Эребус, стр. 3

Харгрейвс несколько секунд украдкой наблюдал за ним, заметив, как побледнело его лицо. По залу прокатилась мощная волна воздуха — в распахнувшуюся двустворчатую дверь вошли двое мужчин, тотчас же направившиеся к мертвому волу. Лица их лоснились от пота.

— В одиннадцать подвезут восемьдесят штук поросят, — сказал один из них, обращаясь к Харгрейвсу. — Если управишься вот с этими, — указал он небрежным жестом на быков в загоне, — буду тебе очень благодарен.

Харгрейвс молча кивнул. Дейли по-прежнему не сводил глаз с мертвого вола.

— Впервые здесь, да? — В руке у мужчины был крюк для мяса.

Юноша лишь кивнул в ответ. Харгрейвс, криво усмехнувшись, взглянул на мертвого вола. Один из мужчин, присев на корточки, оттянул нижнюю губу животного, повернув его голову в направлении Дейли.

— Да, не повезло животине, — ухмыльнулся мужчина с крюком.

Мужчины усмехались, острили, перемигивались, но Дейли не замечал их шуток. Он молча наблюдал, как уносили тушу.

— С тобой все в порядке? — спросил его Харгрейвс.

Юноша лишь кивнул в ответ. Его мутило.

Они перешли к следующему загону... Животное стояло неподвижно, глядя на людей слезящимися глазами. Что было в этих глазах? Страх? Гнев? Понимание? За годы своего пребывания на скотобойне Харгрейвс часто задавался вопросом: действительно ли животные знают, что их ожидает? Понимает ли, например, этот бык, что с ним станется? Дейли подошел поближе к своему наставнику, он смотрел на его руки. Внезапно животное рванулось вперед, врезавшись в невысокую ограду. Быки в двух ближайших загонах явно забеспокоились.

— О Господи Иисусе, — прошептал Харгрейвс, невольно отшатнувшись.

Бык яростно заревел и вновь бросился на ограду. Дейли видел, как прогибаются стойки, как клонится ограда под неистовым напором животного. Два других быка, по примеру первого, атаковали загородки в своих загонах, и Харгрейвс понял, что необходимо немедленно что-то предпринять. Он сделал шаг вперед, и в этот миг животное выбило из его рук убойное орудие. Пролетев с десяток метров, «пистолет» исчез в кровавом потоке, заполнявшем желоб.

— Господи, — проворчал Харгрейвс. Он повернулся к Дейли: — Принеси другой, он там, на верстаке.

Дейли на секунду оцепенел. Однако, взглянув на покосившуюся ограду, тотчас же опомнился. Переступив потоки крови, чуть не поскользнувшись, он схватил другое убойное устройство.

— Поторопись! — закричал Харгрейвс.

Первый вол с ревом бросился вперед, наконец-то выбил металлическую жердь, проложив себе путь сквозь ограду.

Заклепки, винты и гайки разлетались в разные стороны, осыпая мужчин, закрывавших руками лицо. Огромное животное неуклюже заскользило по полу, но затем вновь обрело равновесие, повернувшись к своим изготовившимся к атаке палачам. Харгрейвс увернулся, отбежал в сторону, разбрызгивая вокруг себя фонтаны крови; упал, поскользнувшись. А Дейли не успел, замешкался... Вол лягнул его в живот копытом, отбросив к металлическому верстаку. Рана оказалась смертельной. Дейли закричал, забился в агонии, он чувствовал, как приближается смерть. И тут повторный, сокрушительный удар пробил его грудную клетку, буквально искромсав ее. Дейли затих. Из живота его вываливался клубок кишок, их едкий запах смешивался со зловонием быка.

— О Господи, — прохрипел Харгрейвс. Он лежал на расстоянии пяти метров от взбесившегося быка и его жертвы, его руки судорожно сжимали убойное устройство. Вопли Дейли, казалось, заполнили все вокруг, они все еще звучали у него в ушах, отражаясь эхом от стен скотобойни.

Убойщик с трудом поднялся на ноги, подошел к быку и прижал к его боку дуло пистолета. Животное, взревев от боли и ярости, отпрянуло, с его левого бока, подобно старому тряпью, свисали ошметки мяса, из зияющей раны вываливались внутренности. Скотина захрипела, и из ноздрей хлынули потоки крови. Бык попытался повернуться в сторону убойщика, но, зашатавшись, свалился, истекая кровью. Харгрейвс содрогнулся, услышав за спиной лязг металла. Еще два быка вырвались из загонов.

