Полярная мечта (С иллюстрациями), стр. 89

Волков походил на полководца, разъясняющего полученный свыше план боевой операции.

— Стоит вам прекратить работу атомных установок в определенное время года, и созданное нами «Кольцо ветров» выключится. Спеющие сельскохозяйственные культуры могут не бояться наших «искусственных суховеев».

— Выключать ветры? — деловито переспросил Карцев.

— Именно выключать. Как электрические фонари. Впрочем, аналогия не вполне точная. «Выключать» в том смысле, что «Кольцо ветров» не пройдет в ненужном нам месте. О том, как оно пройдет, пока можно говорить лишь гипотетически. Это еще предстоит изучить. Вероятнее всего, что само по себе оно пройдет не так, как вы предполагали, а замкнется в верхних слоях атмосферы, — будет «стоять ребром». Когда же будет искусственно создана тепловая трасса, «Кольцо ветров» ляжет на землю именно так, как вы того желали. Таким путем мы сможем управлять погодой. Американцы тоже претендуют на управление ветрами. Но это им, по их же словам, пока не под силу. А вот нам с вами, Сергей Леонидович, нашему народу управлять земной атмосферой будет как раз по плечу. Улучшение климата Земли — одно из условий достижения всеобщего изобилия. Мы начали и с малого и с великого: с удобрения полей и грандиозного лесонасаждения, с осушения болот и освоения просторов целинных земель, наконец с похода на голодные степи и пустыни. И вполне естественно приняться сейчас за управление земной атмосферой, за отепление Арктики, за ликвидацию всех — и знойных и холодных — пустынь полушария. «Кольцо ветров» может стать символом дружбы и единения народов, строящих коммунизм, символом их силы, направленной на достижение счастья всего человечества, — и Волков крепко пожал жесткую, сильную руку инженера.

Около ворот по площади медленно прогуливалась грузная седая женщина. Она, близоруко щуря глаза, пристально вглядывалась в каждого человека, выходившего из ворот.

Глава четвертая

НА СЕВЕР

Эта ночь далась Маше тяжело. Еще на совещании у Волкова она с трудом овладела собой, узнав, что они с Овесяном должны вернуться в Проливы на летающей лодке Росова.

«Росов!..» — и Маша не могла уснуть всю ночь.

Как все нелепо, глупо, досадно!.. Зачем только она захотела еще раз увидеться с Росовым? Что это? Любопытство, женское тщеславие или еще что-нибудь? Зато как была наказана!..

И Маша, кусая подушку, еще и еще раз во всех подробностях вспоминала.

Она пошла на аэродром, когда узнала, что в Проливы пришел самолет Росова. Она нашла «воздушных мушкетеров» в буфете. Какое счастье, что хоть Росова с ними не оказалось! Летчики были навеселе и шумно встретили свою пассажирку. И хотя Маша сразу же почувствовала неловкость, она все же, набравшись смелости, попросила Костю передать Росову записку. Она помнит ее наизусть:

Да, она подписала записку так, как он начал называть ее тогда.

Самолет Росова улетел. Ответа не было. Он пришел по почте.

Маша изорвала письмо в мелкие клочья и поклялась, что о Росове никогда больше не вспомнит и не встретится с ним никогда, никогда… И вот теперь это неизбежно.

Елизавета Ивановна, всю ночь слышавшая, как Машенька ворочается в постели, на рассвете вышла провожать дочь на балкон. Строгая, с горько опущенными уголками рта, она ни о чем ее не спросила, почти уверенная, что виновника девичьих слез видит перед собой. «Женатый ведь…» — гневно подумала Елизавета Ивановна и даже не махнула рукой заехавшему за Машей Овесяну.

Состояние Маши не ускользнуло и от академика. Когда он уезжал в Проливы, Маша смотрела на него слишком печальными глазами. Он улетел в некотором смятении и, несмотря на увлеченность работой, много думал о себе и Маше. И он решил покончить все разом, едва «это» проявится снова, но Маша, прилетев в Проливы, была по-старому приветливой и спокойной, правда чуть рассеянной. Амас Иосифович не нашел повода для объяснения. Но сейчас состояние девушки чем-то напоминало Амасу Иосифовичу их прощание год назад.

— Вы словно поднимались на шестой этаж, а не спускались, — сказал академик.

— Торопилась.

— Не уверены в «подводном солнце»? Маша задумчиво покачала головой.

— Так что же?

— Лучше не спрашивайте, — Маша покраснела и, почувствовав это, отвернулась.

«Может быть, сейчас и надо все выяснить?» — подумал академик. Он нахохлился и сразу же приобрел какое-то сходство с ястребом.

— Сашоль видели? — спросил он, словно призывая сюда «на помощь» дочерей.

— Вы не знаете, Амас Иосифович, как приходит…

— Что? Любовь? — перебил академик.

Маша испуганно посмотрела на академика.

— Любовь ко мне пришла в блиндаже. Рвались снаряди, а связистка рядом кричала в трубку: «Волга, Волга, я — Кама!» Снаряд попал в накат. Нас завалило. Я выбрался первый, откапывал ее. Бледная была и чем-то родная, близкая. А когда вскоре она потеряла руку, я почувствовал, что стала мне еще дороже. Так приходит любовь.

Маша не поняла, почему Амас рассказывает ей об этом. Случись это год назад, она, может быть, несдержала бы слез. А сейчас она думала, что у любви тысячи, миллионы путей!..

— Нет, я хотела спросить, как приходит летающая лодка к Кремлевской набережной? По воздуху или по воде?

— А! — сказал Овесян и рассеянно замолчал, так и не ответив на Машин вопрос.

По пустынной Кремлевской набережной, размахивая руками, мчался низенький летчик в одеянии, несколько неожиданном в таком месте: на нем был комбинезон, шлем и унты. У низко сидящей в воде, специально пригнанной сюда баржи-причала стояла летающая лодка с высоко приподнятыми, отнесенными к хвосту крыльями.

Около парапета набережной летчик столкнулся с товарищем по экипажу:

— Мухтар, слушай! Сейчас узнал. Она летит с нами.

— Кто она? Балерина Фетисова, которая вчера танцевала в «Ромео и Джульетте»? — ехидно осведомился бортмеханик.

Костя, — это был он, — махнул рукой:

— Сама Джульетта! Учительница наша с дипломом доктора наук! Понял?

Аубеков свистнул. Оба посмотрели на летающую лодку. В полуоткрытом стеклянном куполе виднелась плечистая фигура командира корабля.

— Докладывай Ромео, — многозначительно кивнул в его сторону Мухтар.

Костя сбежал по трапу на баржу.

— Разрешите доложить? — вытянулся он перед удивленным Росовым. — Имею список пассажиров.

— Волков? Знаю, — твердо сказал Росов.

— Нет. Еще некоторые…

Росов пожал плечами и взял протянутый Костей список. Прочел, нахмурился. Взглянул на Костю, но тот уже исчез…

Около командира вырос штурман Шевченко:

— Разреши, Дмитрий, гостей встретить. Командир, дескать, занят.

— Нет, — отрезал Росов. — Сам встречать буду.

Скоро появились пассажиры. Почти одновременно подошли академик Омулев и профессор Сметанкин. Ученые очень вежливо раскланялись друг с другом, но, идя вместе по набережной, от самой Красной площади, не произнесли ни слова.

Знакомясь с Росовым, которого он, вероятно, забыл, профессор Сметанкин сказал:

— Не люблю летать. Тошнит всю дорогу. Я и море ненавижу. Так всю жизнь и поступаю себе наперекор: летаю и изучаю моря, чего вам не желаю, молодой человек.