Полярная мечта (С иллюстрациями), стр. 22
— Какова? — переспросил академик. — Нет, в самом деле какова! — и он решительно подошел к Маше, крепко обнял и поцеловал ее в щеку.
— В комсомольцы запишусь. Новую целину поднимать будем! Весь Дальний Восток! Какой будет блаженный край с отогретой землей! Черные березы, виноград, тигры, может быть, обезьяны, лимоны и пшеница… моря пшеницы…
Сердце у Маши бешено колотилось.
— У меня все готово для опыта, Амас Иосифович, — еле выговорила она.
— Так включайте же! Живее включайте! — скомандовал академик.
Глава шестая
И СНОВА БАРЕНЦЕВО МОРЕ!
И снова Баренцево море!
Как далекие детские образы, вставали перед глазами Жени бегущие крутые волны. Сколько смутных, полузабытых впечатлений, сколько воспоминаний! Галя, мальчики, Гекса… К горлу подкатывается комок. Чувствуешь себя опять совсем маленькой…
Корабль «валяло» с борта на борт. Свинцовые, зеленоватые на скатах, кипевшие на верхушках пеной гигантские валы бесшумно подбирались к кораблю, но не ударялись о борт, а ныряли под киль. Казалось, они уходили вглубь, но на самом деле они поднимали корабль. Судно взлетало, словно на гору, чтобы в следующее мгновение опуститься в низину. Палуба убегала из-под ног и накренялась Женя никак не могла по ней ходить, цеплялась за переборки и реллинги.
Вот она, стихия Феди! Третьи сутки Женя и Алеша на корабле, в трюмах которого — оборудование завода-автомата и холодильные машины для его отопления.
К обеду и ужину капитан приходил в кают-компанию последним, уходил первым. С Женей и Алешей он был приветлив, но ни разу не встретился с ними на палубе, не зашел ни к одному из них в каюту, не позвал к себе.
Женя издали часто наблюдала за ним, стоя на палубе. Вот и сейчас она заметила на мостике фигуру капитана. Ветер развевал его брезентовый плащ. Вскоре капитан скрылся за штурманской рубкой. Теперь Женя стала смотреть выше мостика и увидела белую толстую веревку, протянутую над палубой. Не сразу догадалась, что это обледеневшая антенна.
Неожиданно к Жене подошел радист в щеголеватом кителе.
— Вам письмо, — сказал он, протягивая конверт.
— От кого? — заволновалась Женя. — Что-нибудь случилось?
— Не могу знать. Это ж не радиограмма, — значительно произнес радист. — Это ж письмо.
Женя рассмеялась:
— Ну, конечно, романтик! Нашему Ивану Гурьяновичу, отпетому коротковолновику, мало утреннего радиопривета со Слонового Берега, нужна еще и голубиная почта.
— Что вы, Евгения Михайловна! Какие ж это голуби? Обыкновенное радио. Интереснейший радиоприбор. Счел бы за радость показать его вам. Воспроизводит точную копию исписанного листа, который лежит в Москве перед другим радиоаппаратом.
— Нечто вроде фоторадиограммы? — спросила девушка, нетерпеливо вертя в руках странный конверт.
Но радист, украдкой взглянув на собеседницу, принялся пространно рассказывать, что эта фоторадиограмма получается сразу в запечатанном виде. Внутри заклеенного конверта — бланк, на котором остается след от записывающего луча, свободно проходящего через бумагу конверта.
— Так что не могу знать, от кого и о чем, — закончил радист.
Женя на ветру разорвала конверт. Он взвился и исчез на пенном гребне.
Знакомый почерк отца:
«Пересылаю тебе, девочка, письмо, адресованное на академию, в расчете, что я передам его по назначению. Пользуюсь случаем обнять тебя, моя ласковая и жестокая дочурка, покинувшая отца на столь долгий срок».
Письмо, написанное по-английски, было… от Майка.
Женя знала французский и немецкий языки, но с английского переводила лишь со словарем, которого под рукой не было.
Майк! Кто он теперь? Вот повод снова встретиться старым друзьям — Феде и Алеше.
И Женя направилась к капитанскому мостику. Едва она взошла на трап, как услышала за собой странный звук. Словно что-то упало и со звоном разбилось. Девушка оглянулась. По накренившейся палубе перекатывались ледяные осколки.
