О геополитике: работы разных лет, стр. 115
На протяжении длительного времени, начиная с XVI в., Иран вел борьбу за свою самостоятельность, противодействуя вмешательству в его дела извне. [с.322] В конце XIX в. Россия и Англия практически поделили между собой сферы влияния в Иране: север страны находился под сильным политическим влиянием России, район Персидского залива почти целиком зависел от англичан. Фактически Иран превратился в полуколонию Англии и России. В 1912 г. шахское правительство признало англо-русское соглашение 1907 г. о разделе страны на сферы влияния.
С началом первой мировой войны юг Ирана (под предлогом охраны стратегически важного района Персидского залива и перекачивавшего иранскую нефть в Средиземноморье нефтепровода) был оккупирован англо-индийскими войсками. В марте 1915 г. было подписано очередное англо-русское соглашение о разделе Ирана на сферы влияния. Ответом на эти действия было усиление национально-освободительного движения в Иране. Одновременно в этом районе укреплялись позиции Германии. Что же касается иранского правительства, то оно уже с начала 1915 г. было откровенно германофильским. Осенью 1915 г русские войска оккупировали Тегеран и Кум. В марте 1918 г. Советская Россия вывела свои войска из Ирана, что привело к установлению здесь полного английского контроля и заключению кабального англо-иранского соглашения в августе 1919 г., по условиям которого Иран фактически стал английским протекторатом. Это еще более усилило национально-освободительные тенденции. В результате произошедшего в стране 21 февраля 1921 г. переворота к власти пришло правительство, сделавшее ставку на политическую консолидацию страны. В декабре 1925 г. новым шахом Ирана был провозглашен Реза Пехлеви. Стремясь ограничить англичан, шах охотно принимал помощь Германии. В области внешней политики он ориентировался на силы, которые могли противостоять англичанам. Такой силой была Германия, которая постепенно усиливала здесь свои позиции, рассматривая Иран как военный плацдарм на случай военных действий на Ближнем Востоке. [с.323]
Германская Восточная Африка — германская колония в Восточной Африке в 1891-1919 г. По Версальскому мирному договору часть ее территории — Танганьика перешла под мандат Великобритании. См. также примеч. 10. С. 13. [с.323]
Привилегии не обременяют (лат.). [с.323]
ГЛАВА VII
ГОСУДАРСТВЕННО-ПРАВОВАЯ ОСНОВА ПАНИДЕЙ В ИСТОРИИ И ИХ ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ В НЕЙТРАЛИСТСКОЙ ИЛИ ФЕДЕРАЛИСТСКОЙ ФОРМЕ
В поразительном противоречии со своей нынешней неспособностью добиться на деле панобразования Европа с ее более крупной панидеей уже с давних пор — по сути одновременно с крахом средиземноморской панидей римско-эллинистической античности, Orbis Romanus, — была занята включением северных областей, которые, находясь по ту сторону границы распространения благородного каштана и винограда, казались римлянам чем-то вроде “анэйкумены”, не представляющей ценности для заселения.
Великие готы и франки — Теодорих и Карл и их советники — были, кажется, первыми панъевропейцами, усвоившими мысль об объединении своей части земной поверхности, хотя и в раннероманском, жестком стиле. До одного дошла из Византии времен Юстиниана последняя агония пансредиземноморс-кой идеи, его планы панъевропейского объединения посредством династических браков. Перед другим из средиземноморского жизненного круга вырос в лице папского престола (Patrimonium Petri) склонный к западноевропейскому имперскому мышлению, дипломатически далеко превосходящий его противник.
Однако с того времени некоторые наиболее благородные умы и бывалые мизантропы и властители Европы, снова и снова пытавшиеся найти для этого цель или инструмент, были связаны с панидеей своей части Света и отчасти придали ей примечательные оттенки: это проповедники крестовых походов и клюниасенсеры ; Данте , Карл V, Сюлли, аббат Сен-Пьер, кардинал Альберони, Лейбниц, Кант, Наполеон I, даже Меттерних и Бисмарк с их системами, вплоть до Куденхове-Калерги и Бриана могут быть названы при этом, не вдаваясь в оценку вклада каждого. Возникает некая связь, некое взаимодействие с идеей вечного мира. Истины ради скажем, что против некоторых чеканщиков классических формул образования панъевропейских идей (одну из самых красивых Штрупп раскопал достойным похвалы образом у Наполеона I) единодушно выступила вся Европа, чтобы обезвредить ее, — как Эллада против Филопомена , последнего античного панэллина. Непроизвольно происходит так, как показал еще Ратцель, при европейском малопространственном понимании панидей — нечестивая схватка за единомыслие вокруг панэллинского! Еще более вопиющим, чем в панъевропейском движении, в панэллинском было несоответствие между тесными, малыми пространствами и широким полетом духа; это [с.324] несоответствие приобрело значение, ибо идеи не могли более столь тесно сосуществовать друг подле друга, но жестоко сталкивались с делами в пространстве. Так было — несмотря на то, что этими делами занимались такие умы, как Кимон , Перикл и его друзья, победитель Лисандр , несмотря на то, что существовали культовые союзы и проводились общегреческие игры и последующие действия в Эгейском море, несомненно, тянутся в современность, — -при единственном кратковременном объединении благодаря гениальной руке — благодаря Александру [Македонскому]. Это объединение, конечно, раскрыло, какая неслыханная энергия таилась в преграждавшейся полтысячелетия идее, когда она однажды была развязана как динамическая сила: одно из величайших политико-географических чудес всех времен! Как таковая эта сила высится словно гигант и перед азиатским воображением, которое рожденную в Европе фразу “Aut Caesar aut Diabolus” безрассудными деяниями на протяжении долгих времен в широких пространствах перечеканило в “Джины или Искендер (Демоны или Александр) сделали это”.
Такой взаимосвязанной историей идей, какую имеет панъевропейское развитие, не обладает паназиатское; зато оно может в большей мере достичь крупных свершений, и по крайней мере, согласно моему японскому опыту (который я изложил в “Dai Nihon”), нужно было бы весьма недооценивать идеологическое влияние, например, Азии Gikai или Азии Dobunkai, если хотели всмотреться в него сквозь плотную тень лозунгов японского национализма, или, к примеру, пренебречь паназиатским посланием Сунь Ятсена Инукаи в 1914 г. — наряду с неизбежным особым развитием Китая. Послание Сунь Ятсена к Инукаи в начале [первой] мировой войны с призывом вступить в войну на стороне Центральных держав во имя освобождения Азии, книга Б.К. Саркара “The Futurism of Young Asia” и речь Рабиндраната Тагора в Токио с напоминанием Японии оставаться верной своему азиатскому облику могут рассматриваться наравне с лучшими европейскими образцами осуществления панидей в Старом Свете. Но и они страдают из-за огромной трудности, а именно выбора подходящих путей перехода панидей от насильственной к государственно-правовой основе.
Здесь сталкиваются с ошибкой, характерной для идеологов и сугубо гуманитарных ученых всех времен, которые слишком редко обращаются как исследователи к географически понятному явлению. Эта ошибка кажется равносильной неизбежному откату назад, к прецеденту, событию, обращенному к lex lata взгляду юриста, основанному на авторитете богослова, и ему милее все терпящая бумага, а ранее ослиная шкура, чем шероховатая, нетронутая ночва, на которой созидают философы или мечтатели-социологи. И тем не менее при наличии доброй воли большую часть опыта человечества с нейтралистским или федералистским устройством наднационального пространственного организма и их обоюдную устойчивость и стабильность можно [с.325] осмыслить на земной тверди с помощью объективных средств карты, географических явлений на поверхности Земли. Могут, конечно, возразить: внутри обеих больших противоположностей существует чудовищное различие между строгим централизмом французской или японской государственной системы и великодушным обхождением с различными колониальными пространствами, или между федерализмом типа Конфедерации Юга США и федерализмом северных штатов при Линкольне , или федерализмом Священной Римской империи германской нации и федерализмом Бисмарка; или между безжалостным хозяйственным централизмом и видимостью культурно-политического федеративного устройства внутри Советов. Да, такие тонкие нюансы карта не фиксирует.