Семнадцатилетние, стр. 14
— Примерно то же самое и я говорила, — заметила Наталья Захаровна. — Нового тут ничего нет…
— Совершенно верно! — согласился Константин Семенович. — Нового тут ничего нет: советская педагогика — педагогика жизни. Руководить — это не значит водить за руку… Смотрите, как руководит партия! Она поставила перед страной великую задачу — пятилетний план — и возглавляет борьбу за выполнение этого плана. А народ ответил тем, что перевыполняет этот план. Идет дружная совместная работа. Вот это и называется руководить. Думаю, что если и вы поставите перед классом конкретную, передовую, хорошую задачу и будете вместе со всеми бороться и возглавлять эту борьбу…
— А какую задачу? — спросила Катя, не понимая, куда направляет их мысли Константин Семенович.
— Подумайте сами… Ваша задача должна быть не отвлеченная, а точная!
— Отличная учеба? — спросила Катя.
— От каждого по способностям! — прибавила Тамара.
— Да… но это очень обыкновенно! — недовольно протянула Женя, сморщив нос. — Вся школа борется за отличную учебу… Надо придумать что-нибудь такое… особенное!
— Нужно придумать какую-то форму этой борьбы. Вот, например: выступить против серости.
Тамару словно озарило. Глаза ее загорелись, и вся она как-то вытянулась.
— А что такое серость? — спросила она, поднимаясь. — Серость в нашем школьном понимании?.. Серость — это тройка! А значит, тройка — это обломовщина, перестраховка, авось да небось! — горячо сказала она, и все засмеялись.
— Правильно! — согласилась Катя. — Долби тройки! Надо учиться красиво!
— Ну вот, видите… уже нащупали что-то конкретное, — поддержала Наталья Захаровна.
— Но только без горячки, — предупредил девушек Константин Семенович. — Не спешите. «Скорость нужна, а поспешность вредна». Продумайте все как следует, предусмотрите все мелочи. В жизни бывает иногда, что очень хорошая затея проваливается, если проводить ее формально, без души. Смирнова была права, когда сморщила нос и сказала, что это обыкновенно. Под словом «обыкновенно» она имела в виду другое понятие: скучно! Я согласен с ней. Скука может убить самую хорошую затею. Даже вечер юмора и сатиры можно провести скучно.
— Мы придумаем что-нибудь, Константин Семенович! — пообещала Тамара. — Не такие уж мы… — Она хотела сказать тупые, но спохватилась и закончила: — беспомощные.
Девушки покинули кабинет директора с твердым намерением действовать.
— Они загорелись, — с усмешкой сказала Наталья Захаровна. — Но я не совсем раскусила ваш педагогический прием.
— А никакого приема нет, Наталья Захаровна. Вы поставили передо мной задачу воспитывать, вот я и занялся воспитанием.
— Но вы им слишком доверяете… переоцениваете, так сказать.
— А как же иначе? Без доверия воспитывать хорошие качества нельзя. Мы много говорим о воспитании, но ведь это все слова, Наталья Захаровна. Одними словами трудно воспитывать. Скучные моральные сентенции и нудные наставления частенько воспитывают лицемеров, ханжей…
— Я понимаю, но это все теория, а я боюсь за дисциплину… Смотрите, Константин Семенович! Распустите их, а потом пожалеете. Я, конечно, не имею права вмешиваться, но предупредить вас обязана: не переоценивайте возможностей учащихся.
Константин Семенович с удивлением взглянул на директора, но возражать не стал.
ТАМАРА КРАВЧЕНКО
Из школы Тамара Кравченко зашла к Лиде Вершининой, сделала вместе с ней уроки и домой возвращалась поздно.
Проспект был ярко освещен; навстречу шагали многочисленные пешеходы; по дороге бежали машины, троллейбусы; однако противное, щемящее где-то под сердцем чувство не покидало девушку.
Тамара имела, по ее мнению, крупный недостаток, которого стыдилась и который всячески скрывала даже от близких. Она боялась лестничной темноты.
Чтобы подавить страх, взять себя в руки, она попыталась думать о другом:
«Какая Лида странная! Сколько лет мы учимся вместе и дружим, а я совсем ее не понимаю. О чем она думает, чего хочет, чем интересуется?»
