Благородный дом. Роман о Гонконге., стр. 145
У Армстронга дыхание перехватило:
— «Вик»?
— Да, они выдают наличность мешками, а новых вкладов не поступает. Триад целый рой... щиплют, должно быть, по-черному. Мы арестовали восемь карманников и разогнали двадцать с лишним стычек. Я сказал бы, все очень скверно.
— Но ведь «Вик», несомненно, в порядке?
— Только не в Абердине, старина. Что касается меня, я уже ликвиден. Закрыл все свои счета. Снял все до цента. У меня все в порядке. На твоем месте я сделал бы то же самое.
Армстронг чувствовал, как к горлу подступает тошнота. На счету в «Виктории» хранится все, что он накопил за целую жизнь.
— С «Вик» должен быть полный порядок. Там все средства правительства.
— Правильно. Но в конституции ничего не говорится о том, что твои деньги тоже защищены. Ну ладно, мне надо возвращаться на работу.
— Да. Спасибо за информацию. Сожалею, что так получилось с твоим плечом.
— Я думал, мне голову, черт возьми, проломят. Эти подонки едва не завели свое прежнее «бей гуйлао». Думал, мне кранты.
Армстронг невольно содрогнулся. Со времени беспорядков пятьдесят шестого года его неотступно преследовал кошмар: та беснующаяся, вопящая толпа. Дело было в Коулуне. Только что перевернули машину, в которой ехал швейцарский консул с женой, и подожгли её. Армстронг вместе с другими полицейскими рванулся сквозь людскую гущу на выручку. Когда копы пробились к машине, консул был уже мертв, а его молодая жена горела заживо. Пока её вытаскивали из машины, вся одежда на ней сгорела и кожа слезала, как змеиный выползок. А вокруг мужчины и женщины, молодые и старые неистовствовали: «Бей гуйлао...»
Он содрогнулся, до сих пор не в состоянии забыть запах горелой плоти.
— Господи, какой ужас!
— Да, и все это за один рабочий день. Буду держать тебя в курсе. Если этот чертов Вервольф снова появится в Абердине, мы сделаем так, что ему будет тесно, как у комара в заднице.
30
14:20
Просматривавший почту Филлип Чэнь вдруг замер, и лицо у него посерело. На конверте было написано: «Мистеру Филлипу Чэню, вскрыть лично».
— Что случилось? — спросила жена.
— Это от них. — Трясущимися руками он показал конверт. — От Вервольфов.
— Ох!
Супруги сидели за обеденным столом, накрытым на скорую руку в углу гостиной в доме на самой вершине холма Струанз-Лукаут. Диана нервно поставила чашку с кофе.
— Открой его, Филлип. Но лучше носовым платком. Чтобы не стереть отпечатки пальцев, — с тревогой добавила она.
— Да-да, конечно, Диана, какой я глупец!
Филлип Чэнь сильно сдал за последнее время. Его пиджак был наброшен на спинку стула, а рубашка намокла от пота. В открытое окно у него за спиной влетал легкий ветерок, но было жарко и влажно, над островом нависла полуденная дымка. Ножом из слоновой кости Филлип осторожно вскрыл письмо.
— Да, это... это от Вервольфов. Это... это насчет выкупа.
— Читай вслух.
— Хорошо. «Приветствия Филлипу Чэню, компрадору Благородного Дома. Настоящим сообщаю, как должен быть выплачен выкуп. Для вас пятьсот тысяч такая же ерунда, как взвизг свиньи на бойне, а для нас, бедных крестьян, это будет целое наследство для наших голо...»
— Лгуны! — прошипела Диана, и прелестное ожерелье из золота с нефритом сверкнуло в потоке приглушенного солнечного света. — Как будто крестьяне станут похищать Джона или уродовать его. Грязные, вонючие заморские триады! Читай дальше, Филлип.
— «...будет целое наследство для наших голодающих внуков. Вы уже обратились в полицию, но для нас это все равно что струйка мочи для океана. Теперь вы обращаться туда больше не будете. Нет. Теперь вы будете держать все в тайне, или безопасность вашего сына окажется под угрозой и он не вернется, и виной всему станете вы сами. Берегитесь, наши глаза везде. Если вы попытаетесь выдать нас, случится самое худшее, и виной всему станете вы. Сегодня вечером в шесть часов я позвоню вам по телефону. Не говорите об этом никому, даже жене. А пока...»
— Грязные триады! Сыновья грязных потаскушек, они пытаются внести раздор между мужем и женой, — злобно комментировала Диана.
