Сущий дьявол, стр. 38

— Ага, мистер Фойл. — Адмирал Болтон, по-отечески улыбнувшись, поманил его к себе. — Не хотите ли со мной прогуляться?

— Да, конечно, сэр, — пробормотал польщенный Фойл. — Разумеется, сэр.

Адмирал увел его подальше от всех. Прошло какое-то время, прежде чем лицо Болтона обрело нормальный цвет. А когда адмирал заговорил, голос его звучал уже вполне спокойно:

— Я обратил внимание на то, что ваш капитан задал вам сегодня взбучку, Фойл. По какому поводу, интересно знать?

Фойл нервно сглотнул.

— Я опоздал на смену, сэр, — солгал он. — Но не по своей вине. Капитан велел мне вычистить гальюны, и мне никто не сказал, который час.

— Вычистить гальюны? Но ведь это унизительно для такого молодого, перспективного офицера, как вы. Не так ли?

— Да, сэр. Весьма унизительно. — Вот это соответствовало истине. Морнингхолл заставил его вычистить гальюны в наказание за то, что Фойл сам же и довел их до такого состояния.

— И он делал вам выговор в присутствии ваших коллег? Могу себе представить, как вы были шокированы и раздосадованы.

— Да, тем более что я не заслуживал этого наказания. Но меня всегда наказывают за то, в чем я не виноват, сэр.

— Это ужасно, если капитаном такой сукин сын. Я готов поспорить, что вы мечтаете о том, чтобы вас перевели с этой развалины и подальше от этого тирана — куда-нибудь на настоящее судно.

— На фрегат, сэр? — с надеждой спросил Фойл.

— А почему бы и нет?

Адмирал положил руку на внезапно гордо распрямившиеся плечи Фойла — так мог бы сделать только отец или близкий друг — и подвел его к борту. То, что за ними, позеленев от зависти, наблюдали издали другие гардемарины, сгладило горечь унижения, которое Фойл испытал во время недавней выволочки от Морнингхолла. После недолгого молчания адмирал заговорил снова, глядя куда-то вдаль:

— Знаете, мистер Фойл… Тут возможна, помимо перевода на другое судно, еще и денежная награда, если вы правильно разыграете карту. На вашем пути стоит одно препятствие, мой мальчик. Это Морнингхолл, черт бы его побрал…

Фойл проглотил ком в горле, не решаясь что-то ответить.

Болтон все еще продолжал смотреть вдаль.

— Что случилось с его предшественником?.. Ах да, был мятеж заключенных… Достаточно одной искры — и может произойти взрыв.

— Да, сэр… У нас есть на борту несколько горячих голов, которые всегда готовы затеять бучу, — сказал Фойл, вдруг догадавшись, о чем идет речь, и приходя от этого в возбуждение.

— И они ненавидят Морнингхолла не меньше вашего?

— Да, сэр, не меньше.

— Что ж, мой мальчик, вы знаете, чего вы хотите от жизни: перевода на фрегат, некоторой суммы денег… Впрочем, это так, бредовые мысли старого человека.

И хотя адмирал сказал «это так», глаза его говорили совсем об обратном.

Адмирал Болтон по причине исхода известной дуэли наверняка хотел бы видеть маркиза Морнингхолла покойником, подумал Фойл. И он готов хорошо за это заплатить. Что касается Фойла, он отлично знал, как осуществить то, чего желал этот «старый человек», — сделать все так, чтобы и тень подозрения ни в коем случае не упала ни на адмирала, ни на него, Фойла.

Сейчас, прогуливаясь по палубе, Фойл подозвал одного из караульных:

— Уилсон!

— Да, сэр?

— Приведи ко мне заключенного, этого лягушатника Армана Море. Того самого, что всегда готов затеять бучу. Я так понимаю, что он сейчас подстрекает непокорных, и кто-то из начальства должен поговорить с ним.

Уилсон просветлел лицом. Никто не любил Море.

— Да, сэр! — с готовностью отозвался караульный, и его башмаки застучали по палубе.

Фойл принялся взад-вперед расхаживать по юту. На губах у него блуждала многозначительная улыбка.

Если закрыть глаза, он мог явственно представить себе фрегат, который пообещал ему адмирал Болтон.

