Чужак в стране чужой (Чужак в чужой стране), стр. 2

Капитан Виллем ван Тромп был человеком гуманным. Незадолго до посадки он радировал: «Ни в коем случае не организуйте пассажиру торжественного приема. Обеспечьте челнок с малым посадочным ускорением, санитарную машину и охрану».

Корабельный врач получил задание проследить, чтобы Валентайна Майкла Смита поместили в отдельную палату Бетесдинского медицинского центра, уложили на водяную кровать и оградили от всяких внешних контактов. Сам ван Тромп направился на чрезвычайное заседание Верховного Совета Федерации.

Верховный министр науки, наблюдавший, как Смита поднимают на кровать, даже не пытался скрыть раздражения.

— Конечно же, капитан, — повернулся он к ван Тромпу, — как командир экспедиции — научной экспедиции, не будем об этом забывать — вы имели право организовать медицинское обслуживание и защиту личности, временно оказавшейся на вашем попечении. Но не много ли вы на себя берете, ставя препятствия действиям сотрудников моего министерства? Да ведь этот ваш Смит — настоящая сокровищница научной информации!

— Скорее всего — да, сэр.

— Тогда какого же… — министр науки переключил свое внимание на Верховного министра мира и безопасности.

— Дэвид? Вы не могли бы дать своим людям указание? Сколько же можно мурыжить профессора Тиргартена и доктора Окаджиму, да и остальных тоже.

Мирный министр покосился на капитана ван Тромпа. Капитан ван Тромп покачал головой.

— Но почему? — не унимался научный министр. — Почему? Вы же сами признаете, что он не болен.

— А вы бы, Пьер, дали капитану самостоятельно высказать, что он там признает, — посоветовал мирный министр. — Ну так что, капитан?

— Смит действительно не болен, сэр, — медленно начал ван Тромп, — но ему плохо. Во-первых, тяготение. Сейчас его вес в два с половиной больше привычного, мускулы просто не справляются. Он не привычен к нормальному атмосферному давлению. Он не привычен ни к чему земному и подвергается сейчас колоссальному напряжению. Кой черт, джентльмены, я и сам устал как собака — я, родившийся на этой планете.

По лицу научного министра скользнула презрительная улыбка.

— Позвольте вас заверить, дражайший капитан, что мы предвидели трудности гравитационной акклиматизации, если уж она вас так волнует. Я ведь тоже бывал в космосе и знаю, как чувствуешь себя потом. А этот самый человек, Смит, должен…

Капитан ван Тромп решил, что сейчас самое время устроить небольшой скандал. А потом можно будет оправдаться тем самым гравитационным недомоганием, и безо всякого вранья — он чувствовал себя так, словно прилетел не на Землю, а на Юпитер.

— Чего? — прервал он назойливого министра. — Этот человек Смит? Этот человек? Да вы что, не видите, что он не человек?

— Э-э?

— Смит. Не. Является. Человеком.

— Как это? Объясните, пожалуйста, свои слова, капитан.

— Смит — разумное существо, предки которого были людьми, но сам он больше марсианин, чем человек. До того как мы свалились этому вашему «человеку» на голову, он даже и не видел ни разу никаких таких людей. Он думает, как марсианин, чувствует, как марсианин. Он выращен и воспитан разумной расой, у которой нет с нами ничего общего — у них нет даже пола. Помните, в школе, «фенотип есть продукт взаимодействия генотипа с окружающей средой»? Так вот, генотип у Смита наш, человеческий, но взаимодействовал этот генотип с абсолютно чуждой нам средой; можете себе представить, что за продукт получился в результате. Если вы хотите, чтобы у него совсем крыша съехала, если вам не жаль терять эту самую «сокровищницу информации» — валяйте, напускайте на него своих дубоголовых профессоров. А и действительно, ну чего бы ради давать несчастному придурку шанс попривыкнуть к этому бедламу, называемому «планета Земля»? Да и вообще при чем тут я? Мое дело извозчичье — погрузил товар на телегу, довез, сдал под расписку и привет. Я свою работу выполнил.

— И выполнили прекрасно, капитан, — нарушил затянувшуюся тишину Генеральный секретарь Дуглас. — Если этому марсианскому человеку, или там человеческому марсианину, нужно несколько дней, адаптации, наука может и подождать. Так что, Пит, потерпите. Капитан ван Тромп устал.

