Благородный дом. Роман о Гонконге., стр. 163

В одном из выдвижных ящиков Пун обнаружил какие-то бумаги, тушь и кисточки для письма.

— Для чего это? — спросил он, подняв одну из бумаг. На ней жирными иероглифами было выведено: «Первый Сын Чэнь был настолько глуп, что пытался убежать от нас. Никому не скрыться от Вервольфов! Пусть весь Гонконг знает об этом. Наши глаза везде!» — Для чего это, хейя?

Цзинь Пак поднял глаза от пола, отчаянно стараясь угодить.

— Мы не могли вернуть его живым Благородному Дому Чэнь. Поэтому отец приказал, чтобы... чтобы сегодня ночью мы выкопали Первого Сына, повесили это ему на грудь и поставили его рядом с Шатинь-роуд.

Пун Хорошая Погода посмотрел на парня.

— Когда станешь копать, лучше найди его быстро, с первой же попытки, — злобно проговорил он. — Да. Или ваших глаз, Маленький Подонок, не будет уже нигде.

35

21:30

Орланда Рамуш поднялась по широкой лестнице огромного ресторана «Плывущий дракон» в Абердине и, пробираясь сквозь шумную толпу гостей сэра Шитэ Чжуна, стала искать глазами Линка Бартлетта — и Кейси.

Два часа, проведенных с Линком сегодня утром, когда она брала у него интервью для газеты, открыли ей очень многое, в частности про Кейси. Она инстинктивно почувствовала, что чем быстрее вступит в схватку с соперницей, тем лучше. Залучить обоих американцев на банкет не составило труда: Шитэ был давним компаньоном и старым приятелем Горнта. Горнту идея Орланды очень понравилась.

Они были на верхней палубе. Из больших окон веяло дыханием моря; вечер выдался прекрасный, хотя было влажно и небо затянуло тучами; повсюду сверкали огни многоэтажных зданий и домов Абердина. Рядом, в бухте, кое-как освещенные, темнели острова сбившихся в кучу джонок, где обретались сто пятьдесят тысяч лодочных жителей.

Зал, оформленный в алых, золотых и зеленых тонах, занимал половину длины и всю ширину корпуса плавучего ресторана рядом с центральной лестницей. Все три высокие палубы, сверкающие огнями и заполненные ужинающими посетителями, были украшены резьбой по дереву, гипсовыми горгульями, единорогами и драконами. В трюме, где размещались кухни, трудились двадцать восемь поваров и целая армия помощников, пар курился над дюжиной огромных котлов, тянуло потом и дымом. Посетителей «Плывущего дракона» обслуживали восемьдесят два официанта. На каждой из первых двух палуб насчитывалось по четыреста мест, на третьей — двести. Сэр Шитэ снял всю верхнюю палубу, и теперь её заполонили приглашенные на банкет. Изнывая от нетерпения, гости стояли группками возле круглых столов, рассчитанных на двенадцать человек каждый.

Сегодня Орланда чувствовала себя прекрасно и очень уверенно. Она опять тщательно оделась для Бартлетта. В утреннем наряде для интервью был использован американский повседневный стиль: поменьше косметики и свободная шелковая блузка, призванная не подчеркивать отсутствие бюстгальтера, а лишь намекать на него. Орланде ужасно нравилась эта смелая новая мода, которая позволяла ещё острее ощутить себя женщиной. Сейчас, вечером, на ней было платье из тонкого белого шелка. Орланда знала, что фигура у неё идеальная и что все завидуют её естественной чувственности.

«Этим я обязана Квиллану, — думала она, высоко держа свою прелестную головку, и загадочная полуулыбка озаряла её лицо. — Этим и ещё многим другим. Он заставил меня понять, что такое чувственность».

Перед ней был Хэвегилл с женой. Она перехватила их взгляды, устремленные ей на грудь, и усмехнулась про себя, прекрасно понимая, что больше никто в этом зале не осмелится показать себя такой отчаянно современной и последовать моде, появившейся год назад в живущем на полную катушку Лондоне.

— Добрый вечер, мистер Хэвегилл, миссис Хэвегилл, — вежливо поздоровалась она, двигаясь мимо них в толпе.

Его она знала очень хорошо. Он не раз был гостем на яхте Горнта. Иногда Горнт выходил из яхт-клуба на гонконгской стороне только с ней и своими приятелями на борту. Они шли в Коулун, где на омываемых морем ступенях рядом с терминалом «Голден ферриз» уже ждали девицы, одетые, чтобы позагорать или покататься на яхте.