Глава 14

Следующие два часа прошли в неловком молчании. Гвинет делала записи, а Морнингхолл, держа свой гроссбух в левой руке и папки Ротшильда в правой, монотонно произносил цифры поставок за последние пять месяцев.

Выражение лица у него было каменное, но глаза поблескивали от стыда и гнева. Не приходилось сомневаться, что случившийся с ним приступ задел его самолюбие, и Гвинет понимала, что лишь глупец решится открыть рот и напомнить маркизу о том, что произошло. Это могло бы завершиться фатально, а ей жизнь была дорога.

Поэтому Гвинет с деловым выражением лица фиксировала все обнаруженные его светлостью расхождения и досадовала на себя за то, что обращает внимание на упавшую на лоб капитана темную прядь волос и. на прочие не имеющие отношения к делу мелочи. Какой-то внутренний голос подсказывал ей, что Морнингхолл отнюдь не был демоном. Да, у него трудный характер. Да, он может быть излишне резким. Надменный, пугающий, загадочный, зависящий от перепадов настроения — все это так. Но не дьявол. Ибо дьявол не может проявить жалость к страданиям ребенка.

Гвинет молча наблюдала за тем, как его палец двигался вдоль колонки цифр. Как много она узнала о нем за эти полдня…

Она узнала, что у него, оказывается, есть и сердце, и душа, хотя по какой-то непонятной ей причине он не желает этого показывать.

Она узнала, что он когда-то был напуган, что у него порой бывает такая же реакция, как и у сестренки Морганны, однажды испугавшейся грозы.

И, наконец, Гвинет вынуждена была признаться самой себе, что испытывает к нему некое чувство и что, возможно, он начинает ей нравиться.

Несмотря ни на что, он, судя по всему, ценил в ней ум не в меньшей мере, чем ее тело. Их общая работа сегодня подтверждала этот факт. Они сидели вместе, он спрашивал ее мнение, доверял ей и одобрял ее действия. Уильям никогда бы ее не допустил до этого. Всегда милый и доброжелательный, он погладил бы ее по головке и с улыбкой сказал: «Уж позволь мне самому разобраться со всеми этими вещами».

У Гвинет защемило сердце, и она сглотнула подступивший к горлу комок. И хотя, казалось, даже воздух вокруг Морнингхолла был накален и потрескивал от напряжения, ей вдруг захотелось встать, подойти к нему и поблагодарить за то, что он обращается с ней как с равной. Ей захотелось обвить его шею руками и успокоить, сказать, что у него нет оснований смущаться и стыдиться того, что произошло во время приступа. И не надо делать каменное лицо, опасаться, что она станет смеяться над ним.

Однако Морнингхолл вряд ли будет благодарен ей. Он мужчина очень красивый и — о да! — опасный, а таким свойственны гордость и самолюбие. Поэтому лучше — и безопаснее — помалкивать… пока что.

Постепенно все прояснялось. С самого начала она была введена в заблуждение этим сатанинским выражением лица, его дьявольским высокомерием и надменностью, зловещей грацией, присущей каждому его движению. Сейчас же она начинала догадываться, почему Морнингхолл вел себя подобным образом, почему старался держать всех на расстоянии. Она вспомнила, что он говорил о своей матери, которая третировала и унижала его. Должно быть, то же самое делал с ним и флот. Можно ли осуждать человека за то, что он не желает никого подпустить к себе — ведь все только унижали и предавали его!

Во всяком случае, его нельзя назвать порочным и злым.

Ротшильд, однако, считал иначе. На его восковом лице читался откровенный страх, когда он вошел и, съежившись, сел на первый попавшийся стул. Видно было, что ничего хорошего от Морнингхолла он не ожидал. Впрочем, так оно и должно быть, подумала Гвинет, глядя на то, как маркиз медленно выпрямился, свел на переносице черные брови и стиснул зубы.

— Ротшильд, — резко сказал Морнингхолл, не поднимая от гроссбуха головы.

— Да, м-милорд.

— Насколько я понимаю, партия одежды была отправлена на судно двадцать первого февраля. Согласно твоим записям, ты сполна за это получил. Поправь меня, если я ошибаюсь.

— Все верно, — нервно подтвердил подрядчик.

Все так же не поднимая головы, Морнингхолл перевернул страницу.