой повели двух вьючных лошадей, груженных дорогими бобровыми, куньими и лисьими шкурками, медом, воском.

Конечно, лишь небольшая часть мехов была охотничьей добычей Поляна, небольшая часть меда и воска с его, Поляковых, бортей. Остальные товары получены были кузнецом в обмен на железные изделия.

Уезжая, заботливый Полян просил старую мать Горюна перейти на время в Кузнецову хижину, поберечь хозяйство и девочку. И стали старуха с Заряной вместе ждать-поджидать: старая - молодого, молодая - старого.

До поездки ещё Полян высчитывал дни пути. Выходило: на двадцатый день вернется домой на городище. Как наступил обещанный срок, Заряна встречать его вышла. Далеко зашла на восток по знакомой лесной тропинке, по той самой, по которой проводила отца в опасную поездку. Прождала до вечера и вернулась с туманным закатом. Вернулась одна-одинёшенька.

Видит старуха у девочки лицо беспокойное и глаза красные, успокаивает её, утешает:

«Не бойся, Зарянушка. Ничего, что задерживается. Всякое в пути бывает. Недаром говорят старые люди: «Едешь, на день, бери хлеба на неделю». А с отцом твоим никакой беды не станется. Умен твой отец, ох, умен! И осторожен, и боги его любят. Вернется, гостинца тебе привезет заморского. Право…»

Говорит Горюнова мать, а сама вздыхает украдкой. У неё у самой сын в пути. И девочка вздыхает, ничто ей не мило, и кажется, никакие гостинцы не нужны.

Подумала старая северянка и надумала, чем занять и отвлечь Заряну.

«Погоди, - шепчет, - мы с тобой и без кузнеца тут мастерить станем. Он по железу умелец, а мы по своему делу. Не сидеть же нам сложа руки. Изготовим узорочье заморского не хуже».

Грустно улыбается Заряна, но молодое - всегда молодое, девичье - всегда девичье. С любопытством смотрит она, как старуха принялась за древнее женское ремесло.

Взяла славянка крепкий пеньковый шнурок, обильно его навощила, сильно засучила и сложила вдвое. Упругий шнур, как живой, скрутился, сам себя обвил ровными крутыми витками.

Женщина окружила витым шнуром руку Заряны повыше запястья - мерку сняла. Потом круто замесила глину, поделила её на два куска, на один положила навощенный шнуровой браслет, другим крепко прихлопнула сверху, так что оба куска плотно сбились в один ком. Проделала в глиняном коме два отверстия от поверхности до шнура: одно - широкое, воронкообразное, другое - узенькое.

Когда подсохла глина, старуха положила её в жарко натопленную печь. Глина раскалилась, закаменела, пеньковый шнур, конечно, начисто выгорел.

Женщина остудила самодельную литейную формочку и продула её, чтобы удалить золу и пепел от сгоревшего шнура. Из своей хижины принесла льячку - глиняную ложку с узеньким носиком и несколько обломков старых бронзовых украшений. Взвесила их на руке - видимо, показалось мало. Вздохнув, сняла с пальца массивное старое кольцо, тоже бронзовое.

И обломки и кольцо молотком искрошила на Поляновой наковальне, тщательно собрала все кусочки драгоценного металла, высыпала в льячку и поставила на жаркий огонь.

Бронза скоро расплавилась. Женщина поместила на край очага формочку, отверстиями вверх и в большее отверстие осторожно влила огненно-жидкий металл. Во второе, меньшее отверстие вышел из формочки вытесненный бронзой воздух. Северянка остудила формочку, положила на наковальню и разбила глину осторожными ударами молотка.

К ногам Заряны упал на земляной пол хижины новенький бронзовый браслет. Подняла его старуха, до блеска начистила куском старого меха, чуть разогнула и надела на руку порозовевшей от смущения и радости Заряне.

До сих пор не было у девочки ни одного украшения, кроме тех, что сплетала она летом на зеленых полянах из лесных и полевых цветов, что осенью низала из ягод калины да рябины, из плодов шиповника, маленьких лимонно-желтых яблок и багряных октябрьских листьев.

С восхищеньем смотрела она на первый, охвативший её смуглую руку настоящий девичий браслет, на свое первое настоящее девичье узорочье. И сколько сразу мыслей в голове, сколько чувств на сердце!…

Осторожно погладила пальцами яркое, ещё от огня очагового теплое украшение, благодарная, прильнула лицом к плечу доброй женщины и вдруг тихо заплакала самой непонятными, вдруг набежавшими слезами.

А потом опять и браслет забылся, опять вернулся страх за кузнеца. Что с Поляном? Почему не едет? Уже два дня прошло с назначенного срока, а не возвращается. Жив ли?

Не так страшен зверь в лесу - страшен лихой человек в пути. Хоть и шел путь до Дона землями славянскими, злые люди везде могли встретиться, не одному лиходею могло прийти в голову напасть на путников с товарами.

И снова, что ни день, с утра идет сирота в лес. Далеко-далеко, до крайней опушки. Здесь тропа убегает в широкую бескрайную степь и тонет в ней, как тонет бесследно в безоблачном небе зовущая девичья песня.

За густыми кустами крушины, за терном колючим, что стражем стоит добровольным на границе меж лесом и степью, садится Заряна под дикой развесистой грушей. Головой беспокойной льнет к столетнему дереву. Смотрит пытливо в далекие дали степные сквозь колючий узор мелким листом опушенных кустов.

И опять день до вечера. И опять нет Поляна. Смутно, тревожно на душе у Заряны. А что, как не вернется кузнец? Куда девочка денется? Одна за сотни верст от родины, на чужом городище.