Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет, стр. 94

Старуха и девочка. У старухи на голове берет, волос не видно. Лицо худое и настолько измученное, что возраст определить трудно. Девочка, семилетняя Ксю, замотана темным платком, тоже измучена, однако улыбается спокойно и счастливо.

– Здесь у обеих нет волос, короткий ежик, и обе стесняются этого, – объяснил Макс. – Ксю привезла вшей из Москвы, ее обрили наголо, у Ли волосы выпали сами.

Он показал еще около дюжины снимков, разных лет. По ним отчетливо было видно движение времени. Менялось качество пленки, одежда, прически. Менялась Ксю. На фотографии начала семидесятых Соня увидела мальчика Макса. Этот снимок он увеличил.

– Вот она, точка пересечения. Здесь Ксю и Ли выглядят как ровесницы. Ксю пятьдесят девять. Тогда еще она красила волосы. Ли седая, а все равно кажется чуть-чуть моложе. Это чуть-чуть, маленькая временная трещинка между ними росла неумолимо.

– Но неужели никто не замечал? Родственники, знакомые, соседи? – спросила Соня, разглядывая последний снимок, где была совсем старая, уже больная Ксю, почти сегодняшний Макс и неизменная, седая, строгая, моложавая Ли.

– Родственников почти не осталось, соседи и знакомые часто менялись из-за переездов. В тридцать третьем, когда к власти пришел Гитлер, умная Ли решила удрать в Америку. Европейский континент они покинули как бабушка и внучка, в Нью-Йорк приплыли как мать и дочь. Ксю было двадцать два.

– На какие средства они жили? – спросила Соня.

– Ли всегда удавалось заработать. Она была неутомима и несгибаема, знала четыре языка, печатала на машинке, стенографировала, переводила, шила игрушки, рисовала комиксы, иллюстрировала детские книжки. В Америке ее взяли на Диснеевскую киностудию, она сумела оплатить обучение Ксю в университете. Ксю стала юристом, вышла замуж, родила мою мать. Муж Ксю, мой дед, был кадровый офицер армии США, погиб в сорок четвертом.

– Ну а ваша мама, как она могла ничего не заметить?

– О, матушка – человек особенный. Она выросла удивительной красавицей, танцевала без передышки, жила бурно, вдали от нас, приезжала редко и никого, кроме самой себя, не видела. Замуж выходила раз семь, кажется. Один из семерых стал моим отцом. Я родился в шестьдесят пятом. К этому времени никто не сомневался, что Ксю и Ли сестры.

– Макс, когда вы узнали?

– Девятого ноября девяносто шестого года. Мы с Ли сидели в палате, Ксю была еще в сознании, стала вспоминать детство, Москву, заговорила о Свешникове. Ксю начала рассказывать, а Ли продолжила. Сначала я думал, что обе они бредят. На следующее утро Ксю ушла в кому, Ли просидела весь день у ее кровати, а вечером погибла. Старые фотографии я разыскал потом, их сохранили внуки берлинских родственников, у которых Ли и Ксю жили с восемнадцатого по двадцать второй год.

– И вы пошли по следу. Вы захотели выяснить, как и чем лечил профессор Свешников вашу Ли? – тихо спросила Соня.

– Да. Я пошел по следу. Дорожка оказалась узкая. Скоро я почувствовал, что мне дышат в затылок. Был момент, когда я даже пытался сойти с этой дорожки, однако не получилось.

– Почему?

– Пропасть с обеих сторон. Шаг в сторону, и привет.

– Убьют?

– Хуже.

– Макс, как вы существуете среди них?

– Хотите сказать, я не такой, как они? Вы это только сейчас поняли?

– Я сразу обратила внимание, что у вас нет этого ужасного запаха.

– Вы заметили запах? – Макс искренне удивился, даже слегка вытаращил глаза. – Ну-ка, расскажите, на что он похож?

– А вы разве не замечаете, как у них воняет изо рта? У всех, кроме, слуг. И кроме вас.

– Странно. Я знаю, что собаки всегда это чувствуют, дети изредка. Взрослые никогда. Так чем же пахнет, можете рассказать?

– Тухлой рыбой. Или нет, не совсем. Когда чайка взлетает, очень близко, такое легкое омерзительное дуновение от ее крыльев. Падаль, гнилая тина.

– Да, я примерно так и представлял себе, – кивнул Макс, – однако не думал, что запах может быть настолько сильным. Или это особенность вашего обоняния? Соня, когда вы стали чувствовать, не помните?

