Бита за Рим (Венец из трав), стр. 110

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, внезапно возникая перед ней.

Она остановилась, пораженная и испуганная. Ее глаза блеснули ненавистью, но затем она их опустила.

— А кто ты, чтобы спрашивать меня об этом?

— Луций Корнелий Сулла. Так кто же ты?

— Сервилия.

— Иди спать, девочка. Тебе не пристало здесь находиться.

— Я ищу своего отца, — сказала она.

— Квинта Сервилия Цепиона?

— Да, своего отца.

Сулла рассмеялся, не пытаясь щадить ее или осторожничать:

— С какой стати ему быть здесь, если половина Рима подозревает его в убийстве Марка Ливия?

Ее глаза осветились радостью:

— Он действительно умирает? Это правда?

— Да.

— Прекрасно! — со злорадством воскликнула Сервилия и исчезла.

Сулла, пожав плечами, ушел в кабинет. Перед рассветом появился Кратипп:

— Марк Эмилий, Гай Марий, Марк Антоний, Луций Корнелий, Квинт Муций, хозяин зовет вас.

Друз теперь тихо бредил и стонал. Друзья поняли смысл этой перемены и поспешили в спальню, протолкавшись через толпу сенаторов.

Друз лежал белый как простыня, лицо словно маска, на которой оставалась еще капля жизни — чудесные, мудрые, огромные темные глаза. По одну сторону его стояла Корнелия, прямая и торжественная, по другую — Мамерк Эмилий Лепид Ливиан, тоже прямой и торжественный. Лекари ушли.

— Друзья мои, я должен попрощаться, — проговорил Друз.

— Мы понимаем, — мягко ответил Скавр.

— Моя работа не завершена.

— Не завершена, — подтвердил Марий.

— Они сделали это, чтобы остановить меня. — Друз снова вскрикнул.

— Кто это сделал? — спросил Сулла.

— Любой из оставшихся семи. Я не знал их. Обычные люди. Я бы сказал, третьего класса, не простолюдины.

— Тебе кто-нибудь угрожал? — спросил Сцевола.

— Никто.

— Мы найдем убийцу, — поклялся Антоний.

— Или человека, нанявшего его, — пообещал Сулла.

Они стояли возле кровати и молчали, не желая попусту тратить последние оставшиеся Друзу мгновения. Но перед самым концом он сделал над собой усилие, сел в кровати и посмотрел на них затуманенным взором:

— Кто сможет служить Республике, как я?

Глаза его подернулись золотой пеленой: Друз умер.

— Никто, — проговорил Сулла. — Никто, Марк Ливий.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Квинт Поппедий Силон узнал о смерти Друза из письма Корнелии, его матери. Послание дошло до Силона, находящегося в те дни в Маррувии, менее чем через два дня после несчастья, что стало новым доказательством стойкости и силы духа, присущих матери Друза. Корнелия не забыла об обещании, данном сыну, и сообщила весть Силону прежде, чем новости добрались до него окольным путем.

Силон, конечно, оплакивал друга, но настоящего потрясения не ощутил. Убийство Друза не стало для него неожиданностью. Полный новых замыслов, он даже почувствовал облегчение: время ожидания и недоумений наконец кончилось. Со смертью Марка Ливия Друза исчезла всякая надежда на достижение италийской независимости мирным путем.

[Карта "Территории италийских мятежников"] [9]

Были отправлены письма: к самнитам — Гаю Папию Мутилу, к марруцинам — Герию Асинию, к пелигнам — Публию Презентею, к пиценам — Гаю Видацилию, к френтанам — Гаю Понтидию, к вестинам — Титу Лафрению и к тому, кто в настоящее время возглавлял гирпинов — народ, известный тем, что часто менял своих преторов. Но где устроить встречу? Все италийские народы настороженно следили за двумя римскими преторами, объезжавшими весь полуостров, «вникая в италийский вопрос», и подозрительно относились к любому месту, обладавшему римским или латинским статусом. Ответ удалось найти почти сразу же: выстроенный на неприветливых скалах, окруженный высокими стенами и надежно снабжаемый водой, на склоне Центральных Апеннин неподалеку от Валериевой дороги и реки Атерн, приютился Корфиний — город пелигнов, стоявший почти на границе земель марруцинов.