— Не знаю, как наука, — заметил министр народной информации, — но есть вещи, которые ждать не могут.

— Да, Джок?

— Если человек с Земли не увидит в своем стереоящике человека с Марса, вскоре вам, мистер Секретарь, придется усмирять мятежи.

— Хм-м… думаю, вы преувеличиваете. Достаточно того, что в новостях будут другие марсианские материалы. Торжественный прием, я награждаю капитана и его команду. Капитан ван Тромп делится своими впечатлениями — не бойтесь, капитан, мы отложим это на завтра, дадим вам спокойно выспаться.

Народно-информационный министр решительно потряс головой.

— Что, Джок, не годится?

— Публика ожидала, что на Землю привезут взаправдашнего живого марсианина, за отсутствием такового нам нужен Смит, и нужен он нам позарез.

— Живые марсиане? А что, капитан, — повернулся Дуглас к ван Тромпу, — есть у вас съемки марсиан?

— Километрами и килограммами.

— Вот вам и пожалуйста, Джок. Будет нечего показывать в прямом эфире — переходите на записи. Да, капитан, так что там насчет экстерриториальности. Марсиане, говорите, не возражают?

— Ну… в общем-то нет, сэр, но и согласия, как такового, не было.

— Я не очень вас понимаю.

Капитан ван Тромп задумчиво поскреб подбородок.

— Говорить с марсианами, сэр, это все равно, что говорить с эхо. Никто тебе не возражает, но толку — круглый нуль.

— Вам, пожалуй, следовало прихватить сюда и этого… как там его фамилия? Ну, словом, вашего семантика.

— Его фамилия Махмуд, сэр. Доктор Махмуд не совсем здоров. Он немного… Он немного перенервничал, сэр.

Ван Тромп разумно рассудил, что «немного перенервничал» звучит значительно приличнее, чем «напился в стельку», а по смыслу — почти одно и то же.

— Отметил возвращение?

— Ну, разве что немного, сэр. (Вот же кроты чертовы!)

— Хорошо, доставьте его ко мне, когда очухается. Думаю, нам пригодится и этот молодой человек Смит.

— Возможно, — без большой уверенности сказал ван Тромп.

Тем временем «этот молодой человек» Смит изо всех сил старался удержать душу в теле. К огромному облегчению вышеупомянутого тела, стиснутого и изнуренного странной (такой же странной, как и все в этом невероятном месте) структурой пространства, незнакомые другие уложили его в мягкое гнездо. Теперь можно было и расслабиться; Смит переключил все внимание третьего уровня на дыхание и сердцебиение.

И увидел, что сжигает себя. Легкие работали с такой же интенсивностью, как дома, сердце колотилось, как бешеное, едва успевая разносить поступающий кислород по телу — и все это в борьбе с искривлением пространства, и все это в удушающе обильной и невыносимо горячей атмосфере. Требовались срочные меры.

Вскоре пульс снизился до двадцати ударов в минуту, а дыхание стало почти незаметным для постороннего (отсутствовавшего в данный момент) взгляда, оставалось только проверить стабильность достигнутого состояния. Понаблюдав некоторое время за собой и окончательно убедившись, что не утратит телесности, если отключит внимание от биологических процессов, Смит оставил в карауле небольшую часть второго уровня, а остального себя удалил. Назрела необходимость возглядеть на конфигурацию столь многих новых событий, чтобы воспринять их в себя, а затем восхититься ими и восхвалить их — дабы не стать их жертвой.

С чего начать?

С того момента, когда он покинул дом, всеобъяв этих других, ставших отныне его согнездниками? Или с прибытия в этот мир, в это мучительно скомканное пространство? Мозг Смита на мгновение послезрел ослепительные вспышки, наново услышал непонятные грохочущие звуки и содрогнулся от боли. Нет, он не готов еще воспринять эту конфигурацию — назад! назад! назад, туда, где он еще не видел и не знает этих других, ставших теперь своими. Даже дальше, за тот момент, когда он впервые огрокал, что отличен от братьев своих согнездников, после чего потребовалось исцеление… назад, в гнездо!