Ночь у Насмешливой Вдовы, стр. 4
Дело могло получить неприятную огласку, особенно после того, как после похорон сестра Корделии Мартин истерически рыдала на ее могиле, однако автор анонимок сделал перерыв на несколько недель.
Мало-помалу все успокоились. Преподобный Джеймс, все еще кипя, пытался забыться в делах и в мелких хлопотах, которые докучают даже священнику сельского прихода. И тут произошел настоящий взрыв.
Днем в воскресенье, тринадцатого сентября, преподобный Джеймс снова пил чай у себя дома. Окна в мелкий переплет выходили на северный церковный придел. Он только что закончил писать текст завтрашней проповеди, когда миссис Ханиуэлл внесла поднос с чаем и послеобеденной почтой.
Пришло всего два письма. Верхнее было в обычном конверте с адресом, написанным синими чернилами. Разливая чай, преподобный Джеймс лениво разрезал конверт. Он прочел письмо и тут же вновь медленно перечитал его. Потом что есть мочи позвонил в колокольчик, вызывая миссис Ханиуэлл. Экономка вбежала в кабинет.
— Боже мой! — прошептала она, открыв дверь.
Преподобный Джеймс стоял за письменным столом; его обычно румяное лицо побледнело. Он тяжело дышал. Озарение редко приходит постепенно. Оно обрушивается как удар, во всей своей вызывающей ужас полноте.
— Миссис Ханиуэлл, — заявил викарий без всякого вступления, — что вам известно об анонимных письмах от имени некоей «Вдовы»?
— Простите, что, сэр?
— Я предпочел бы выслушать правду, миссис Ханиуэлл.
Миссис Ханиуэлл торопливо отерла губы подолом передника. — Сэр, лично я ни единого…
— Я намерен вытащить это дело на свет, — заявил преподобный Джеймс, ударяя кулаком по столу. — С помощью Божией мы выясним правду!
Испуганная миссис Ханиуэлл ничего не ответила. В ту минуту вид у викария был такой же непреклонный, как у старого священника в Стоунистоне. Взглянув на письмо и перечтя первые слова, преподобный Джеймс почувствовал дурноту при мысли о долге, который, как он знал, ему предстоит исполнить.
Письмо начиналось словами: «Ну и ну! Вы с Джоан Бейли…»
Глава 2
В ту же субботу, примерно в то время, когда преподобный Джеймс принял важное решение, у церкви на западной оконечности Главной улицы остановилось такси, приехавшее из самого Бристоля. Из такси вылез высокий и тучный, можно сказать, бочкообразный джентльмен в белом альпаковом костюме.
Главная улица с ее аккуратными тротуарами полого спускалась к поместью на другом конце. Все было погружено в субботнюю дрему. У обочин стояли припаркованные машины. За окнами слышалось звяканье чайной посуды; жены накрывали столы и будили мужей, которые любили поспать после обеда.
Полный джентльмен, с трудом, пыхтя выбравшись из такси, уперся кулаком в бок, подобно Виктору Гюго, и, надменно улыбаясь, принялся обозревать окрестности. Очки в черепаховой оправе съехали на самый кончик его носа. Огромная, совершенно лысая голова оставалась непокрытой, несмотря на осеннюю прохладу. Впрочем, вскоре таксист выудил откуда-то из недр машины панаму и нахлобучил ее пассажиру на затылок.
— Значит, это и есть Стоук-Друид? — презрительно осведомился сэр Генри Мерривейл.
— Ага, — отвечал таксист, в котором легко угадывался уроженец восточного Бристоля. — Ну и чемоданчик у вас — экстра-класс! — Таксист еле сдерживался, чтобы не расхохотаться. — Просто любо-дорого смотреть! Вот это вещь!
— Не твое дело, сынок, — сурово отвечал великий человек. — Твое дело — вытащить мой чемодан и поставить его стоймя — не забудь, стоймя! Именно так, как я тебя учил по дороге.
— Будет сделано, командир!
На противоположной стороне улицы, сбившись в кучку, стояли шестеро детей в возрасте от девяти до тринадцати лет. Их сопровождали две собаки, шотландский терьер и черно-белая длинноногая дворняжка. Когда в тот день юные представители Стоук-Друида вышли из дому, они сияли чистотой, как полы в кухне у их матерей. Сейчас всех их — и мальчиков, и девочек — трудно было отличить от африканских божков вуду. Они уныло ждали, что вот-вот их позовут домой пить чай — и тогда начнутся репрессии.