Здесь, в Корфиний, всего через несколько дней после смерти своего римского защитника, встретились представители восьми италийских народов: марсов, самнитов, марруцинов, вестинов пелигнов, френтанов, пиценов, гирпинов и множество их сторонников. Все были возбуждены и полны решимости.

— Это война! — с самого начала заявил на собрании Мутил. — Это будет война, друзья-италики! Если Рим отказывается признать наши права и документы, подтверждающие их, то мы должны добиться этого силой. Создадим независимое государство, не поддерживающее отношений ни с Римом, ни с римлянами, уберем римские и латинские колонии, основанные в пределах наших границ. Пусть нашу судьбу вершат только наши люди и наши деньги!

Приветственные возгласы и топот ног стали ответом на это воинственное заявление. Такая реакция обрадовала Мутила и ободрила Силона. Первый увидел в ней выражение ненависти к Риму, а второй — падение веры в могущество Рима.

— Никаких налогов Риму! Никаких солдат для Рима! Не гулять больше римским плетям по спинам италиков! Долой римское долговое рабство! Хватит кланяться Риму, пресмыкаться перед Римом, восхвалять Рим! — кричал Мутил. — Мы возьмем свои права сами! Мы заменим собою Рим! А Рим, друзья мои италики, обратится в пепел!

Люди собрались на рыночной площади Корфиния, так как в этом городе не нашлось общественного здания, достаточно большого, чтобы вместить две тысячи человек. Крики, которыми была встречена вторая часть короткой речи Мутила, волной прокатились через городские стены, пугая птиц и внушая благоговейный страх окрестному населению.

«Вот и свершилось, — подумал Силон, — решение принято».

Однако предстояло решить еще немало вопросов, и для начала следовало дать имя новой стране.

— Италия! — выкрикнул Мутил.

А теперь — новое имя Корфинию, новой столице Италии.

— Италика! — провозгласил Мутил.

И наконец, каково будет правительство.

— Совет из пятисот человек, избранных поровну от каждого из народов, объединившихся в Италию, — предложил Силон, и Мутил с ним охотно согласился; ведь если Мутил был сердцем Италии, то Силон — ее мозгом. — Все наши гражданские законы, включая и конституцию, будет принимать и устанавливать этот consilium Italiae, Италийский совет, постоянно находящийся здесь, в нашей новой столице — Италике. Однако, как вам всем хорошо известно, мы начнем войну с Римом прежде, чем Италия будет создана как государство. Поэтому пока война с Римом не завершится победой, — а это так и будет! — в Италии должен быть учрежден внутренний военный совет, состоящий из двенадцати преторов и двух консулов. Знаю, это римские названия, но ради простоты и за неимением других воспользуемся ими. Всегда действуя с ведома и согласия самого Италийского совета, этот военный совет будет руководить нашей войной против Рима.

— Никто в Риме этому не поверит! — выкрикнул Тит Лафрений, предводитель вестинов. — Два названия? Это все, что мы можем предложить! Одно — для несуществующей страны и другое — для старого города!

— Рим поверит в это, — твердо произнес Силон, — если мы начнем чеканить монету и призовем архитекторов, чтобы создать центр величественного города. На нашей первой монете будут изображены восемь мужей с обнаженными мечами, которые будут символизировать восемь народов-основателей, собирающихся принести в жертву свинью, то есть Рим, а на обратной стороне — лик новой богини италийского Пантеона, самой Италии. Нашим священным животным будет самнитский бык, главным богом — Либер Патер, отец свободы, ведущий на поводке пантеру, показывая тем самым, как мы укротим Рим. Не пройдет и года, как в нашей новой столице будет форум, такой же большой, как в Риме; здание совета, вмещающее пятьсот человек; храм Италии, более величественный, чем храм Цереры в Риме; и храм Юпитера Италийского грандиознее, чем римский храм Юпитера Наилучшего Величайшего. Мы ничем не будем обязаны Риму, и Рим в этом скоро убедится!