Когда у них с Квилланом все только начиналось, ей тоже приходилось ждать в Коулуне, соблюдая бытовавшее в колонии золотое правило: осмотрительность прежде всего. Живешь на гонконгской стороне — развлекайся в Коулуне, а если жительствуешь в Коулуне — веселись в Гонконге.

Когда болезнь приковала жену Квиллана к постели и отпала необходимость скрывать, что Орланда — его любовница, хотя предосторожности по-прежнему тщательно соблюдались, Горнт стал брать её с собой в Японию, Сингапур и на Тайвань, но не в Бангкок. В ту пору Хэвегилл был просто Пол или ещё чаще Хорни [187], Хорни Хэв-э-гёл — как называли его большинство близких друзей. Но даже тогда при встрече на людях, как сегодня, он оставался для неё «мистером Хэвегиллом». «Человек он неплохой», — признала Орланда, припоминая, что девицы, которым Хорни никогда особо не нравился, лебезили перед ним, потому что он был в меру щедр. Он ни разу не отказал приятелю, желавшему срочно занять денег под невысокий процент. Хэвегилл оказывал подобные услуги через одного из своих банковских партнеров, но никогда не обращался в «Вик».

«Мудро, — думала она, улыбаясь, — и репутация соблюдена. Ах, да я могла бы написать целую книгу про них всех, если бы захотела. Но никогда не захочу — не думаю, что когда-нибудь захочу. Да и с какой стати? К тому нет никаких причин. Даже после Макао я всегда хранила тайны. Вот ещё одно, чему меня научил Квиллан, — держать язык за зубами.

Макао! Какая глупость! Теперь даже и не вспомнить, как выглядел тот молодой человек. Помню лишь, что он был ужасен в постели. А ведь из-за него рухнула вся моя жизнь. Этот глупец был простым увлечением. Внезапным, преходящим, самым первым. А все из-за одиночества. Квиллана не было целый месяц, все разъехались. Страстно хотелось чего-то молодого — просто молодого тела, которое привлекло и оказалось таким бесполезным. Дура! Какая я была дура!»

Сердце затрепетало при воспоминании о том кошмаре: как её поймали, как отослали в Англию, как ей пришлось отбиваться от глупого юноши в отчаянной попытке угодить Квиллану, потом возвращение и холодность Квиллана, больше ни разу не пожелавшего разделить с ней постель. А после ещё более страшный кошмар — жизнь без него.

Ужасное время. И это страшное, неутолимое желание. Одна. Изгнанница. Ей вспомнились все тогдашние слезы и страдания. Она пыталась начать все сначала, осторожно, не теряя надежды, что он смилостивится, если только проявить терпение. В Гонконге у неё никого не было, здесь она всегда оставалась одна. Когда с мучительной тягой не удавалось справиться, Орланда уезжала в другие места на поиски, но неизменно оставалась неудовлетворенной. «Ох, Квиллан, каким ты был любовником!»

Не так давно, после смерти его жены, Орланда, выбрав нужный момент, отправилась на встречу с ним. Чтобы соблазнить и вернуть. В тот вечер ей казалось, что все получится, но он лишь играл с ней. «Одевайся, Орланда, мне просто было интересно взглянуть на твое тело. Хотелось убедиться, что оно такое же изысканное, как и в мое время. С удовольствием могу подтвердить, что да, ты по-прежнему само совершенство. Но извини, ты не возбуждаешь во мне желания». И все её безумные рыдания и мольбы были напрасны. Он лишь слушал и курил. Потом затушил сигарету и спокойно сказал: «Орланда, прошу, никогда больше не приезжай сюда без приглашения. Ты выбрала Макао».

И Квиллан был прав. Она сама сделала выбор, испортив ему репутацию. «Почему он до сих пор содержит меня? — спрашивала себя Орланда, скользя взглядом по толпе гостей в поисках Бартлетта. — Неужели нужно чего-то лишиться, чтобы понять, чего это на самом деле стоит? Неужели в этом вся жизнь?»

— Орланда!

Она испуганно остановилась: кто-то встал у неё на пути. Орланда воззрилась на невежу. Это был Ричард Гамильтон Пагмайр, противный коротышка — чуть ниже её ростом.