— «А пока приготовьте деньги на выкуп в неновых стодолларовых купюрах...» — Филлип Чэнь раздраженно глянул на часы. — У меня не так много времени, чтобы попасть в банк. Мне нужно будет...
— Дочитай письмо!
И без того сжавшееся сердце замерло, когда Филлип услышал резкие нотки в её голосе.
— Хорошо, не волнуйся, дорогая, — примирительно произнес он. — Где это? Ах да: «...купюрах. Если вы точно выполните мои инструкции, ваш сын может вернуться сегодня же вечером...» Дай бог, чтоб было так, — вздохнул он, прервавшись на мгновение, а потом продолжал: — «Не обращайтесь в полицию и не пытайтесь заманить нас в ловушку. Наши глаза следят за вами даже сейчас. Написано Вервольфом». — Филлип снял очки. Под усталыми глазами залегли тёмные круги. На лбу выступил пот. — «Следят за вами даже сейчас». Может, они подкупили кого-то из слуг... или шофера?
— Нет, конечно нет. Они все у нас уже много лет.
Филлип вытер пот. Он чувствовал себя отвратительно. «Джон должен вернуться, вернуться живым и здоровым, чтобы я смог удавить его собственными руками».
— Это ничего не значит. Я... Позвоню-ка я лучше в полицию.
— Забудь! Забудь об этом, пока мы не поймем, что нам нужно делать. Отправляйся в банк. Получи только двести тысяч — об этой сумме ты и должен договориться. Снимешь больше, возникнет искушение отдать им все, если сегодня... если они действительно отвечают за свои слова.
— Да... очень мудро. Если мы сможем договориться на эту сумму... — Он задумался. — Как быть с тайбанем? Ты считаешь, я должен сказать тайбаню, Диана? Он... он, вероятно, сможет помочь.
— Ха! — презрительно бросила она. — Какая от него может быть помощь? Мы имеем дело с этими собаками триадами, а не с жуликами из числа заморских дьяволов. Если потребуется помощь, мы должны держаться своих. — Она впилась в него глазами. — А теперь лучше скажи, в чем дело? Чего ты так разбушевался позапрошлым вечером? Почему с тех пор мечешься как обозленный кот с колючкой под хвостом и все дела забросил?
— Я занимался делами, — защищался он.
— Сколько акций ты купил? А? Акций «Струанз»? Ты воспользовался тем, что сказал тайбань о предстоящем буме? Не забыл предсказание Старого Слепца Дуна?
— Конечно, конечно не забыл! — запинаясь, проговорил он. — Я... я тайно удвоил количество наших акций и так же тайно дал указания нескольким брокерам купить ещё половину этого количества.
Щелкающий, как счеты, мозг Дианы Чэнь раскалился докрасна при мысли о том, какую это принесет огромную прибыль, сколько она заработает лично для себя на всех акциях, которые купила от своего имени, заложив весь свой портфель. Но лицо её оставалось холодно-бесстрастным, а голос ледяным:
— И сколько ты заплатил?
— В среднем по двадцать восемь долларов девяносто центов.
— Ха! В сегодняшней газете написано, что акции Благородного Дома при открытии шли по двадцать восемь долларов восемьдесят центов, — изрекла она, неодобрительно фыркнув, взбешенная тем, что муж заплатил за акции на пять центов меньше, чем она. — Тебе сегодня утром следовало быть на бирже, а не слоняться здесь. Так можно и всю жизнь проворонить.
— Я неважно чувствовал себя, дорогая.
— Все это возвращает нас к позавчерашнему вечеру. Что привело тебя в такую неслыханную ярость? Хейя?
— Ничего. — Он встал, надеясь улизнуть. — Ниче...
— Сядь! Ничего? И поэтому ты орал на меня — на меня, свою преданную жену! — в присутствии слуг? Ничего? И выставил в столовую, как последнюю шлюху? Хейя? — Она говорила все громче и даже не пыталась сдерживаться, чувствуя, что сейчас, когда они одни в доме, для этого самое время, зная, что он беззащитен и что она может воспользоваться своим преимуществом. — Думаешь, что можно запросто помыкать мной, отдавшей тебе лучшие годы жизни? Мной, что работала, надрываясь, и защищала тебя в течение целых двадцати трех лет? Оскорблять меня, Диану Майвэй Чжун, в жилах которой течет кровь великого Дирка Струана? Я досталась тебе девственницей и принесла в приданое собственность в Ваньчае, Норт-Пойнте и даже на Ланьдао, а также ценные бумаги. Я получила образование в Англии. Разве я сетовала на то, что ты храпишь и блудишь? Разве донимала тебя щенком, прижитым с девицей из дансинга, которого ты послал учиться в Америку?