Северный полюс. Южный полюс, стр. 34

Медведь заслышал нас и огромными скачками устремился к противоположному берегу фьорда. Я встал к стойкам саней, дав Эгингва возможность прилечь и отдышаться. Вне себя от возбуждения мы летели по заснеженной поверхности фьорда.

На середине фьорда снег был глубже, и собаки не могли бежать так быстро, хотя рвались вперед изо всех сил. Но вот они учуяли след – и тут уж ни снег, ни что другое не могло их удержать. Ублуя, один со своей сумасшедшей упряжкой, далеко опередил всех нас. Достигнув противоположного берега почти одновременно с медведем, он тотчас распряг собак, и мы увидели, как они погнались за зверем – крохотные точки величиной не больше комара, стаей взбегающие вверх по крутому склону. Прежде чем мы добрались до берега, Ублуя уже поднялся на вершину склона и сигнализировал нам оттуда, чтобы мы двигались в объезд – суша эта была не что иное, как остров.

Мы объехали остров кругом и нашли то место, где медведь вновь спустился на лед. Он продолжал бежать по льду фьорда к западному берегу, преследуемый Ублуя и его собаками.

Самым странным в поведении медведя было то, что, как сказал мне Эгингва, он вопреки обычаю всех медведей в стране эскимосов не остановился, когда собаки настигли его, а продолжал бежать. Для Эгингва это было верным доказательством того, что в медведе сидит сам великий черт – Грозный Торнарсук. Мысль о том, что он гонится за самим чертом, еще больше взволновала моего спутника.

По другую сторону острова снег был глубже и заметно замедлял наше продвижение. Поэтому, когда мы добрались до западного берега фьорда, то увидели издали медведя и собак Ублуя, которые медленно карабкались вверх по склону. Мы и наши собаки сильно запыхались. Но лай высвобожденных собак где-то наверху среди утесов придал нам новые силы. Он означал, что собаки наконец выставили зверя. Достигнув берега, мы выпрягли и выпустили своих собак. Они побежали по горячему следу, а мы как можно быстрее последовали за ними.

Вскоре мы подошли к глубокому ущелью. Судя по доносившимся звукам, собаки и медведь находились где-то на дне. Однако стены ущелья были слишком отвесны, так что по ним не мог бы спуститься даже эскимос, и мы не видели добычу. Медведь, по всей видимости, был под каким-то выпирающим уступом с нашей стороны.

Я направился вверх по ущелью, отыскивая место, где можно было спуститься, как вдруг услышал крик Эгингва: оказалось, что медведь прошел вниз по ущелью и теперь взбирается вверх по противоположному склону. Я поспешил назад по скалам, покрытым глубоким снегом, и вдруг увидел зверя в 100 ярдах от себя. Я поднял ружье, дал два выстрела, но медведь продолжал подниматься по склону ущелья, – должно быть, я слишком запыхался и не сумел как следует прицелиться. Поистине в медведе сидел сам Торнарсук!

Тут я почувствовал, что жестоко оббил о камни культи обеих ног – пальцы на ногах у меня были отморожены еще в 1899 году в Форт-Конгер. Ноги разболелись ужасно, и я решил отказаться от дальнейшего преследования медведя по крутым, усеянным валунами утесам.

Вручив свое ружье Эгингва, я сказал ему и Кулатуна, чтобы они продолжали погоню, а сам спустился по утесам к саням и пошел вдоль берега по льду фьорда. Но не успел я пройти сколько-нибудь значительное расстояние, как вдали послышались крики, и вскоре на верхушке горы появился эскимос, взмахами рук давая понять, что охота успешно завершилась.

Прямо впереди, как раз напротив того места, где появился эскимос, был вход в глубокую расщелину. Я поставил сани напротив и стал ждать. Немного погодя я увидел эскимосов, с трудом прокладывавших себе путь вниз по расщелине. Собак припрягли к медведю, и они тащили его за собой наподобие саней. Это было интересное зрелище – расщелина с крутыми каменистыми стенами в изодранной снежной мантии, возбужденные собаки, волокущие столь необычный груз, бездыханная кремовая туша медведя, залитая кровью, кричащие и жестикулирующие эскимосы.