Однако, когда дети увидели такси, меж ними словно пробежала электрическая искра.
— Полегче! — рокотал тучный джентльмен. — Во имя всех святых, полегче!
То, что появилось из такси, на первый взгляд было обычным коричневым кожаным чемоданом, только очень большим и удлиненной формы. Но когда таксист с трудом приподнял его и поставил на тротуар стоймя, дети увидели на донышке четыре толстеньких маленьких никелированных колесика.
— Спасибо, сынок. — Тучный джентльмен расплатился с таксистом.
Продев два пальца в кожаную ручку, сэр Генри Мерривейл величественно закосолапил по улице. Он не тащил тяжесть; огромный чемодан просто катился за хозяином — бесшумно и довольно зловеще.
— Вот это да! — послышался чей-то голос. — Вы только посмотрите!
Великий человек хмыкнул и кашлянул. Понимая, что на него смотрят — он не заметил еще пятнадцати пар глаз взрослых, глазевших на него из-за занавесок, — Г.М. небрежно вез чемодан одним пальцем, как будто вел по ипподрому победителя дерби.
Дети и собаки рассредоточились по улице; они окружили приезжего у табачной лавки, которая размещалась в одном доме с парикмахерской.
— Сэр! — послышался чей-то дрожащий голосок.
— М-да?
Говоривший оказался долговязым тринадцатилетним мальчишкой в кепке колледжа Мальборо. Выговор у него был безупречным.
— Пожалуйста, скажите, сэр, — продолжал мальчик, — почему у вас такой смешной чемодан?
Г.М. обиделся.
— Что не так с моим чемоданом? — Он так грозно воззрился на детей, что обе собаки затявкали и отступили назад. — Я сам его изобрел, лично! И теперь мне не приходится таскать тяжести! Разве у тебя никогда не болела спина оттого, что приходилось тащить тяжеленный чемодан сорок пять миль?
Разгадка тайны до того сильно подействовала на всю группу, что дети некоторое время молчали, собираясь с мыслями.
— Ага! — с упрямым видом заявил коренастый малыш. — У него колесики на днище. А наверху-то зачем?
Малыш (сын мясника) был прав. В верхней части чемодана также посверкивали четыре колесика; мальчик по очереди крутанул каждое из них, оставив на коже чемодана художественные отпечатки своих грязных ладоней.
— Эх, сынок! — укоризненно вздохнул Г.М. — Мой чемодан всегда находится нужной стороной вверх, как бы ты его ни схватил. Снизу тоже есть кожаная ручка. Тебе остается только перевернуть чемодан — и вот, пожалуйста!
— Неужели вы до всего этого сами додумались? — недоверчиво и восхищенно переспросила одиннадцатилетняя девочка с леденцом за щекой.
— Ну… да! — Г.М. скромно взмахнул рукой.
Жуткий вопль, от которого по черепу Г.М. побежали мурашки, не означал, что кто-то из детей сошел с ума. Просто юному Томми, сыну Сквайра Уайата и самому грязному мальчишке из всей компании, вдруг пришла в голову счастливая мысль. Растолкав друзей, он шагнул вперед и по-свойски дернул Г.М. за полу пиджака.
— Послушайте, сэр! — прошепелявил он. — А если взять вашу громадину да поставить боком, как обычный чемодан?
— Допустим! — кивнул Г.М., обычно не отличавшийся терпимостью. — Ну а дальше?
— Тогда у него будут по два колесика спереди и сзади. Чемодан тяжеленный. И громадный, как гоночный автомобиль. Наверное, он пролетит вниз четыреста ярдов — отсюда до папиного парка, как сэр Малколм Кэмпбелл в «Синей птице»!
— Хм… ну что ж… — задумался великий человек. — Можно проверить. Устроим гонку? Чемодан против собак!
— Здорово! — прошептал юный Уайат, пораженный великодушием незнакомца. — Вот именно! Против собак!
Состязание вот-вот готово было начаться; к действительности, суровой действительности, Г.М. вернули только оглушительные вопли:
— Спорим, моя собака обгонит чемодан!
— Ха! Твой жирный скотч-терьер? Да ни за что! Зато мой пес обставит его!
— Берегись, Томми Уайат! — пропищала очень маленькая девятилетняя девочка. — Твой папа сегодня обходит Северный луг, и он сказал…