Мясная превратилась в сущий ад: оглушительный рев, хрипы, мычание и все еще звучавшие у него в ушах вопли Дейли. Харгрейвс задыхался, оглядываясь вокруг... У дальней стены находилась сирена. Вопрос лишь в том — успеет ли он до нее добраться? На Харгрейвса медленно шел бык, шел как бы в раздумье. Харгрейвс двинулся было в сторону сирены. Болотные сапоги затрудняли движение. Он мысленно представлял себе картину: вот бык, опустив голову, бросается вперед, сокрушая его своей мощью... а до сирены, похоже, не дойти, словно она за сотни миль отсюда...

— Что случилось?

Он услышал шум голосов, возгласы изумления и ужаса — появились рабочие с крюками для мяса. Он едва успел предупредить их, чтобы они захлопнули металлические двери. И тут его атаковал другой бык, атаковал внезапно, неожиданно. Харгрейвс дотянулся-таки до сирены; рев ее, пронзительный и резкий, вторил яростному вою взбесившегося быка. Харгрейвс, пошатываясь, повернулся. Страшный удар раздробил ему тазовые кости, пробил почки и печень. Ему казалось, что все внутренности его поднялись вверх, забили горло, затрудняя дыхание. Харгрейвс и в самом деле задыхался, — его горло наполнилось кровью пополам с желчью, а затем смесь эта хлынула у него изо рта, словно вода из разбитого сосуда. Убойщик тяжело опустился на колени, ошалело уставившись в горящие глаза животного. Бык словно гипнотизировал его, держа в оцепенении. Животное бешено вращало глазами, из приоткрытой пасти стекала липкая слюна. Отойдя метра на три, бык неожиданно вновь его атаковал. Удар был сокрушительный, превративший его грудь в груду костей. Он рухнул в лужу крови. И уже теряя сознание, услышал шаги на металлическом мостике, а затем грохот, напоминающий пушечный залп. Секундой позже — еще один залп. Уже первым выстрелом быку снесло часть черепа — кровь, ошметки мозга, мелкие кости прыснули в разные стороны, заливая лежащего рядом Харгрейвса. Второй залп, явно излишний, пробил в боку животного дыру величиной с футбольный мяч. Бык рухнул в двух шагах от лежащего человека. Харгрейвс не шевелился, но он еще услышал звук приближающихся шагов, громкие крики и затем третий выстрел — оглушительный взрыв, на сей раз где-то совсем рядом.

Глава 4

Занавески колыхались под дуновением легкого ветерка, трепеща, словно крылья огромных мотыльков. Задувавший в душную комнату прохладный воздух приятно освежал. Вик Тайлер, лежа на спине, наблюдал за танцем полупрозрачных занавесок. По лбу струился пот, и он утирал его время от времени тыльной стороной ладони. Вик ощущал неприятную влажность простыни — следствие на редкость душной ночи. Беспокойно заерзав, он придвинулся к краю кровати и теперь уже окончательно поднялся. Он сидел неподвижно, опустив голову и глубоко дыша. За окном, в ветвях клонившейся к земле ивы пели птицы. Было еще сравнительно рано, но яркое солнце пылало в безоблачном небе яростно и беспощадно. Тайлер взглянул на часы, стоявшие на туалетном столике. 10.30 утра. Он что-то пробормотал себе под нос, пригладил свои короткие каштановые волосы. Если бы был жив его отец...

Он проспал, или, вернее, ему было позволено проспать — промелькнула у него мысль, и он тотчас вскочил на ноги. Тяжело вздохнув, побрел из спальни в ванную, где включил душ, проверяя температуру воды. Взглянув в зеркало, он остался доволен своим видом.

Тайлер был высок ростом, мускулист. В свои тридцать два года он выглядел прекрасно, учитывая, что последние шесть лет просидел за письменным столом. Перепрофилирование далось ему нелегко. Ведь он родился и вырос на ферме в Вейкли. На ферме, которую он теперь должен воссоздать. Привольная деревенская жизнь всегда была ему по душе. В городе он чувствовал себя пришельцем, чужаком, заблудившимся ребенком. По совету отца, он покинул ферму сразу после своего восемнадцатилетия, чтобы поступить в сельскохозяйственный колледж. Джек Тайлер одобрил выбор сына. Сам же Вик уезжал со смешанным чувством. Тем не менее он справлялся со своей новой жизнью. Однако после смерти матери — она умерла спустя три года — он вдруг затосковал. Приехав в Вейкли на похороны, он сомневался, стоит ли возвращаться в колледж, но отец убедил его вернуться. И он продолжил курс. Но смерть матери его сильно изменила. Его сжигало чувство вины, постоянно нараставшее в душе. Терзали мысли: зачем он здесь?