Помпеи, стр. 3

— А я тебе говорю, что я это видел!

— Дым. — Коракс топнул по сухой земле, под-няв тучу пыли. — Огонь может несколько дней тлеть под землей.

— Я в состоянии отличить дым от пара! Это был пар!

Они, похоже, притворяются, будто ослепли! Наверняка притворяются. Аттилий опустился на колени и ощупал сухую красную землю. Потом начал разгребать ее руками, откидывая камешки в стороны и вырывая обугленные растения, чьи корни крепко засели в почве. Над этим местом поднимался пар. Аттилий был в этом уверен. Разве плющ мог бы так быстро вернуться к жизни, если бы здесь не было источника?

— Принесите инструменты, — не оборачиваясь, приказал он.

— Акварий...

— Принесите инструменты!

Они копали все утро, а солнце медленно поднималось над синей чашей залива, превращаясь из желтого диска в раскаленную белую звезду. Земля скрипела и натягивалась от жара, словно тетива одной из тех гигантских осадных машин, какие строил его прадед.

Раз мимо них прошел мальчишка, волоча за собой на веревке тощую козу. Больше они никого не видели. Мизены заслонял край утеса. Иногда до них доносился какой-то шум — то команды из военной школы, то стук топоров и скрежет пил с верфи.

Аттилий, натянув поглубже старую соломенную шляпу, трудился усерднее всех. Даже когда остальные начали расползаться по сторонам в поисках клочков тени, Аттилий продолжал работать. Черенок кирки сделался скользким от пота и норовилвыскользнуть из рук. Ладони покрылись волдырями. Туника липла к телу, словно вторая кожа. Но Аттилий не мог позволить себе выказать слабость в присутствии этих людей. Даже Коракс и тот через некоторое время заткнулся.

В конце концов они выкопали яму глубиной в два человеческих роста, и такую широкую, что в ней могли работать двое. Да, там и вправду оказался источник — но он отступал всякий раз, как они подбирались достаточно близко. Они копали. Порыжевшая земля на дне ямы становилась влажной. А потом высыхала под палящим солнцем. Они снимали следующий слой, и все повторялось сначала.

Лишь в десятом часу, когда солнце поднялось в зенит, Аттилий наконец признал поражение. Он проследил, как уменьшается, испаряясь, последнее пятно влаги, выбросил кирку наверх и сам вскарабкался следом. Очутившись наверху, он снял шляпу и помахал ею, пытаясь хоть немного остудить лицо. Коракс сидел на камне и наблюдал за ним. Аттилий лишь сейчас заметил, что у надсмотрщика нет головного убора.

— У тебя так по этой жаре все мозги расплавятся, — сказал он, открыл мех с водой, плеснул немного себе в ладонь, протер лицо и шею, а потом стал пить. Вода была горячая и ничуть не освежала — с тем же успехом можно было пытаться пить кровь.

— Я здесь родился. Мне жара не страшна. Мы в Кампанье называем такую погоду прохладной. — Коракс откашлялся и сплюнул. Потом кивком указал на яму. — А с этим что будем делать?

Аттилий взглянул на яму — уродливая дыра в склоне и высящиеся вокруг груды земли. Памятник его глупости.

— Оставим как есть, — сказал он. — Только накроем досками. Когда пойдут дожди, источник вернется. Вот увидишь.

— Когда пойдут дожди, нам уже не нужен будет источник.

Аттилий вынужден был признать, что в этом замечании есть свой резон.

— Мы можем заключить его в трубу, — задумчиво произнес он. Когда дело касалось воды, Аттилий становился романтиком. В его воображении внезапно возникла идиллическая картинка. — Мы можем оросить весь этот склон. Тогда тут можно будет посадить лимонную рощу. Оливы. Можно устроить террасы. Виноград...

— Виноград! — Коракс покачал головой. — Мы что, уже заделались крестьянами? Послушай-ка, что я тебе скажу, красавчик из Рима. Аква Августа действует без перебоев вот уж больше сотни лет. И будет действовать и впредь — даже несмотря на то, что старшим над ней поставили тебя.

— Будем надеяться.