Ничего не поняв, Женя стала подниматься на мостик, но на последней ступеньке нерешительно остановилась. Перед капитаном стоял радист и докладывал, что обледеневшая антенна порвалась. Он просил разрешения тотчас исправить повреждение.
— Нет, — решительно возразил радисту Федор. — Снасти обледенели. Сорвешься. Побудем без радио.
— Поймите, Федор Иванович, я не могу, — взмолился радист. — В эфире сейчас лекция по физике из института. Я ж радиостудент! Если провалюсь на экзамене, кто ответит?
— Сорвешься в море — капитан ответит.
Радист уныло прошел мимо Жени. Федор заметил девушку и пригласил ее взойти на мостик.
— У вас неприятности, а я хотела… — чуть смущенно начала Женя. — Сегодня былым юным туристам надо собраться. И знаете, вчетвером…
Федор поднял брови. Он не понял: кто четвертый?
Женя помахала письмом:
— Майк!
Федор улыбнулся, верно вспомнил веснушчатого рыжего парнишку.
— Совпадение, — сказал он.
— Вовсе нет. Просто первый закон Арктики: «Кто раз побывает в ней — всю жизнь будет стремиться на север». Потому и мы здесь с вами, потому и от Майка письмо. — Она улыбнулась.
Мог ли далекий американец ожидать, что поможет прояснению отношений между друзьями!
Друзья эти, слегка настороженные, но искренне заинтересованные письмом, собрались в каюте капитана.
Женя окинула взглядом строгое жилище Феди. «Жестковатый диван вместо койки. Вплотную — письменный стол. На стене у иллюминатора раскачивается маятник — отмечает крен судна. Книжный шкаф. Чья это фотокарточка на столе? Бородатое лицо, знакомое… Дядя Саша! Как приятно! Федя в Москве рассказывал: известный океановед Петров — это и есть дядя Саша. Он сейчас где-то тут, в Арктике».
Письмо переводил Федор:
«Хэлло, Вик и Джен!
Стоять на распутье дорог той же самой бензоколонки, где я только вчера потерял работу заправщика, в высшей степени грустно, и мне смертельно захотелось написать это письмо. Пошлю его в Москву, в Академию наук, в надежде, что оно дойдет до мистера академика и он сочтет возможным переслать его сыну или дочери, хотя, быть может, молодая леди совсем забыла меня.
Хэлло, Вик! Хэлло, Дженни! Я обращаюсь к вам, а имею в виду всех, кто плыл на ледоколе «Лейтенант Седов» в каюте юных туристов. Мне отчаянно захотелось поговорить с теми, кто не стоит вот так же, как я или мой кузен Джерри, на развилке дороги, скомкав в кармане никому не нужные университетские дипломы… Я ведь хорошо запомнил ваши мечтанья об отоплении холодом и о грандиозных стройках.
Все было хорошо, пока жила тетушка. Она помогла нам с Джерри окончить колледжи, даже поступить в университет. Я там считался лучшим бейсболистом. Черт возьми! Если бы мне не повредили руку, я бы хоть этим занялся. Джерри, тот отличался по литературной части. Пишет совсем недурно. Бойко. Но беда в том, что его «бойкие писания» никто не печатает. Джерри Никсон, как говорят, не может попасть в тон. Впрочем, и физик Майкл Никсон не в лучшем положении.
Мы с Джерри честно делим каждый цент, который удается заработать. Парень этот чертовски влюблен в прехорошенькую девушку, но… какая там женитьба, если перо на долларовой шляпке стоит дороже, чем перо литератора! Я тоже влюблен, но удрал от своей девушки подальше. Ужасно гадко идут дела. А казалось, что можно сделать много. Ведь атомная энергия должна была перевернуть все основы техники. Физикам ли заботиться о заработке?
Что-то не так в мире устроено. Вот и хочется получить письмо с «другой планеты».
Не знаю, захотят ли на другой планете называть меня своим другом, поэтому подпишусь пока просто
В каюте присутствовал четвертый…
Алеша мысленно видел перед собой фигуру здорового, крепкого парня, беспомощно сжимающего в карманах кулаки. Женя старалась представить его любимую девушку, с которой он не может даже мечтать о семье. Федор сказал: