Империя Немых, стр. 87

Сделав глубокий вдох, Седжал напрягся, собираясь с силами, чтобы ступить во тьму. Но не успел. Внезапно раздался еще один душераздирающий крик. Седжал застыл на месте. Он скорее почувствовал этот крик, чем услышал ушами. Отчаянный призыв, мольба о помощи – вот что ощутил Седжал. Голос раздался откуда-то сверху и показался ему странно знакомым. Седжал поднял голову и увидел, что над ним стремительно кружит, в отчаянии бьет крыльями сокол.

– Кенди, это ты? – спросил Седжал.

– Седжал! – сквозь вой и рев прорвался голос Катсу, и Седжал смог теперь ее рассмотреть в самой гуще черного месива. – Седжал, мне нужна твоя помощь!

Птица закричала вновь, в ее голосе тоже звучали мольба и отчаяние. Седжал забыл все прежние обиды на Кенди. Кенди в опасности. Кенди нужна его помощь. Но его помощь нужна и всей вселенной… Седжал все еще стоял на краю тьмы.

– Седжал! – в отчаянии выкрикнула Катсу.

Птица кричала, молила…

Седжал бросился в самую гущу тьмы; по его лицу катились слезы.

ГЛАВА 28

МИР МЕЧТЫ

Было холодно, и красные вспышки сгорающей ткани Мечты давали лишь слабый свет. Он ощущал присутствие других сознаний, их было более тридцати, и все они мучились от голода. Седжал понимал, что это – не физический, но моральный, духовный голод, ужасное чувство отчаяния, одиночества и оторванности от мира. Там, где кончалась тьма, Седжал различал залитую светом равнину. Там спокойно, там нет боли, и там есть жизнь. Туда, к этой счастливой равнине, и тянулись обитатели детской. Они видели свою цель, но не могли до нее добраться, и от этого их гнев разгорался все сильнее.

Вой и стенания звучали здесь тише. Возможно, потому, что ярость и боль детей были направлены наружу. Их сознания витали вокруг Седжала, подобные холодным безжизненным теням в беспросветной тьме. Его лица и шеи касались ледяные пальцы. Седжал отпрянул, но пальцы не исчезли. Наоборот, прибавились новые, еще и еще. Его касались руки, пальцы, губы, языки. Седжал заставил себя стоять спокойно, как при встрече с незнакомой собакой, про которую не знаешь заранее, вцепится она тебе в горло или нет.

Совсем рядом, в нескольких шагах от него, танцевала Катсу. Кружась и покачиваясь, показывая немалое мастерство, она медленно приближалась к нему. И по мере ее приближения те, кто был рядом с Седжалом, стали заметно успокаиваться. От них исходило теперь некое подобие восхищения, даже покоя. Она им нравилась. Но в этот момент одна из теней бросилась бежать. Тень рванулась туда, где за границей тьмы начинался светлый мир. Скаля зубы в злорадном ликовании, еще две приготовились последовать за ней. Земля вздрогнула.

– Нет! – вскрикнула Катсу.

Седжал, не раздумывая, мысленно бросился в погоню. Он потянулся за беглецом точно так же, как он тянулся к Сей. В Мечте, однако, этот маневр имел свое физическое выражение. Из руки Седжала к беглецу протянулась золотая нить. Она обвилась вокруг ускользающей тени. Беглец дрогнул и замер, не добежав до границы тьмы всего лишь на длину пальца.

Катсу с облегчением вздохнула, не переставая при этом раскачиваться в такт музыке, слышной лишь ей одной.

– Вот поэтому ты мне и нужен. Их ведь так много. Если я перестану танцевать, чтобы ловить убежавших, остальные…

Вдруг Седжал почувствовал, как тень сильно дернула державшую ее нить. От резкого толчка он упал на колени. Сознание Седжала затопили слепая ярость и чувство всепожирающего голода. Он сосредоточился на беглянке, стараясь отчетливо различить ее эмоции. Нить затрепетала и провисла. Потом тень снова рванулась, и Седжал задохнулся от новой волны боли и замешательства. Никому и никогда еще не удавалось одолеть его. Всегда он руководил людьми, заставляя их делать то, что нужно ему.