– Помню. Когда меня похищали, Фриц Радел склонился очень близко. Это особенное зловоние. Оно довольно слабое, но какое-то нечеловеческое. Адское. В чем причина? Вы должны знать.

Макс ничего не ответил. Дверь открылась, заглянул капитан.

– А, вот вы где! Не слышите колокол? Ужинать, ужинать, господа!

Глава двадцать пятая

Москва, 1918

Ледяной ноябрьской ночью Михаил Владимирович проснулся от стука в дверь. На темной лестничной площадке стоял Федор. Он был раздет, без своей вечной кожанки, без фуражки, в штанах галифе и дырявом вязаном джемпере.

– Автомобиль ждет, прошу вас, быстрее, – пробормотал он, стуча зубами от холода.

– Что, опять у великого вождя приступ? – спокойно спросил Михаил Владимирович и накинул Федору на плечи старую нянину шаль, которая валялась на столике в прихожей.

– Нет, не в Кремль, не к нему. Болен совсем другой человек. Умоляю, быстрей!

– Хорошо, не волнуйся, я сейчас оденусь. Кто и чем болен, объясни.

Огонек свечи дрожал, Михаил Владимирович прикрыл его ладонью, вместе с Федором прошел в кабинет. Из-за холода он спал одетый, ему пришлось только поменять валенки на сапоги и накинуть поверх лыжной фуфайки старую генеральскую шинель без погон. Саквояж со всем необходимым стоял у стола.

– Федя, я готов. Шаль не снимай, поезжай в ней, потом вернешь.

Федор застыл в дверях, испуганно смотрел на профессора. В полумраке глаза его странно светились.

– Да что с тобой? Ты же сам умолял быстрее ехать. Так поехали.

– Михаил Владимирович, надо взять препарат, – чуть слышно прошептал Федор.

– О чем ты? С ума сошел? Ты же знаешь, ничего не осталось.

– Осталось. Вы спасли после Оси еще двоих. Старуху Миллер и есаула Пищика. Ради Бога, не возражайте, я теперь все знаю. Он рассказал мне. Вы должны его спасти, мы без него пропадем.

– Да кто же он?

– Белкин Матвей Леонидович. Имя вам ничего не скажет. Но не важно. Он гарант безопасности, вашей, моей. На нем все держится. Он занимает высокий пост в Комиссариате финансов, вся большевистская верхушка от него зависит, он ведает их тайными банковскими вкладами за границей. Если его не станет, они рано или поздно уничтожат вас, Таню, Андрюшу, меня.

– Так, погоди, – профессор нахмурился, – без тебя Ленин обойтись не может. Я тоже, кажется, нужен ему. Разве не он там у них самый главный?

– Да, он главный, однако многое происходит за его спиной, без его ведома. К тому же он не всегда вменяем, вы сами знаете. Меня могут шлепнуть в любой момент, не спрашивая его разрешения. Свердлов меня ненавидит.

– За что?

– Какая разница? Михаил Владимирович, мы теряем время. Я не могу сейчас посвящать вас во все эти тайные хитросплетения, я сам понимаю слишком мало. Просто поверьте мне на слово. Без Белкина мы погибнем в любой момент. Давно бы уж погибли, если бы не он.

– Хорошо. Успокойся – Михаил Владимирович открыл ящик письменного стола, достал темную склянку, положил в саквояж. – Вот. Видишь, я взял. Но, Федя, это последний, неприкосновенный запас.

Они разговаривали и двигались почти бесшумно. В квартире никто не проснулся. Михаилу Владимировичу пришлось разбудить Таню, чтобы она закрыла за ними. Ключ был всего один.

– Опять туда? – спросила Таня.

– Нет. В «Метрополь», – ответил Федор.

– Почему вы раздетый? Простынете. – Она зевнула и провела рукой по его мокрым волосам. – Скоро папу привезете назад?

– Не знаю. Может быть, утром. – Федор поймал ее руку и быстро поцеловал в ладонь.

Она сонно улыбнулась, поцеловала его в щеку.

На улице был дождь со снегом. Незнакомый водитель в кожаном теплом шлеме рванул вперед так резко, что автомобиль подпрыгнул. Михаил Владимирович едва не прикусил язык.

– Он давно страдал гипертонией, в последнее время побаливали почки, – быстро, нервно шептал Федор. – Я с самого начала подозревал, что гипертония – следствие хронического гломерулонефрита. От анализов и серьезного обследования он отказывался.