Когда медведя наконец спустили на берег, я сфотографировал его, меж тем как эскимосы ходили взад и вперед, оживленно переговариваясь: для них теперь было несомненным фактом, что в медведе сидел черт, иначе почему бы он стал убегать, когда собаки настигли его? Тонкости арктической демонологии не доступны пониманию белого человека, и я не принял участия в споре относительно того, удрал ли черт, когда винтовка Ублуя поразила его телесное обиталище.

Медведь, убитый в заливе Маркем

Октябрь 1909 г.

Добыча вскоре была освежевана и разделана искусными ножами эскимосов, мясо сложено на берегу, чтобы следующие за нами отряды доставили его на корабль, шкура аккуратно уложена на сани. После этого мы вернулись к тому месту на противоположной стороне фьорда, откуда впервые увидели медведя. Там мы отыскали выброшенные из саней припасы, и так как все, и люди, и собаки, изрядно устали, а проделанная за день работа внушала удовлетворение, решено было тут же устроить привал. Мы поставили палатку, зажгли керосинки и вволю наелись медвежьего бифштекса, который оказался особенно сочным, – очевидно, из-за недавнего присутствия Торнарсука.

Глава семнадцатая

Наконец-то мускусные быки

На следующий день, пройдя всего 6 или 7 миль и обогнув один из мысов на восточном берегу фьорда, мы увидели в отдалении черные точки на склоне горы.

– Умингмуксуэ! – взволнованно сказал Ублуя, и я, довольный, кивнул ему.

Для опытного охотника, имеющего с собой одну-две собаки, увидеть мускусных быков все равно, что добыть их. Возможно, ему придется преследовать их по самой пересеченной местности, и ветер будет хлестать ему в лицо, а мороз – леденить кровь, но в конце его всегда ожидают трофеи в виде шкур, рогов и сочного мяса.

Я лично никогда не рассматривал охоту на мускусных быков как развлечение: слишком часто в минувшие годы вид их черных фигур был равносилен для меня избавлению от угрозы голодной смерти. В 1899 году в заливе Индепенденс [Индепенденс-фьорд] стадо мускусных быков спасло от смерти всю мою экспедицию, а в 1906 году, не найди мы мускусных быков на Земле Нэрса, возвращаясь с 87°6 северной широты, очень могло статься, что наши кости белели бы теперь там в великой снежной пустыне.

Итак, завидя в отдалении исполненные для нас глубокого смысла черные пятнышки, мы направились к ним. Быки стояли кучкой в пять штук и один поодаль. Менее чем в миле от них мы выпрягли из саней двух собак. Собаки были вне себя от возбуждения, ибо также видели черные точки и знали, что это такое; как только постромки были отцеплены, собаки кинулись со всех ног по прямой, как летит возвращающаяся в улей пчела.

Мускусные быки (овцебыки)

Мы не спеша следовали за ними, уверенные, что, когда достигнем стада, оно будет стоять на месте – легкая добыча для наших ружей. Одиночный мускусный бык при виде собак устремляется к ближайшему утесу и прижимается к нему спиной, однако стадо, застигнутое на открытой местности, становится в круг, хвостами к центру, головами к противнику. Затем бык – вожак стада выходит вперед и нападает на собак. Когда вожак падает застреленный, его место занимает другой бык, и так далее.

Через несколько минут я вновь, как и в прошлые экспедиции, стоял перед мускусными быками – сбившиеся в кучу косматые черные тела, сверкающие глаза, обращенные ко мне рога. Только на этот раз мне не грозила голодная смерть.

Однако, когда я поднял ружье, мое сердце вновь стеснило жуткое ощущение, будто моя жизнь всецело зависит от точности прицела; во мне вновь проснулось гложущее чувство голода, терзавшее меня в прошлом, – мучительная жажда красного, теплого, сочащегося кровью мяса. Должно быть, нечто подобное испытывает волк, раздирающий свою добычу. Тот, кто по-настоящему голодал, будь то в Арктике или где-либо еще, поймет это ощущение. Порою оно овладевает мною в самых неожиданных местах. Я могу испытать его после плотного обеда на улицах большого города, при виде изможденного нищего, протягивающего руку за подаянием.