Бита за Рим (Венец из трав), стр. 38

Отбросив письмо, словно оно жгло ему пальцы, Марий взглянул на жену.

— Ну, как тебе новости? — спросил он. — Твой братец Гай развелся с Аврелией из-за ее неверности! По всей видимости, у нее был дружок, причем рыжеволосый! Ого-го! Догадайся с трех раз, кто отец?

Юлия сидела, разинув рот и не находя, что сказать. Лицо и шея у нее залились яркой краской, губы сделались почти незаметными. Она затрясла головой и произнесла после короткого молчания:

— Это неправда! Это не может быть правдой! Не верю!

— Что делать, если об этом рассказывает ее родной дядя. Вот, взгляни! — Он сунул ей под нос окончание письма Рутилия Руфа.

Она выхватила у него свиток и стала читать сама, медленно складывая буквы в слова; голос ее звучал глухо и неестественно. Лишь прочитав поразительные строки несколько раз, она отложила письмо.

— Речь идет не об Аврелии, — твердо заявила она. — Никогда не поверю, что он пишет об Аврелии.

— О ком же еще? Ярко-рыжие волосы, Юлия! Это отличительная черта Луция Корнелия Суллы, а не Гая Юлия Цезаря!

— У Публия Рутилия Руфа есть другие племянницы, — упиралась Юлия.

— Знакомые накоротке с Луцием Корнелием? Ведущие самостоятельную жизнь в самых мерзких трущобах Рима?

— Откуда мы знаем? Все возможно.

— А обитатели Писидии верят в летающих свиней, — съязвил Марий.

— Какое отношение к этой истории имеет самостоятельное проживание в самых мерзких трущобах? — осведомилась Юлия.

— А такое: там интрижка имеет больше шансов остаться незамеченной, — сказал Марий, вконец развеселившись. — До той поры, естественно, пока в фамильное гнездышко не будет подброшен рыжеволосый кукушонок!

— Ты еще злорадствуешь! — с отвращением выкрикнула Юлия. — А я не верю, и все тут! И не поверю. — Тут ее посетила новая мысль. — Кроме всего прочего, он не может подразумевать моего брата Гая. Ему пока не пришел срок возвращаться, а если бы он вернулся, ты бы первым об этом услышал. Ведь он работает там по твоему поручению. — Она угрожающе взглянула на Мария. — Ну, что ты на это скажешь?

— Что его письмо вполне может дожидаться меня в Риме.

— После того, как я предупредила его в письме, что мы уезжаем на целых три года? Указав, пускай приблизительно, где мы будем находиться? Брось, Гай Марий! Лучше согласись, что вряд ли речь идет об Аврелии.

— Я соглашусь со всем, чего ты от меня потребуешь, — ответил Марий со смехом. — Но все равно, Юлия, это — Аврелия.

— Я еду домой, — заявила Юлия, порывисто вставая.

— А мне казалось, что ты хочешь повидать Египет…

— Нет, только домой! — повторила Юлия. — Мне все равно, куда отправишься ты, Гай Марий, хотя я бы предпочла, чтобы ты избрал землю Гипербореев. Я, во всяком случае, отправляюсь домой.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

— Я сам поеду в Смирну, чтобы вернуть свое состояние, — сказал Квинт Сервилий Цепион своему шурину Марку Ливию Друзу, когда они брели домой из Римского Форума.

Друз остановился, одна его тонкая бровь взлетела вверх.

— О! Ты думаешь, что это будет мудрый поступок? — спросил он и тотчас спохватился, готовый откусить свой несдержанный язык.

— В каком смысле — «мудрый»? — сварливо осведомился Цепион.

Друз поспешил дружески взять Цепиона за правую руку.

— Я имел в виду только то, что сказал, Квинт. Я вовсе не хочу допускать, что твои сокровища в Смирне — это золото Толозы, якобы украденное твоим отцом. Однако факт остается фактом: весь Рим верит в виновность твоего отца, а также в то, что принадлежащие тебе смирнинские сокровища — это золото Толозы. В былые времена, попытавшись вернуть его, ты не заслужил бы ничего, кроме завистливых взглядов и ненависти, способной повредить твоей дальнейшей карьере. Однако сегодня действует lex Servilia Glaucia de repetundis, вот о чем тебе не следовало бы забывать! Прошли времена, когда наместник мог изымать все, что ему вздумается, не опасаясь за судьбу своего достояния, поскольку оно записано на чужое имя. Закон Главции оговаривает, что деньги, полученные незаконным путем, подлежат изъятию также и у нового владельца, а не только у виновного в злоупотреблении. Дядюшка Луций Блохастик теперь тебе не подлога.

