Влюбленный холостяк, стр. 48
Он концентрировался на каждом шаге, как дар принимая каждую вспышку боли. Где, черт побери, Ротуэлл? Почему он не вернулся? Где все?
И где он сам?
«Не останавливайся».
И он шел… но вдруг его нога куда-то поехала. Он покатился по наклонной поверхности и упал на лед, пробив его своей тяжестью, глаза защипало от соленой воды. Вода попала ему в нос, попала в горло.
Его обожгло холодом, но он, колотя руками, выплыл на поверхность, хрипло дыша, смаргивая с глаз соленую воду.
Залив. Чертов залив. Значит, он почти добрался до дома. До спасения. Тепла. А самое главное — до помощи.
Но он слишком замерз. Силы совершенно покинули его. К нему подплывали куски льда, царапали лицо, руку, которой он пытался их отталкивать. Он опять погрузился под воду. Люсьен выбрался на поверхность как раз в тот момент, когда большая льдина ударила его в спину. Он попытался собрать волю в кулак, чтобы заставить силу вернуться в его уставшие ноги, но ее совсем не осталось. Совсем. Последним, отчаянным рывком он толкнул себя к земле, наполовину выбрался на замерзший берег и закрыл глаза. Ледяная вода плавно покачивала его ноги.
«Не останавливайся!»
Он сделал еще попытку.
«Не останавливайся, черт тебя побери!»
Он упал лицом на лед. Тело больше не слушалось его. И тут Люсьен одними губами произнес прежде незнакомую ему фразу:
— Я… не могу.
И в изнеможении затих.
Чарлз верхом на своем верном Контендере с фонарем в руке скакал к мосту впереди братьев. Он старался не думать о том, что они могут найти там, в темноте. Старался не думать о том, что они, быть может, уже опоздали. Старался вообще не думать ни о чем, кроме того, что нужно найти брата и невестку.
— Чарлз, постой! — Это Гаррет, скакавший за ним на Крузейдере, поднял коня на дыбы, когда они подъехали к мосту. Породистый конь Эндрю, Ньютон, едва не налетел сзади на Контендера. — Смотри, там внизу в воде кто-то есть!
Чарлз посмотрел в указанном Гарретом направлении и почувствовал, что его сердце остановилось.
— Это Люсьен, — проговорил он, соскакивая с коня, и бросился через мост.
Он соскочил на берег и, схватив брата за руки, принялся тащить его из воды. Через мгновение рядом с ним были Гаррет и Эндрю. Они вместе вытащили Люсьена на скованный льдом песок.
— О Господи, — выдавил из себя Эндрю, глядя на неподвижное, бледное лицо герцога. — Он…
— Умер? — прошептал Гаррет.
Чарлз не стал ничего говорить, он просто разорвал мокрую рубашку на груди Люсьена и приложил ухо к его груди. Братья, оцепенев от ужаса, в темноте стояли рядом на коленях и глядели, как снежинки ложатся на светлые ресницы Чарлза, на неподвижное лицо Люсьена. Ни один из них не промолвил ни слова.
Чарлз выпрямился.
— Нет. Не умер. Живо, давайте завернем его в одеяло и посадим на Ньютона. Везите его домой и отогрейте. Когда он очнется, не давайте ему бежать спасать Эву. Если очнется, — мрачно добавил он. — Боже, от него разит коньяком.
Гаррет и Эндрю посмотрели друг на друга: Люсьен был не из тех, кто позволял себе чрезмерные дозы спиртного. Но времени на раздумья не было. Все они понимали, что, должно быть, случилось что-то ужасное.
— Ну, давай, Люс, — проговорил Гаррет, пытаясь подбодрить остальных, когда они общими усилиями завернули безвольное тело брата в толстое шерстяное одеяло и понесли его к ждущим хозяев лошадям. — У тебя все будет в порядке.
Люсьен очнулся в тот момент, когда им удалось усадить его Ньютону на спину.
— Эва…
Чарлз приблизил к нему лицо, с которого не сходило мрачное выражение.
— Люсьен, где она?
— Тавертонский поворот… оставил ее у кареты. Ты должен спасти ее, Чарлз. Я… полагаюсь на тебя.
Чарлз привык, что люди полагаются на него, это даже нравилось ему, но власти над жизнью и смертью у него не больше, чем у кого-нибудь другого. И все же ради брата он сделает все, что от него зависит.