Тамара считала себя единственной подругой Лиды Вершининой. Их отношения нельзя было назвать особенно задушевными, — такие уж они обе по характеру были независимые, — но все-таки, если Лида и обращалась к кому-нибудь за советом, то только к ней. Лида считала Тамару мужественной, решительной и волевой. У Тамары не было минут сомнений, колебаний, каких-то особых настроений, часто посещавших других девочек. Для нее все в жизни было ясно и определенно. Существовал только один вопрос, которого обе девушки избегали касаться: о мальчиках. Они несколько раз резко поспорили на эту тему и поняли, что никогда не договорятся, а значит, не стоит и говорить об этом.
Тамара видела в мальчиках товарищей, вела себя с ними как равная, не стеснялась, говорила только о делах и совершенно отвергала всякую возможность влюбиться или «что-нибудь в этом роде».
Лида относилась к мальчикам иначе: с точки зрения Тамары, относилась глупо, унизительно, подчеркивая, что она девочка. Правда, Лида была красива, мальчишки «таращили на нее глаза» и сами давали право так относиться к ним. Но если бы Тамара была на месте Лиды, она бы моментально «вправила им мозги на место».
И все же, несмотря на эти разногласия, Тамару постоянно тянуло к Лиде. Ей нравилось, что Лида при всех обстоятельствах держится с достоинством и просто.
Подумав о Лиде, Тамара вспомнила свой сегодняшний разговор с ее отцом.
За ужином выяснилось, что Тамара научилась управлять машиной. Сергей Иванович — отец Лиды — заявил, что он ни за что не сядет в машину, если за рулем женщина.
— Женщина отличается тем, что в критический момент часто теряется, мужчина же в такие минуты умеет реагировать быстро и правильно, — пояснил он. — Представьте, что машина идет на большой скорости и вдруг перед ней вырастает неожиданно какое-нибудь препятствие: столб, выскочившая из-за угла машина, ребенок… Что сделает женщина?
— Что?! — спросила Тамара.
— Девяносто из ста бросят руль, вскрикнут и закроют лицо руками, — уверенно сказал Сергей Иванович.
Конечно, Тамара не могла с этим согласиться и про себя удивилась, как это академик может иметь такие отсталые взгляды на женщин, но спорить не решилась. Сейчас она жалела о том, что не задала ему вопроса о других профессиях, и в частности о журналистике.
Тамара считала себя наблюдательной, находила в себе нужные качества для будущего журналиста, но отчетливо сознавала, что профессия эта требует всестороннего развития, большой наблюдательности и огромных знаний.
Задумавшись, она чуть не налетела на какого-то офицера и сейчас же отметила: «Рассеянность. Надо обратить на это внимание и заняться воспитанием внимания. Внимание — вниманию!»
Вот и дом. Жила она на пятом этаже.
— Черт возьми! Опять не горит свет на лестнице!
Тамара нащупала перила; и ноги сами понесли ее наверх. Под сердцем щемило все сильней, и казалось, что сзади кто-то, тяжело дыша, нагоняет ее. Четвертый этаж девушка миновала бегом. Вот, наконец, и дверь. Сколько раз она бегала по этой лестнице в темноте и каждый раз думала, что умрет от разрыва сердца.
«Нет! Это никуда не годится. Ну чего я боюсь? Никого нет! Какая же из меня журналистка выйдет? Смешно! Неужели у меня не хватит воли перебороть этот страх? Нужно воспитывать волю».
Приняв твердое решение немедленно заняться воспитанием воли, Тамара начала медленно спускаться вниз. По спине бегали мурашки, но она знала, что не позволит себе вернуться… И даже не оглянется, что бы ни случилось. Это помогло. Щемить под сердцем стало меньше.
Спустившись вниз, она вышла на улицу, вздохнула и, собравшись с духом, так же медленно начала подниматься обратно на пятый этаж. Это было очень трудно — удержать ноги. Тамару облепила лохматая темнота, и девушке казалось, что она может пощупать ее — стоит только протянуть руки. Руки она не протягивала, но шагала без остановки.