Рыцари креста, стр. 64

— Да, — скромно ответил паломник.

— Тогда почему ты открыл нам свою тайну только сейчас?

— Мне было страшно. Я беден и слаб, вы же так сильны… Я полагал, что герцоги и епископы не станут слушать меня, простого паломника. Я говорил себе: «Они подумают, что ты обманываешь их, рассчитывая заручиться их расположением или получить еду». Святой являлся ко мне еще дважды, требуя, чтобы я рассказал о своем видении другим, однако меня продолжали мучить страхи. Вчера он явился снова — глаза его блистали, а волосы горели огнем. «Почему ты не исполняешь велений своего Господа и утаиваешь спасительные слова?» — спросил он. — Петр горестно покачал головой и всплеснул руками. — После этого я и решился открыть пред вами свое видение, истинность которого я готов подтвердить любой клятвой. Адемар покачал головой.

— В этом нет нужды, — произнес он. — Вчера, в тот самый час, когда весь город был объят пожаром, — епископ выразительно посмотрел на Боэмунда, — а турки пошли в наступление, Господь даровал сразу двум своим верным рабам два удивительных видения. Мы ясно видим в них Божественный промысел. Этому пилигриму Он обещал великую реликвию, а отцу Стефану — утешение на пятый день. Мы проведем ближайшие три дня в посте и молитве, а на четвертый день, в согласии с видением Петра, отправим в собор двенадцать мужчин, которые вскроют плиты пола на указанном святым месте. Если мы будем тверды в своем уповании, Господь исполнит Свое обещание и явит нам чудо!

— Хотелось бы знать, что они станут делать, если там будут только земля и камни? — прошептал Сигурд.

— Это чудесное знамение, — продолжил Адемар, — должно воспламенить в наших сердцах Божественный огонь. Кто теперь усомнится в том, что Бог с нами? Да, мы до крайности изнурены и измотаны этим походом, да, со всех сторон нас окружают враги, но Бог — Бог нас не оставил! Мы — его люди, мы — овцы на Его пажитях, и Он не забывает этого. Пусть же каждый военачальник и каждый рыцарь, каждый паломник и каждый слуга вспомнит об этом! Поклянитесь святыми тайнами, что ни один из вас не покинет Антиохии до той поры, пока ее не оставят все остальные! Что бы нас ни ожидало, победа или поражение, мы готовы отдаться Его святой воле!

Вышедший вперед Боэмунд поднял свой меч рукоятью вверх, держа его за клинок.

— Клянусь крестом, святыми тайнами и всеми святыми, что я не покину Антиохии до тех пор, пока мы не победим врага или не погибнем!

Граф Раймунд, явно не желавший отставать от своего соперника, опустился на колени перед своим мечом и изрек:

— Мы — Божье воинство, соединенное с Господом таинством причастия, и потому ни сейчас, ни впредь мы не ослушаемся Его святой воли. — Поднявшись с колен, он обнял Петра Варфоломея за плечи. — Что же касается этого Божьего вестника, то я отведу его в свой лагерь и воздам ему должные почести.

Один за другим военачальники опускались на колени и давали подобные же клятвы, после чего их примеру последовало и все стоявшее на вершине воинство.

— Эти три дня мы посвятим посту и покаянию, — произнес епископ, обводя взглядом коленопреклоненное войско. — Исповедуйте свои грехи, очистите сердца и приготовьте души к блаженной вечности.

Один из священнослужителей произнес:

— Tradiderunt me in manus impiorum, et inter iniquos proiecerunt me.

— Congregati sunt adversum me fortes et sicut gigantes steterunt contra me, — ответило войско.

Мы с Сигурдом решили, что настало время возвращаться на башню.

Как и сказал Адемар, следующие три дня мы провели в посте и покаянии. Соблюдать трехдневный пост, объявленный Адемаром, было совсем несложно, ибо в Антиохии не осталось ни крошки еды. Покаянные молитвы нам приходилось совмещать с боями. Кербога снова и снова шел на приступ франкских укреплений, а Боэмунд раз за разом отражал его атаки. Ночью на вершине светились сторожевые костры, а днем над ней клубился дым сжигаемых трупов. Я больше не участвовал в боях и целыми днями мерил стену шагами, время от времени поглядывая на речную долину и понимая при этом, что помощи нам ждать неоткуда.