Инженер допил остатки воды. Он наверняка покраснел бы от унижения, но жара помогла ему скрыть свой стыд. Аттилий решительно водрузил шляпу на макушку и натянул края пониже, чтобы скрыть лицо.

— Ладно, Коракс, собирай людей. На сегодня мы здесь закончили.

Аттилий собрал свои инструменты и зашагал прочь, не дожидаясь остальных. Они и сами прекрасно найдут обратный путь.

Акварию приходилось внимательно смотретьпод ноги. На каждом шагу из-под ног у него в разные стороны прыскали ящерицы. Он подумал, что здешние края уже больше похожи на Африку, чем на Италию. А потом он вышел на прибрежную тропу, и внизу раскинулись Мизены. Нагретый воздух дрожал над ними зыбким маревом, словно над каким-то городом в оазисе, и пульсировал — или это просто показалось Аттилию? — в едином ритме со стрекотом цикад.

Цитадель имперского флота являла собою триумф Человека над Природой, ибо, по-хорошему, городу просто не полагалось существовать здесь. Тут не было реки, и даже колодцев и источников было немного. Однако божественный Август постановил, что империи нужен порт, дабы контролировать Средиземное море, и порт появился — олицетворение силы Рима: мерцающее серебряное зеркало внутреннего и внешнего рейдов, сверкающие на солнце позолоченные клювы и веерообразные хвостовые надстройки пятидесяти военных кораблей, пыльный плац военной школы, красные черепичные крыши и беленые стены гражданской части города да лес мачт, поднимающийся над верфью.

Десять тысяч моряков и больше десяти тысяч мирных жителей сгрудились на узкой полоске земли, практически не имевшей питьевой воды. Лишь акведук сделал возможным существование Мизен.

Аттилий снова подумал про странное движение пара и про источник, словно утекающий в скалу. Странные здесь места. Инженер печально взглянул на растертые до волдырей ладони.

«Дурацкая ошибка...»

Он покачал головой, моргнул, пытаясь согнать пот с глаз, и устало зашагал в сторону города.

Ноrа undecima

[17.42]

На вилле Гортензия, большом прибрежном поместье, расположенном у северной окраины Мизен, шли приготовления к казни раба. Его должны были скормить муренам.

В этой части Италии, где многие дома, окружающие Неаполитанский залив, имели собственные рыбные фермы, в этом не было ничего необычного. Новый владелец виллы Гортензия, Нумерий Попидий Амплиат, впервые услыхал подобную историю еще в детстве — о том, как аристократ Ведий Поллион бросал неуклюжих слуг в пруд с муренами, в наказание за разбитые тарелки — и часто с восхищением упоминал об этом, как о прекрасной иллюстрации: вот что значит обладать властью! Властью, воображением, остроумием и чувством стиля.

Так что когда Амплиат много лет спустя сам обзавелся рыбными садками — всего лишь в нескольких милях от того места, где располагались владения Ведия Поллиона, у мыса Павзилипон, — и когда один из его собственных рабов уничтожил ценное имущество, естественно, Амплиат тут же вспомнил об этом прецеденте. Амплиат сам был рожден рабом, но он считал, что именно так и надлежит себя вести аристократу.

Раба раздели до набедренной повязки, связали ему руки за спиной и подвели к краю воды. Икры ног ему изрезали ножом, чтобы привлечь внимание мурен; кроме того, раба облили уксусом, чтобы мурены как следует разозлились.

Стоял очень жаркий день.

Мурен держали в отдельном садке, подальше от загородок с другими рыбами; к ней вела узкая бетонная дорожка, уходящая в залив. Мурены — рыбы длиной и толщиной с человека, плоскоголовые и тупомордые — известны своей агрессивностью и острыми, словно бритва, зубами. Рыбным садкам этой виллы было сто пятьдесят лет, и никто не мог сказать, сколько мурен таится в лабиринте туннелей или в укрытиях, устроенных на дне. Явно очень много. Возможно, сотни. Самые древние мурены выглядели настоящими чудищами; некоторые носили драгоценные украшения. Поговаривали, будто одна из них, с золотым кольцом на грудном плавнике, была в свое время любимицей императора Нерона.