Седжал, однако, осознавал, что сейчас имеет дело с не совсем обычными людьми. Дети были похожи на него самого. Свои ДНК они получили от его собственного отца, и тот же самый ретровирус вызвал в них мутацию.

Ему на голову опустились теплые, любящие руки. Руки Катсу. Напитавшись ее силой, Седжал потянул нить к себе. Золотая нить напряглась, сделалась плотнее. Повинуясь этой тяге, тень с бешеными криками вернулась обратно, удалившись от границы тьмы. Катсу оставила Седжала и продолжила свой танец, направляясь к беглянке. При виде ее изящных движений чувство болезненного одиночества, исходившее от всех теней, слегка ослабело. Катсу ласкала поникшую тень, и та постепенно успокаивалась.

Еще одна тень попыталась воспользоваться замешательством, чтобы совершить побег, но Седжал вовремя почувствовал ее намерение. Новая золотая нить потянулась к ней, чтобы не дать уйти. Тень сопротивлялась, скалила зубы и царапалась, пока наконец Катсу не успокоила ее так же, как первую. Остальные кружились на одном месте без всякой видимой цели.

– Скольких ты можешь удерживать одновременно? – спросила Катсу.

– Не знаю, – произнес Седжал сквозь сжатые зубы. – Нормальных людей я могу удерживать в повиновении добрую дюжину, не напрягая ни одного мускула, но здесь совсем другое дело. Сколько их вообще?

Катсу вглядывалась в темноту. Красные полосы пронзали черноту резкими светящимися трещинами, и в этом потустороннем свете лицо Катсу приобретало какой-то призрачный вид.

– Их тридцать семь, – ответила она. Почудилось какое-то движение, и чернота слегка дрогнула.

– Теперь тридцать шесть, – поправилась Катсу. – Папа с мамой, наверное…

Над их головами раздался оглушительный рев. На Седжала обрушились бесконечная боль, чувство мучительной измены, неутолимый голод, а дети вокруг забились в конвульсиях и закричали в одинаковой неутолимой ярости. Целых пять теней разом бросились бежать. Седжал выбросил новые золотые нити. Одна, две, три – пойманы. Но еще две выскочили за границу тьмы и помчались по пустой равнине. Под их ногами земля трескалась и крошилась. Они поглощали живые сознания, создававшие равнину Мечты, и небо над их головами темнело. Катсу, проворная как лисица, бросилась вслед за ними. Одного она ухватила за пятку, а вторая тень остановилась посмотреть, что произошло. Катсу поймала и вторую. От ее прикосновения тени, как обычно, заметно успокоились, и Катсу повела их обратно. Окруженные туманными клубами тьмы, они последовали за ней. Седжалу пришло в голову, что дети не имеют представления о своем физическом облике, поэтому в Мечте они аморфны, не могут принять никакой конкретной формы.

Когда Катсу возвратилась во тьму вместе со своими двумя пленниками, послышался еще один легкий шорох. Один из тех, кого ловил Седжал, исчез. Прасад и мама уложили в криомодуль еще одного обитателя детской. Осталось тридцать пять. Красные решетки светились недобрым подозрением. Дети чувствовали что-то непривычное, но не могли понять, что именно происходит. Седжал надеялся, что маме и Прасаду удастся закончить работу, пока дети в Мечте не догадаются обо всем. Те, кого он удерживал на нитях, вели себя спокойнее, но они что-то шептали остальным, а Седжал не мог разобрать слов. Он в тревоге взглянул на Катсу. Она покачала головой.

– Я тоже плохо их слышу, – сказала она.

Тьма дрогнула, раздался знакомый оглушительный крик. Седжал поднял голову и увидел сокола. В отчаянии птица осмелилась ворваться во тьму. В то же мгновение к ней бросилась одна из теней и схватила ее. Сокол резко закричал от боли.

– Не трогай его! – вскрикнул Седжал. – Отпусти сейчас же!

Вперед метнулась новая нить и обвилась вокруг нападавшего. Тень отпустила птицу, и сокол рухнул вниз, к ногам Седжала. Тень отпрянула, недовольно шипя. Седжал наклонился и погладил перья птицы. Сокол тихо всхлипывал.

– Кто это? – спросила Катсу.

– Это… Это одна из ипостасей моего друга, – ответил Седжал. – Он попал в беду, но тебе я был нужен больше и поэтому пошел сначала сюда.