— Я привезу ее к тебе, Люсьен. Обещаю.
Он приказал Гаррету и Эндрю везти Люсьена домой, а сам, вскочив на Контендера, галопом помчался в снежную тьму.
Стук копыт.
Она расслышала его сквозь завывание ветра, гремучий рев моря, которые с того самого момента, как ушел Люсьен, пытались заставить ее уснуть смертным сном. Но она пообещала ему не спать. Она не уснула, и теперь слышала, как из темноты к ней быстро приближается всадник, копыта стучат ближе, громче. Кто-то едет за ней. Глаза Эвы наполнились слезами. О, Люсьен…
Эва, поежившись, поглубже забралась под одеяло. Все ее силы ушли на то, чтобы повернуть голову. Определенно всадник приближается, он скачет к ней. В высоко поднятой руке фонарь, который светит над его головой, словно вифлеемская звезда. Эва задрожала. Помощь пришла. Он пришел.
Только это не он. Когда всадник подскакал к ней и спрыгнул с седла, свет фонаря упал на его лицо, и она увидела, кто ее спаситель.
Увидела его и тут же вспомнила то же самое лицо в свете другого фонаря, как она безжалостно свалила его на землю, когда он, как и теперь, пытался помочь ей.
Эва заплакала.
— Ваша светлость. — Он был перед ней — сама доброта, сама забота, сама суровая, надежная уверенность. — Я приехал, чтобы отвезти вас домой.
— Люсьен…
— Он неважно себя чувствует. Вы ему нужны. — Он опустился перед ней на колени. — Вы позволите мне взять вас с собой?
Она даже услышала доброжелательность в его голосе, когда вынула из-под одеяла и протянула ему ледяную руку.
— Это значит, что вы мне не приказываете? Он мягко улыбнулся.
— Нет, ваша светлость. Теперь вы выше меня по положению.
Его доброта тронула ее душу. Новые потоки слез побежали по щекам. Она недостойна этого. Недостойна его доброты, недостойна ничьей любви, недостойна ничего, кроме смерти:
Он был достаточно галантен, чтобы дать ей возможность поплакать, делая вид, что не замечает ее слез. Она попыталась подняться на ноги. И не смогла. У нее не осталось сил. Он, увидев это, наклонился, поднял на руки и понес ее, завернутую в плащ и одеяло, к коню.
Он усадил ее и, придерживая рукой, вскочил на коня позади нее. Затем, прижав ее к груди, он развернулся в сторону дома.
Она прикасалась щекой к его теплой, широкой груди, ощущала запах влажной шерсти, исходивший от его плаща, мощь его руки, которой он крепко прижимал ее к себе. Его близость не возбуждала, а утешала — это было утешение, которого можно ожидать от брата. А он теперь и в самом деле брат, разве нет?
Брат. Она этого не заслуживает. Боже, она этого не заслуживает. Когда он заставил коня медленно идти по обледеневшей дороге, чтобы не беспокоить ее разрываемое болью тело, она не смогла сдержаться и начала всхлипывать, а потом заплакала, как ребенок, уткнувшись ему в грудь. Ее больше не волновало, что он может подумать, она больше не заботилась о сохранении иллюзии женского превосходства.
Он не промолвил ни слова.
— Простите, Чарлз, — всхлипывая, проговорила она. — Как вы можете быть со мной так добры после всего, что я вам сделала?
— Я считаю, что каждому нужно давать шанс.
— Но я оскорбила вас… и вот чем вы мне отплачиваете, спасаете мне жизнь. Боже… простите меня. — Она с новой силой зарыдала. — Простите меня…
— Все хорошо, Эва. Я простил вас. Ну, успокойтесь. Поберегите силы. Вы нужны моему брату. Вы нужны нам всем.
Она замолчала и, ощущая покой, который исходил от крепкой руки деверя, которая надежно удерживала ее на спине коня, закрыла глаза. И когда туман забытья стал сгущаться вокруг нее, она осознала, что с самого начала ошибалась. Ошибалась в отношении мужчин. Ошибалась в отношении Люсьена.
Ошибалась во всем.
Если она выживет, ей многое придется наверстывать.
Многое исправлять.
Ее голова склонилась ему на руку, слезы по-прежнему блестели на щеках.
Глава 27
Они были единой семьей, и все они хлопотали над ней.
Не только потому, что она много значила для Люсьена, но и потому, что она перестала быть для них чужой.