На третью ночь мы с Сигурдом и Мушидом забрались на верхнюю площадку башни. Оружейник, уходивший невесть куда и появлявшийся невесть откуда, стал нашим частым гостем. Это было одно из немногих мест, где он мог чувствовать себя в безопасности, мне же нравилось проводить время в его компании. Беседуя с ним, я забывал о наших бесконечных тяготах, хотя Анна по-прежнему относилась к нему с недоверием. Я высоко ценил сведения, которые ему удавалось собрать во время странствий.

— Армия Кербоги не столь уж и сильна, — сказал Мушид. — Вот уже неделю он посылает свои войска против Боэмунда. Норманны понесли тяжелые жертвы, но турок погибло еще больше, а город им взять так и не удалось.

— Рано или поздно это все равно произойдет, — заметил Сигурд, пребывавший в подавленном настроении с тех самых пор, как мы вернулись с горы. — С одной стороны нас осаждают турки, с другой — голод. Мы не можем бесконечно воевать на два фронта.

Мушид кивнул.

— Но враги есть и у Кербоги. Первый из них — жажда. Десять тысяч турок стоят лагерем на горе, где нет ни родников, ни речушек. До летнего солнцестояния осталась всего неделя, и каждый новый день у них начинается с битвы. Их силы гаснут день ото дня.

— Наши — тоже.

— Воинство Кербоги слишком хрупко. Эмир Алеппо не станет воевать вместе с эмиром Дамаска, поскольку совсем недавно они были заклятыми врагами. Эмир Дамаска то и дело посматривает назад, поскольку в его южные пределы вторглись египетские Фатимиды. Эмиров Хомса и Менбиза разделяет кровная месть. Сарацины презирают турок, не способных защитить собственные земли. Кербоге, звание которого не столь высоко, как его репутация, приходится запрягать всех этих норовистых скакунов в одну колесницу. Если они по-прежнему будут кусать друг друга и тянуть в разные стороны, колесница эта станет неуправляемой.

— В этом смысле франки ничем не отличаются от исмаилитов, — сказал я. — Бранящиеся правители, завидующие друг другу, и различные народы, разделившиеся внутри себя. Если турок начнет мучить жажда, они всегда смогут утолить ее, отступив к Оронту, мы же не сможем утолить своего голода ничем.

— Никак не могу взять в толк: ты исмаилит, но тебя нисколько не трогает судьба твоих братьев. — Сигурд не испытывал по отношению к Мушиду особой неприязни, но и не доверял ему. Он привык к четкой диспозиции, и присутствие исмаилита, который не являлся врагом, нарушало его душевное спокойствие. — На чьей же ты стороне?

— На стороне войны, — ответила появившаяся из башни Анна. Ее светлое платье было испачкано кровью. — Чем дольше будет длиться эта война, тем больше жизней унесут его мечи.

— Как там твой пациент? — поинтересовался я, поспешив сменить тему разговора. — Он по-прежнему молчит?

Анна села возле меня.

— С его уст за все это время не слетело ни слова. Похоже, он умирает.

— Если бы не ты, его бы уже не было в живых, — вздохнул Сигурд. — Зачем продлевать жизнь этому убийце и еретику, в то время как достойные люди умирают?

Ничего не ответив, Анна заглянула мне в глаза, ища оправдания.

— Господу дорога каждая жизнь, — нехотя ответил я, стараясь скрыть смущение.

Истина, как они, вероятно, понимали и сами, состояла в том, что происходящее находилось не в моей власти. Моя жизнь балансировала на лезвии меча, чья рукоять находилась в руках франков, которым не было до меня дела. Мое спасение и моя гибель стали бы одним из неизбежных следствий их судьбы. Лишь занимаясь расследованием убийства Дрого, я до какой-то степени оставался хозяином положения. Впрочем, возможно, я обманывался и в этом.

— Смотрите! — Мушид неожиданно вскочил на ноги и, как древний кудесник, указал на звезды. — Вы видите эту северную звезду?

Сначала я не видел ничего, кроме созвездий, таких же застывших и безмолвных, как всегда. Но потом, следуя за указующим перстом Мушида, нашел на небосводе новую звезду. Она превосходила своей яркостью все прочие светила и, казалось, росла на глазах.