— Вспомни-ка, что закон Главции не имеет обратной силы, — процедил сквозь зубы Цепион.

— С этой загвоздкой вполне справится трибуна, заполненная плебсом в мстительном расположении духа, скороспелый призыв к плебейскому собранию исправить конкретное несовершенство закона — и ты станешь жертвой обратной силы lex Servilia Glaucia, да еще какой! — твердо проговорил Друз. — Тебе бы стоило, братец Квинт, хорошенько об этом поразмыслить. Мне бы очень не хотелось, чтобы моя сестра и ее дети оказались лишены и pater families, и состояния, а ты провел долгие годы в изгнании в Смирне.

— И почему они прицепились именно к моему отцу? — сердито засопел Цепион. — Взгляни лучше на Метелла Нумидийского! Вернулся, покрытый славой, тогда как мой бедный отец умер в бессрочной ссылке.

— Мы оба знаем, почему так произошло, — терпеливо ответил Друз, наверное, в тысячный раз пожелав, чтобы Цепион был посообразительнее. — Люди, заправляющие на плебейских собраниях, способны простить знатному лицу все, что угодно, особенно по прошествии времени. Беда в том, что золото Толозы было уникальным кладом. И исчезло оно именно тогда, когда за ним надзирал твой отец. А ведь золота там было больше, чем когда-либо хранилось в римской казне! Решив, что его прихватил именно твой отец, люди воспылали к нему иррациональной ненавистью, не имеющей ни малейшего отношения ни к праву, ни к справедливости, ни к патриотизму. — Он снова зашагал вперед; Цепион последовал за ним. — Подумай хорошенько, прошу тебя, Квинт! Если ты вернешься с суммой, составляющей процентов десять от стоимости золота Толозы, то весь Рим взвоет: значит, твой отец действительно его присвоил, а ты — наследник.

— А вот и нет! — засмеялся Цепион. — Я все тщательно продумал, Марк. У меня ушли годы на решение этой задачи, и я решил ее, это уж точно!

— Каким же образом? — скептически осведомился Друз.

— Прежде всего, никто, кроме тебя, не будет знать, куда я подевался и чем занимаюсь. Риму — а также Ливии Друзе и Сервилии — будет известно одно: я в Италийской Галлии за Падом, где инспектирую свои владения. Я уже много месяцев твержу, что вынужден этим заняться; никто не удивится и не станет меня выслеживать. С какой стати волноваться, раз я столько разглагольствовал о своих планах основать городки, где в кузницах будут изготовлять все, что угодно, от плугов до кольчуг? Поскольку меня будет интересовать исключительно правовая сторона проекта, никто не подумает подвергнуть критике злоупотребление сенаторской должностью. Заправлять мастерскими будут другие — с меня достаточно владения городами!

Речь Цепиона была настолько пылкой, что Друз (который многое пропустил мимо ушей, потому что почти не слушал шурина) уставился на него в изумлении.

— Можно подумать, что твое решение серьезно, — молвил он.

— Еще как! Города с плавильнями — только часть проектов, в которые я хочу вложить свои деньги из Смирны. Причем капиталовложения я собираюсь делать на римских территориях, а не в самом Риме, чтобы мои деньги не шли на обогащение финансовых учреждений города. Не думаю, чтобы казначейство проявило достаточную расторопность, чтобы выяснить, во что и как я вкладываю средства вдали от города Рима, — сказал Цепион.

Друз удивлялся все больше и больше:

— Квинт Сервилий, я попросту сражен! Я и подумать не мог, что ты настолько коварен!

— Я подозревал, каким будет твое впечатление, — ответил Цепион и все испортил, добавив: — Должен признаться, что незадолго до смерти мой отец прислал мне письмо с наставлениями, как следует поступить. В Смирне меня ждут громадные деньги.

— Могу себе представить, — сухо бросил Друз.